Наконец, утомленные накалом страстей, мы прощаемся и уезжаем. Дома и Роб и я изо всех сил делаем вид, что все идет своим чередом. Ужинаем, даже выпиваем по бокалу вина в надежде чуть расслабиться и, устав от бесконечных обсуждений главной темы, включаем телевизор. Правда, у меня не фокусируется взгляд, а Роб пялится в телефон и набирает сообщение. Кому пишешь, спрашиваю я. Сотруднику, отвечает он, по какому-то пустяковому вопросу. Мы по очереди идем в ванную, ложимся в постель и желаем друг другу спокойной ночи. Моя агрессивная интонация не ускользает от Роба, но он предпочитает не реагировать. Разговор окончен, нам обоим больше нечего сказать.
Теперь, оправившись от первого потрясения, я начинаю сожалеть о своей реакции на шокирующую новость.
– Роб! – Я наклоняюсь к нему и трясу за руку. – Проснись, пожалуйста.
– Да? – Он подползает ко мне в темноте. – Джо, я устал спорить.
– Я и сама устала. – Я касаюсь пальцами мощного плеча, затем сильной мускулистой руки. – Прости. Я обвинила тебя в том, что ты снял эту квартиру, но до меня дошло только сейчас. – Я сажусь и включаю ночник. От неожиданности Роб прикрывает глаза рукой. – Ты сделал это ради меня. Ты обещал, что любой ценой уладишь конфликт с Сашей, и поэтому снял квартиру. Я понимаю.
Роб оборачивает ко мне измученное лицо, моргая на ярком свету. В его глазах стоят слезы.
– Да какая разница? В итоге я все испортил. – Он закрывает лицо руками. – Саша беременна… какой кошмар!
– Не такой уж и кошмар. Многое зависит от нас.
Роб роняет слезу. Я обнимаю его и снова и снова прошу прощения.
– А я думал, ты наконец вспомнила. – Роб отстраняется. Не успеваю я спросить, о чем именно, как он вынимает из тумбочки коробочку в подарочной упаковке. – Поздравляю с годовщиной, Джо. – Вручая мне подарок, он грустно смеется. – Двадцать четыре года. Надеюсь, не самых плохих.
В коробочке лежит золотой ажурный браслет. Я благодарю мужа за чудесный подарок и снова прошу прощения – на этот раз за то, что забыла о годовщине. Мы целуемся и обещаем друг другу преодолевать все трудности рука об руку. Роб поворачивается на бок, вскоре до меня доносится его размеренное дыхание. Свет уже погашен, но, несмотря на убаюкивающую темноту, мне не спится. Я не могу отделаться от ощущения какой-то неправильности, как будто мы пытаемся склеить разбитую вазу. Казалось бы, все осколки на месте, однако ваза уже никогда не будет такой, как прежде.
Глава 19
Семнадцать дней после падения
За пятничную невоздержанность пришлось расплачиваться, и следующий день практически выпал из жизни. Роб все выходные старался окружить меня максимальной заботой, а детям сказал, что мне нужен покой. Пожалуй, так и было, хотя наедине с Робом в огромном доме я порой чувствовала себя как в клетке. Спастись удавалось только в саду. Если Роб и замечал мою враждебность, то не подавал виду; я тоже держала свои мысли при себе. Мысли довольно неутешительные и подолгу не дающие уснуть: о том, что все мужчины в моей жизни так или иначе пытаются меня контролировать.
Я машинально считаю каждый вдох и выдох спящего мужа, а мое сознание блуждает где-то далеко, в закоулках памяти, которые одновременно пугают и притягивают. Иногда я вижу ужасные картины. Мы с Ником за дверью его кабинета; наши лица почти соприкасаются, я прижимаюсь спиной к стене. Улыбка Томаса – загадочная и опасная. Лестничная площадка, безудержная ярость Роба. Когда утром Роб уходит на работу, я испытываю колоссальное облегчение. Наконец одна.
Сижу за ноутбуком с чашкой кофе и смотрю в окно. При виде сада за домом становится немного веселее. День стоит солнечный, почти летний; решаю выйти на улицу и насладиться тишиной и хорошей погодой.
Ветер утих, однако последствия непогоды видны невооруженным глазом. Поднимая с клумбы сломанную розу, я ударяюсь лодыжкой о ветку, и боль пробуждает воспоминания. Я пыталась убежать. Я потираю ушибленную ногу и жду, пока картина станет более четкой, а перед глазами развернется сюжет. Я пыталась убежать и врезалась лодыжкой во что-то твердое. В дерево. Я убегала из кабинета Ника. Но когда и куда? Думай, Джо! Думай! Выпрямившись, я прикрываю глаза, подставляя лицо ветру, который снова набирает силу. На улице темно и зябко, я в пальто; значит, это произошло еще весной. Когда в первый раз я выпила лишнего и поцеловала Ника. Кажется, он сказал, что это было в феврале? По его словам, потом я убежала. Куда? Здание центра было погружено в темноту. Я захлопнула за собой дверь и бросилась на улицу, куда глаза глядят. Дорога привела меня к квартире над баром. Я искала дочь, но ее не было дома. Зато был Томас.
Я разглядываю наливающийся синяк на лодыжке и понимаю, что нужно идти в бар. Прямо сейчас, пока воспоминания свежи.
В «Лаймз» тихо – всего три человека на весь зал: бармен с пугающими тоннелями в ушах и пара, сидящая в углу с пустыми бокалами. Еще рано, Томас и завсегдатаи появятся ближе к вечеру. Наверное, не стоило спешить, но я жажду найти ответы на свои вопросы и боюсь, что от ожидания решимость угаснет.
– Привет! – говорит молодой бармен, теребя изуродованную мочку. – Что будете пить?
– Я ищу Томаса. Он здесь?
Бармен пожимает плечами. Томас бегает по делам, и неизвестно, когда будет, сообщает он с ноткой усталости в голосе. Я заказываю кофе и сажусь за стойку подождать. Покосившись на меня, бармен интересуется, знакомы ли мы, и, получив ответ восклицает:
– Точно, та самая секси-мамаша! Яблоко от яблони…
– Простите? – ледяным тоном парирую я, и бармен осекается, хотя и продолжает нагло ухмыляться себе под нос. Я быстро выпиваю кофе, обжигая губы.
– Спасибо. – Бармен разглядывает полученную от меня десятифунтовую купюру.
– А вечером Томас будет? – Я кладу сдачу в кошелек.
– Кто знает?.. Передать, что вы его ищете?
– Спасибо, не надо, – отвечаю я.
Я выхожу на улицу, залитую ярким светом. От внезапного выпада бармена щеки до сих пор пылают. Томас ведь не мог ему… похвастаться? Тот вечер я помню урывками: сначала напилась и приставала к Нику, потом сбежала от него в бар. Дорого бы я заплатила, чтобы вспомнить те события. Перед глазами вновь встает обнаженный торс Томаса. Я смотрю на часы, потом на бармена, наблюдающего за мной сквозь стеклянную дверь, разворачиваюсь и быстро шагаю прочь.
Жилой комплекс представляет собой массивную конструкцию из стекла и металла. Трехэтажное здание, окруженное ухоженными газонами и клумбами. Интересно, сколько Роб платит за коммунальные услуги? Хотя отсюда до бара минут десять пешком, район выглядит совершенно другим – дорогим и благополучным. Я пытаюсь вспомнить Сашин адрес – Роб называл мне номер квартиры, но цифры путаются и скачут в голове. Сажусь на скамейку в парке и разглядываю входные двери. Всего тут три подъезда. Когда мне наскучивает, я перевожу взгляд на тонированные окна. Интересно, видит ли меня Томас?
Подходя к первому подъезду, чтобы изучить список фамилий, я внезапно замечаю Ника. Его торчащие иглами волосы и кожаную куртку трудно не узнать. Наверное, он тоже тут живет, в дорогой квартире, о которой его подопечные из центра соцпомощи и мечтать не могут. Ник энергично шагает в глубину парка. Я торопливо скрываюсь в тени, прижимаясь спиной к холодной каменной стене, когда дверь с громким сигналом открывается, и из дома выходит женщина примерно моего возраста. Она спрашивает, нужна ли мне помощь – скорее высокомерно, чем участливо.
– Нет-нет, простите. Я тут не живу, просто ищу одного человека.
– А кого? – Дверь захлопывается. Пошарив в сумке, женщина извлекает оттуда мобильный телефон. – Наконец-то!
– Мою дочь, Сашу Хардинг. Она тут живет с молодым человеком, Томасом… – Я краснею. – Простите, я не знаю его фамилии.
– Номера квартиры тоже не знаете? Тогда, извините, ничем помочь не могу.
Я принимаюсь изучать бесконечно длинный список жильцов. Некоторые фамилии написаны четко, другие неразборчиво и от руки. Есть и пустые места. Когда я натыкаюсь на фамилию Ника, сердце начинает колотиться, и я поневоле оглядываюсь. Наконец я дохожу до конца списка. Увы, все усилия были напрасны. Саша не взяла себе за труд зафиксировать фамилию на табличке.
Уже собираясь уходить, я вздрагиваю: на ступеньках стоит Томас с сигаретой в руке.
– Ты ко мне? – Он подносит зажигалку к погасшей сигарете.
– Вовсе нет. Я…
Ухмыльнувшись, он пускает дым через нос.
– Джо, ты приходила в бар. Ты явно меня ищешь.
– Ничего подобного, мне нужна Саша. – Я отворачиваюсь, пряча пылающие щеки.
– Ладно, пока! – говорит он вслед, явно забавляясь.
Надо было не отступать от плана и прямо спросить его, что случилось в тот вечер. Хотя вряд ли Томас стал бы меня успокаивать: он откровенно наслаждается, глядя, как я страдаю. Каждый раз на пороге очередного открытия меня что-то удерживает от решающего шага. Страшно произнести вопрос, который я все равно обречена задать, и тем самым как будто подтвердить нечто ужасное. Что мы делали в тот вечер, Томас? Что?
Август этого года
Наверное, самые ужасные жизненные трагедии разыгрываются около трех часов дня в будни, когда их меньше всего ждешь. Ты вечно боишься худшего: даже когда все складывается вполне благополучно, ты страшишься потерь. И вот в обычный день, когда ничто не предвещает беды, у тебя разом выбивают опору из-под ног и ты понимаешь, что катастрофа застала тебя врасплох и предотвратить ее не было ни малейшего шанса.
Все утро мы с Роуз разгребали завалы в кабинете Ника. Я рассказывала о Сашином узи – скорее всего, у нее будет мальчик – и выглядела вполне довольной жизнью. Правда, Роуз повела бровями, когда я заверила ее, что все в порядке. Может, заметила, что в последнее время я реже говорю о Робе, а Фин вообще практически выпал из моей жизни. Однако в целом день был ничем не примечателен. Мы разложили кучу документов по ящикам и шкафчикам, и я даже смеялась, когда Роуз назвала меня бабулей. Потом я поехала домой и вроде бы слушала по дороге радио, точно не помню. Наверное, я думала о Саше и о Фине или размышляла, как убить время, пока Роб не придет с работы. В общем, ничего особенного не происходило, пока не раздался тот самый звонок.