Иван думал, что ослышался, и ничего не смог выдавить, кроме:
— Ты назвала ее в честь моей мамы?
— Ну, в общем, да. Правда красивое имя?
И тут его прорвало:
— Как ты могла, Эля?! Как ты могла скрыть от меня рождение дочери?! Как ты могла уехать?! Как могла оставить меня одного? Что ты наделала, Эля?! — Тарелка перевернулась на столе, суп разлился, словно большая желтая слеза.
— Иван, все в прошлом. Мне не в чем перед тобой оправдываться, ни тогда, ни сейчас. Ты сам принял решение. Ты даже не счел нужным со мной поговорить. Ты как будто вытащил шашку и порубил всех вокруг, и моя голова слетела тоже.
— Да, дурак был, молодой, горячий! Разве на это можно было обижаться столько лет? — Иван не мог поверить в происходящее. У него дочь. У него и у Эли есть дочь! Этого не может быть!
— Вот я тебе и говорю, все в прошлом. А сейчас я познакомлю тебя с Софьей Александровной Кочетовой.
— Почему Александровной?
— Потому, что мой папа дал ей свое отчество. По документам я была с тобой разведена, и рожденная вне брака дочь не могла претендовать на твое отчество. Но фамилию я не меняла, уж извини, смысла не видела. Так что и я, и Сонечка — Кочетовы.
Иван обернулся к двери, куда заходила девушка, нежная, тоненькая, удивительная и прекрасная, как сама весна.
Глава 24
Юлька злилась на себя и на собеседника. Максим Петрович отвечал нескладно, невпопад, делал долгие паузы и что-то передвигал на своем столе.
«Да что же делается?! Как же он кадрами на своем заводе руководит?» — подумала она, но вслух сказала:
— Мне кажется, вы напрасно разволновались. Воспоминания юности — это самое замечательное, что есть у человека, мне папа так всегда говорит.
— Да, конечно. — Мужчина соглашался, но ни на один вопрос нормально не ответил, в том смысле, что содержательной информации в его ответах не было никакой. Ответы были словно облака, прозрачная вуаль, кутающая небо от чужих глаз.
— Мне так хотелось конкретики! — с досадой проговорила Юля.
Геранин удивился, задумался и выдавил:
— В Интернете же все написано. И в энциклопедиях тоже.
— Мало ли что в Интернете напишут! Все написанное там надо на сто делить.
— Да давно все было. Мы после института с Володей и виделись-то пару раз. Он же таким предприятием руководил. — Максим Петрович вздохнул, и Юлька почувствовала, что его что-то гнетет.
А Геранин мечтал, чтобы скорей эта девчонка ушла. Он солгал ей — никакой журналист его ни о чем не просил, а просили «ребята из серьезной конторы», с которыми он не хотел бы ссориться, а уж как на них вышла провинциальная журналистка, загадка. Геранин всегда стремился сохранить со всеми хорошие отношения и вечно балансировал, как канатоходец на высоте, слишком разные интересы были у людей, что его окружали. Для всех хорошим не будешь, он тратил на это время и силы, но каждый раз находился кто-то недовольный.
Вот Яценко, например, всегда так напутает вокруг себя, нагонит тумана, завяжет в тугой узел, а остальные расхлебывайте.
— Вы знаете, кто убил Владимира Николаевича? — наседала журналистка.
— Да вы что, с ума сошли?! — Скрепки с его образцового стола полетели на пол. — Что вы такое говорите? Я вас привлечь могу за клевету!
— Максим Петрович, я журналист, я могу задавать любые вопросы, работа у меня такая. Вы вообще ни на один мой детский вопрос не ответили. Что вас гнетет? Если вы дружили с Яценко, то можете о нем что-то рассказать. Вы ведь жили в одной комнате в общежитии, и, как мне кажется, в то время у вас нормально было и со слухом, и со зрением. Вы общались с Владимиром Николаевичем. Если вы его не любили, это ваше личное дело, может, у вас были основания его не любить. Я буду писать очерк, а он складывается из деталей о человеке. Человека убили, это страшно, кто-то отнял у него жизнь, жизнь, которая была посвящена работе, семье, друзьям. Мне хотелось, чтобы о нем помнили. Вы ведь помните его?
Юле показалось, что Геранин посмотрел на нее умоляюще, и она отчаялась.
— Максим Петрович, что же вам такого сделал Яценко, что на вас буквально напал паралич? Ну не хотите, давайте не будем дальше продолжать наш разговор.
Мужчина вдруг обреченно произнес:
— Не мне, Лидочке.
Юлька мгновенно схватила подачу:
— Вы имеете в виду Лидию Ивановну Гладкову?
— Да, я ее имею в виду. Лидочку Найденову. Это потом она стала Гладковой, а еще позже вдовой Учителя. Она такая наивная была, решила, что посвятит жизнь гению. Илья Сергеевич просто об нее споткнулся однажды в лаборатории, как о вещь. — Максим Петрович постучал по столу. — Она была для него неживым предметом: шайбой, винтиком, но только не человеком.
— Ученые иногда бывают рассеянны, — пробормотала Юлька.
— Случай с Гладковым — классика. Его первая семья давно переехала в Америку, а ему, конечно, нужна была сиделка, домработница, секретарша. Он даже не стал ухаживать за девушкой, а просто предложил к нему переехать.
— Она согласилась, а вы ее любили. — Юля почувствовала главное и не ошиблась.
— Да, любил! Ухаживал и хотел жениться. Лидочка сначала отвечала мне взаимностью, а когда переехала к Илье Сергеевичу, то долго извинялась передо мной и сказала, что Учитель без нее просто не сможет существовать.
— А вы? Что делали вы?
— Да я чуть с ума не сошел. — Он горько усмехнулся. — Хотел утопиться. Лидочка плакала у меня на груди и долго просила прощения.
На языке у Юли вертелся вопрос: «А при чем тут Яценко?» — но она решила, что задавать его еще рано.
— Лидочка была счастлива с профессором?
— Если бы! Илья Сергеевич ни во что ее не ставил, помыкал ею, а она терпела, молчала, вела его переписку, летала с ним в космический центр, где он руководил испытаниями. Она считала его гением. Понимаете, она жила его жизнью, не своей. Гладкову было с ней комфортно, он поимел бесплатную сиделку, секретаршу, а как терпела она его выкрутасы — уму непостижимо. Лидочка рассказывала мне и плакала.
— Вы ее продолжали любить?
— Да. Я ее любил и готов был простить глупое и безрассудное замужество, лишь бы она ко мне вернулась.
— Но ведь Илья Сергеевич вскоре умер? Вы простили Лидочку, и все было хорошо?
— Это только в сказках бывает — все хорошо. Когда умер Гладков, рядом с Лидочкой материализовался Яценко. — Геранин сжал кулаки. — Он налетел, как ураган.
— А где он был раньше?
— На месте, словно ждал в засаде. Он вообще особо не заморачивался ничем. Когда хотел — ходил на занятия, когда не хотел — спал в общаге. Все красивые девчонки были его, умел он ухаживать, что они «пищали». Характер, конечно, у него был сильный. Характер и вывозил его по жизни. Верка, первая красавица факультета, по нему с ума сходила. Умирала просто от любви. Почему? Что в нем такого неотразимого? Я никогда не понимал!
— Но ведь он же был лучшим учеником Учителя, причем любимым?
— Да Илья Сергеевич не знал о его существовании! А если вы про ту знаменитую фотографию, то он со многими фотографировался. Подумаешь, фотография! У меня такие тоже есть. — Он достал папку и вытащил много фото. На фотографиях действительно был юный щекастый Макс Геранин с Ильей Сергеевичем Гладковым. — Вовка просто позже растиражировал фотки, сделал себе легенду. Вернее, сделал из себя легенду.
— Подождите, а как же совместная научная работа с Гладковым? Даже цикл работ, связанных с двигателями космических аппаратов!
— А, это… — Геранин махнул рукой. — Это он украл у Лидочки после смерти Ильи Сергеевича. Все знали, что Учитель тяжело болен и что его дни сочтены. Тут Яценко и активизировался, диплом начал делать, с Лидочкой консультировался, а когда Учитель умер, он Лидочку и утешил.
— А вы? Почему это допустили?
— Надо было набить ему морду?
— Надо было набить, — согласилась Юлька.
Максим вспомнил, как он пытался поговорить с Вовкой о Лидочке, как долго подбирал слова, а Яценко «положил его сразу на обе лопатки».
— Ты, Максик, что, к Лидке подбираешься? Лучше у меня на дороге не стой. Рискуешь без головы остаться!
— Но у тебя роман с Верой! Как ты можешь?!
— У меня роман с тем, с кем я захочу. Сейчас я хочу полежать в профессорской кровати.
Вовка всегда был хамом. Геранин вспомнил их стычку и его передернуло.
— Выбор, в конце концов, делала Лидочка, — грустно сказал он.
— Яценко влюбился в Лидочку?
— Влюбился? Да у него нет, не было того места, которым можно любить. Просто не существовало, и все! Он вдруг решил, что Лида на данном этапе может ему пригодиться, вернее, ему пригодится научный архив Гладкова…
— То есть вы хотите сказать…
— Да я уже ничего не хочу говорить! Мне на судьбу обижаться не стоит. Я на москвичке женился, в столице жить остался, в карьере преуспел.
— А Лидочка?
— Она очень сильно переживала смерть Ильи Сергеевича. Яценко ходил за ней по пятам. А за ним следом бегала Верочка. Такой вот был круговорот отношений.
— Я вас не понимаю.
— Чего тут понимать? Я к тому времени ухаживал за своей будущей женой и посчитал неправильным, если снова начну встречаться с Лидочкой. Но я уже сказал, что она снова сделала выбор не в мою пользу.
— А Яценко?
— А у него вообще не было принципов. Он хотел состояться в космонавтике, вот он и изучал в Лидочкиной постели научное наследие Учителя, и не просто изучал, а прибрал к рукам. Она не скоро это обнаружила. Чужих научных публикаций и открытий Яценко хватило на всю жизнь.
— Вот это да! А почему Лидочка молчала? Почему в милицию не обратилась? Вы почему молчали? Как мог Яценко присвоить чужие труды и паразитировать на них?
— Я собирался жениться, и мне нужно было остаться в Москве. К чему было встревать в чужой скандал? А Лидочка… — Он помолчал. — Яценко ее и тут обманул. Она забеременела от него и родила мальчика — сына Яценко, его зовут Артем Найденов. Вот такая правда жизни.
— Вот это у вас крутая правда! А Яценко знал о сыне?