Роман ее побаивался, как побаивался и ее мужа. Была в этой женщине какая-то скрытая могучая сила, которая парализовывала его волю. Он решил, что встретиться надо не на работе, а напроситься к ней в гости, другой вариант в голову не приходил. Дома он решил посоветоваться с Татьяной.
— Мне нужно поговорить с супругой Яценко по производственной необходимости. Подскажи, как мне с ней себя вести? Я раньше ее побаивался. Может, зря переживаю?
— Не зря, правильно делаешь, что осторожничаешь. Вера, она та еще стерва! Красивая, холодная, всегда бесилась, что Яценко мог спокойно сходить «на сторону», что не ценил ее, не понимал.
— Ты наговоришь, они ведь нормально жили.
— Разве с Яценко можно нормально жить? Он любого хотел скрутить в бараний рог, инакомыслия не терпел. А Верка, она сносила все молча.
— А ты откуда знаешь, раз она молчала?
— Интуиция отдела кадров. В общем, ты спросил — я ответила.
Роман так и не понял, что хотела сказать Татьяна. То, что Яценко был очень непростым человеком, он знал, но зато какой умище, сколько научных открытий, прорывов, нестандартных решений. А бабская логика, она и есть бабская, что с нее возьмешь? Ему все равно надо встречаться с очаровательной вдовой, и Роман набрал ее номер телефона. Взволнованно и путано начал объясняться, женщина его перебила:
— Роман Петрович, раз надо, значит, надо, приходите без каких-то объяснений.
Вера Михайловна его ждала. Роман оглядел великолепный дом Яценко с некоторой завистью, отметив про себя, что непременно в ближайшее время займется вопросом приобретения нового элитного жилья, благо запасы денег в любимом сейфе начали пополняться, что его очень радовало.
Вдова Яценко была очень красива. Он сразу увидел и лебединую шею, и тонкие запястья. Роману захотелось зажмуриться от этой грации, изящества и блеска. Женщина словно стояла на пьедестале, так была недоступна и величава, и дотянуться до нее простым смертным было не дано.
«Маша простовата у меня, молода, хороша, но до Веры ей, — он даже не находил сравнения, — как до Венеры».
Вслух комплиментов он решил не произносить, а то подумает чего-нибудь зря.
— Вера Михайловна, я разбираю дела Владимира Николаевича, и есть вопросы, ответы на которые знаете и которые можете решить только вы.
— Неужели? — Она улыбалась. — Может, кофе? Коньяк? Виски?
Он решил выпить коньяку.
«Чего разволновался, как школьник? — уговаривал себя Роман. — От близости с красивой женщиной? Она тебя сейчас проглотит с потрохами, Ромочка, проглотит и не поперхнется!»
Вера Михайловна молча выслушала его запутанную историю про санаторий и коттеджи у Черного моря, про незаконность всего, что замешано было Владимиром Николаевичем, и удивленно спросила:
— Позвольте, Роман… Можно, я буду вас называть как прежде? Роман, я ко всему этому незаконному, как вы выражаетесь, оформлению собственности какое имею отношение?
— Как? — Он искренне удивился. — Коттеджи оформлены на вас. Они были куплены на деньги предприятия и стали вашей собственностью. Ваш муж провернул эту незаконную сделку.
Но Веру Михайловну не так просто было сбить с толку.
— Роман, я готова вам помочь. Но есть только один путь решения этого вопроса, обращайтесь в суд. Я сообщу об этом своему адвокату.
— Ну, это же шум, скандал. Ни мне, ни вам, ни предприятию это не надо.
— Мне нет дела до вашего предприятия. Мои документы в порядке, поверьте. Я совершенно спокойно выиграю это дело. — Вера Михайловна была невозмутима.
— А если я напишу заявление в Следственный комитет?
— Это ваше право. У нас свободная страна, и каждый обращается туда, куда считает нужным.
— Вера Михайловна, я предлагаю вам хорошо подумать.
— Вы считаете меня глупой женщиной?
— Нет, почему?
— Потому что предлагаете мне подумать. Я всегда думаю, Роман, поверьте, всегда. Я никогда не сделаю шага, не подумав. Прежде чем вам отвечать, я думаю тоже. — Она рассмеялась. — Какой вы забавный, однако. Взять и подарить предприятию дома, которые принадлежат мне… Это вы не думаете, товарищ Роман, когда делаете мне такое странное предложение.
Шарулев возвращался от нее ни с чем. Она пока переигрывала его, пока, но будет ли он делать ответный ход, он пока не знал. Коньяк был хороший, отличный, настоящий коньяк.
Глава 40
После поездки в родной город у него внутри что-то сломалось. Так бывает, что часы идут исправно, показывая точное время, а потом какая-то крохотная песчинка попадает в часовой механизм, шестеренки начинают скрипеть, стрелки перестают двигаться. Что-то начало царапать в душе, сначала маленьким коготком, а потом все сильнее и сильнее. Вдруг проснулся внутренний голос, голос совести, который нашептывал:
— Докатился, участковый Осипов, домытарился, работаешь на побегушках у преступников. Сам преступником стал. Сколько человек ты лишил жизни? Не страшно, Стасик, что спросят с тебя за каждую загубленную душу?
Он пытался отвечать внутреннему голосу, то есть отвечать самому себе, но получалось неважно, единственное, что ему удалось хорошо, так это гаркнуть во все горло:
— Замолчи! Заткнись!
И голос прятался куда-то, на время затихал, но только на время, а потом вылезал из укрытия и снова гудел:
— Дожил! Устроил стрельбу в своем городе. Ох, знала бы мать! А Тая? Сколько крови на тебе.
— Да нет давно матери, а Таи и не было никогда, случайный всплеск юношеской любви. Отстань! Надоел! Мне по-другому не выжить. Они сами меня выкинули. Сами!
— А на идиотов зачем равняться?
Эти диалоги были долгими, мучительными, тяжелыми, от них настроение становилось дурным. Голос совести вызывал у него страдания, Стас понимал, что, когда совесть чиста, о ней не думаешь и делаешь свое дело дальше. Вечерами, чтобы заглушить внутренний раздор с самим собой, он шел гулять, наматывал километры. Становилось чуть легче, голос на время прогулки замолкал, затихал. В один из таких вечеров он увидел на скамейке плачущую девушку, она громко всхлипывала и растирала щеки маленькими кулачками. Он не собирался останавливаться рядом с нею, но внутренний голос вдруг встрепенулся и громко спросил: «Ослеп, что ли? Спроси, что у нее случилось?»
Стас не ожидал от себя такого участия, он старался особо не общаться с посторонними, но к девушке подошел и был внимателен, как в прежние времена, когда приходил к гражданам на помощь.
— Что-то случилось?
— Сумку украли, выдернули прямо из рук и убежали, а у меня там документы и деньги, — всхлипывая, ответила она. — Что я делать буду? Как домой вернусь? — И девушка опять зарыдала.
— Денег было много?
— На обратный билет домой, — сквозь слезы проговорила она.
— Ты где живешь?
— Нигде, я приезжая, в институт не поступила. Из Екатеринбурга я. Издалека. На сегодняшний поезд должна была успеть. Как я теперь без денег и документов?
— Ну, это разве издалека? Это Урал. Я вот из Сибири.
— А вы что тогда в Москве делаете?
— Живу здесь, работаю.
— А я теперь не знаю, что делать…
Стаса осенило:
— Послушай, сейчас уже поздно принимать решения, давай переночуешь у меня. Утро вечера мудренее.
Она растерялась:
— Я вас совсем не знаю, это неудобно.
— А сидеть всю ночь на лавке будет удобно?
— Я на вокзал хочу пойти, может, кого знакомого встречу.
— Это глупо. Какие знакомые? Москва огромный город!
— Тогда не знаю. — Она вздохнула.
— Ну, в общем, меня Стас зовут.
— Меня Нина.
— Будем считать, что официальное знакомство состоялось. Вставай, сидеть тут холодно, я живу недалеко, пешком дойдем.
Нина покорно встала:
— Похоже, выбора у меня нет. Вы — мой спаситель.
Внутренний голос, выслушав диалоги, нашептывал: «Ты с ума сошел! Зачем тебе это надо, Робин Гуд хренов?! Зачем тебе эта девчонка? Плакала бы на своей скамейке! Спалит она тебя, ох, спалит!»
Но Стас его уже не слышал, настроение стало приподнятым. Может он в жизни себе хоть раз позволить безумие? Тем более такое хорошенькое безумие.
У него дома Нина вначале держалась скованно.
— Все, что я могу тебе предложить, — яичница. Будешь?
— Буду. — Она тряхнула кудряшками и смущенно добавила: — Есть хочется.
— Это замечательно! Я сейчас. — Он включил плиту и поставил маленькую сковородку, попутно отмечая, что в этой квартире у него никогда посторонних людей не было.
Они ели яичницу, пили чай с пастилой и говорили. Нина расстраивалась, что в медицинский поступить не удалось.
— Обязательно приеду на следующий год. Вот паспорт новый выправлю и приеду опять в Москву.
— А в Екатеринбурге что же, медицинского вуза нет?
— Есть, но у меня мама заканчивала Первый медицинский, я хотела по ее стопам. А здесь такая преступность высокая, сумки воруют. Мне про это говорили.
— Рот, наверное, раскрывала, Ниночка, по сторонам смотрела на московские достопримечательности. Ведь у кого попало сумки не срывают, только у зазевавшихся девчонок.
— Было такое. Что же делать, Стас?
— Надо было вообще сразу идти в полицию, заявление писать, может, по горячим следам и нашли бы твою сумку.
— Я полиции не верю!
— Вот те раз, заявления с Урала. Это отчего?
— Не верю, и все! Сколько случаев знаю, когда к ним обращались за помощью и ничего не получалось. Есть ли смысл заявление писать? Но я подумаю.
— Заявление писать надо в любом случае, вероятность того, что найдут, — невысокая, деньги твои потрачены, а вот паспорт наверняка просто выкинули, и кто-то его мог найти. А пока давай спать, Нина, я себе постелю на кухне, а ты в комнате на диване.
Девушка затихла, заснула почти сразу, а он долго вертелся и думал, что у него тоже могло быть свое кучеряшковое счастье, которое бы любило его, а он любил ее, и родились бы дети, обязательно сыновья, и вечером они бы пили чай и говорили, как прошел день, смеялись, целовались. Но эта жизнь сейчас не для него.