Наша Керстин – любушка,
Где кольцо, голубушка?
Я это где-то слышала. Голос, ускользающий от меня, но где-то там он есть – во мне. Может, это мама мне пела? Но меня назвали Юля, мама не могла петь мне это. И никто другой из известных мне людей. Почему мне не было грустно, когда я смотрела на фотографии тех, кого называли моими родителями? Не потому ли, что я совсем не помню их? Или это были не мои родители?
И я – не Юля, а какая-то Керстин? Тогда почему я здесь? Кто я такая? И все здесь мне чужое и страшное. «Керстин там найдет колечко…» Кольцо! Мое кольцо! Оно и сейчас на пальце, словно всегда было там. Господи, сумасшествие какое-то!
– Юлечка, за тобой приехали.
Нет, я не хочу. Мне надо подумать. Потому что я не могу ничего собрать в кучу. Отвратительное ощущение. Все запутывается больше и больше.
– Я сейчас выйду. Возьми Макса.
– Он целый день просидел около монитора. Я угождал ему, как только мог. Но он смотрит на меня свысока.
– Он имеет на это право. Мы не такие совершенные, так что должны быть благодарны ему за то, что он позволяет нам заботиться о нем.
– Ты меня почти убедила.
– Меня это радует.
Я бы могла полюбить его, если бы… Если бы не боязнь иллюзий. Я бы могла полюбить его. Мы настроены на одну частоту.
– Ты спала? Сразу видно, совсем другой вид.
– Я устала. Ты сварила нам гениальный суп. Лейтенанта пришлось оттаскивать за уши.
– Юля, у вас сейчас вполне здоровый вид, видите, как отдых идет на пользу? Я предлагаю поехать в больницу, хочу убедиться наверняка, что все в порядке.
– Хорошо. Игорь, ты нашел то, что мы искали?
– Через пару часов, думаю, результат будет. Мне поехать с тобой?
– Нет, сиди здесь и контролируй процесс. У нас мало времени.
Этот коридор в больнице меня нервирует. Я уже видела такой. Нет, не такой, но похожий. То, что у меня в голове, наверное, скоро пробьет себе путь. Это хорошо. Я должна что-то вспомнить, что-то важное, как смерть. Или – как жизнь.
– Юля, я хочу вам предложить одну вещь.
Правда? Только одну? А как на это посмотрит Светка?
– Говорите.
– В свое время я освоил одну методику. Это связано с воздействием на… В общем, я ввожу определенный препарат, и шлюзы, сдерживающие вашу память, могут не выдержать. Мне кажется, есть что-то очень важное, о чем вы должны вспомнить.
– Это опасно?
– Из-за вашего нестабильного состояния – да.
– Тогда лучше подождем. Оставим на крайний случай.
– Согласен. А вот этот аппарат – штука безопасная. Я просто определю глубину и характер ваших воспоминаний. Вы не потеряете над собой контроль, действие этого аппарата никак не скажется на вашем состоянии. Это моя собственная разработка, уже немного испытанная.
– Валяйте.
Он начинает подсоединять ко мне датчики. Света заинтересованно наблюдает, и я прямо кожей чувствую, как она влюблена в него. Пусть ей повезет! Она это заслужила. Странное ощущение – словно мягкие волны пробегают по телу. И немного гудит в голове. Немного кружится комната. И голос: «Керстин там найдет колечко».Нет. Не знаю. Или знаю? «Тебе не надо спрашивать. Ты знаешь».
– Это невозможно!
Голос Виталия глухой и охрипший. Что он там откопал, в джунглях моего мозга? Темные глубины души?
– Это невозможно! Но я это вижу собственными глазaми. Вы должны знать. Вы – не Юлия Ясинская. Вы – ее факсимиле. Понимаете?
-– Виталик, что ты несешь? Я знаю ее четыре года! Как это – она не она?
– Света, здесь нет ошибки. На пленку ее мозга кто-то очень умелый записал новую личность. Она стала Юлией не так давно, как раз где-то около четырех лет назад.. Она и сама не знает, что является только копией. А после травмы в системе случился сбой, и запись стерлась, стала проступать ее собственная личность. Вот почему она так изменилась в глазах тех, кто ее знал, вот почему так мало людей, которые знали бы ее теперешнюю дольше четырех лет. Ты мне рассказывала о Париже. Так вот: очевидно, что туда поехала настоящая Юлия Ясинская, а вернулась – эта.
– Виталик, ты же врач. Ты понимаешь, что это невозможно? Твой аппарат… извини, дорогой, но он еще не полностью прошел тестирование…
– Я доверяю этому аппарату. И если бы я не знал, что увиденное мной невозможно, то… Нет. Был один ученый, Карл Хольт. Он проводил исследования именно в этой области. Работал на ЦРУ, потом исчез, сразу после скандала в две тысячи третьем. Но ходили слухи, что он добился успеха. Теперь я вижу результат его работы.
– Вы говорите так, словно меня больше нет.
Они смущенно уставились на меня. Так, приехали. Конечно, сказанное невозможно с точки зрения здравого смысла, но ведь все это с самого начала казалось сумасшествием. Я склонна поверить, потому что в свете этого все становится на свои места, мозаика складывается. Значит… Керстин?
– Юль, ты прости, но я просто не знаю, что и думать.
Света помогает мне подняться. Немного кружится голова.
– Виталий Петрович, вы можете что-нибудь добавить?
– Юль, да ты что! Это же ерунда! Виталий, я больше не желаю слышать эту… отвратительную клевету!
– Нет, – я много думала, он подтвердил то, что я чувствовала. – Он прав. Так что теперь?
– Насколько я понимаю, вы – жертва обстоятельств. Но тут есть одна сложность. Вы не будете Юлией, но и собой стать никогда не сможете. Исходная личность утрачена навсегда. Вернее, получилось среднее арифметическое.
– И что?
– Ничего. Попробуйте жить дальше.
Ему интересно будет понаблюдать, провести пару-тройку опытов. Ему хочется вкатить мне дозу скополамина и покопаться в моих мозгах. Но нет, я не позволю. Я еще должна найти того сукина сына, который со мной это сделал. А когда я его найду, то заставлю вернуть все на место. Я хочу вспомнить. Саму себя вспомнить.
– Виталий, ты просто сукин сын. Как я могла этого не понимать? Просто безразличный ко всему сукин сын. Идем, Юлька! Мне все равно, что там и как, я люблю тебя такой, какая ты сейчас, а он пускай проводит опыты на лягушках. Господи, где были мои глаза? Как я могла влюбиться в тебя? Езжай обратно в свою Америку, там тебе самое место. Идем отсюда, Юлька!
Она тянет меня к выходу. Он стоит, как громом пораженный. Так вот как, парень, значит, она тебе небезразлична? Да, с хорошей стороны ты себя показал, ничего не скажешь. Проси у нее прощения, дурачина, потому что другой такой ты днем с огнем не сыщешь!
– Подождите! Светик, подожди! Ты меня неправильно поняла! Пожалуйста, девочки, дайте мне сказать!.. Вот так уже лучше, док! Это по-нашему!
10
– Так что будем делать?
Света еще сердится на своего милого и не смотрит в его сторону. А я не сержусь на него. Его реакция – это обычная реакция на опасность среднего гражданина: отмежеваться, убежать и хоть немного забыть – и я не и, и лошадь не моя. Это слишком обычная вещь, чтобы удивляться или обижаться. Девяносто девять людей из ста сделали бы то же самое.
– Я считаю, вы должны держаться от этого в стороне. Все, что могли, вы для меня уже сделали. – Мне еще нужна их помощь, но это опасно даже для меня, а для них – тем более.
– Юлька, ты что? Тебя опять черти оседлали? – Светкины глазенки сердито блестят. – Не знаю, как Виталий, а я не могу бросить тебя в такую минуту. Я буду чувствовать себя не человеком, а пресмыкающимся. Особенно теперь, когда нашлось объяснение многому.
– Знать бы еще, зачем с тобой проделали это, – правильно, дорогой, именно это я и собираюсь выяснить. – Кто ты такая на самом деле? Или кем была та Юля. Тут два варианта: либо тем людям была нужна она, либо на ее место запихнули тебя… зачем-то. И они уверены, что ты никогда и не вспомнишь себя настоящую. Не понимаю только, как это было сделано. Виталий, ты как думаешь?
Виталий сидит молча, за все время не проронил ни слова. После сцены в лаборатории он, кажется, утратил иллюзии насчет себя самого. Иногда нам кажется, что мы чем-то лучше, умнее, благороднее других, и спокойное течение нашей жизни помогает жить нашим иллюзиям. Но когда мы оказываемся в обстоятельствах, нарушающих привычное течение жизни, может оказаться, что не так уж мы и благородны. Кто-то мудро пропускает это новое знание мимо себя и живет дальше, а кто-то страшно переживает, вот как Виталий. И это вселяет надежду, что он еще станет мужчиной. Настоящим мужчиной, а не червяком, как большинство из измельчавшего племени покупателей антидепрессантов. Возможно, я ошибаюсь. Ведь не во мне в конечном итоге дело. Я-то могу обойтись и своими силами. И они оба, и Светлана, и Виталий, это понимают. Дело в них самих.
– Такое могло быть. Но это, естественно, было сделано не на скорую руку. Это длительный процесс, и двойника подыскивали долго. Тут мало найти двоих похожих людей, двух максимально тождественных в физическом плане женщин. Нужно, чтобы они имели похожие темпераменты, склонности и прочие психологические реакции, пристрастия. Это для того, чтобы сопротивление мозга было минимальным в процессе «записи» новой личности. А для успеха процесса нужно «стереть» вашу личность, пытками физическими и психологическими. Это антигуманные, нечеловеческие опыты, мне страшно даже представить, что они делали с вами тогда. Отсюда и ваши ночные кошмары. Помнишь, дорогая, ты говорила, что мотивы ее кошмаров – пытки. Так во сне прорывалась наружу ее память.
– Господи… Как же это? Как можно такое делать?
Бедная Светка, не плачь, дорогая, не надо! Мне уже не больно. Только страшная злость на гадов, которые сделали это. И чисто академический интерес: зачем?
– Да, в это сложно поверить. Но технология процесса именно такова. Правда, в этом они и просчитались,не учли, с какой сильной личностью столкнулись. Если даже сейчас, после всего, эта женщина – самое упрямое существо из всех виденных мною. Ослепленная амнезией, она все равно умная, опасная и чрезвычайно жизнеспособная, можете мне поверить. Ее кто-то длительное время обучал самым необычным вещам – например,создавать ситуации, в которых людям ничего не остается, как только раскрывать свои скрытые мотивы. Я дол