– Что вам принести? У нас есть ростбиф, телячья печенка, картофель, пудинги.
У румяной девушки ужасно благопристойный вид. Меня это немного раздражает.
– Принесите чего-нибудь вкусненького, дорогая. Только не лягушек, пожалуйста.
Она неуверенно улыбается и идет дальше – не одна же я тут хочу есть. Почему-то именно при общении с англичанами меня чаще всего седлает черт. Они меня немного раздражают своим консерватизмом и постоянной уверенностью в том, что существует только два взгляда на жизнь – их собственный и ошибочный. Но, как сказал Эмерсон, постоянство воззрений – беда ограниченного ума. Наверное, старик был прав.
По дороге в Питер Филя, который все-таки уговорил нас взять его с собой, постоянно ныл:
– Ты еще приедешь? Нет, ты пообещай. Конечно, это же не Америка! Что тебе здесь ловить? Но ты все равно приезжай.
– Филя, не ной. Лучше скажи, чего это ты согласился остаться у бабки? Скучно будет.
– А что я дома не видел? Что мне, опять к Блохе идти? И бабушке одной тяжело, помогать ей надо.
– Я прослежу за ним, не беспокойся. Он и в школу будет ходить, и мыться регулярно. Черт, не стоило тебя слушать, я должен был лететь с тобой.
– Вольдек, ты спятил. Ты будешь привлекать к себе внимание, как первосвященник в веселом доме! Ты не сможешь раствориться в толпе: твоя внешность, твой акцент магнитом притянут к нам любопытных. Ты не сможешь уцелеть там, где уцелею я. Прости, если я раню твое мужское самолюбие, но ты сам подумай хорошенько – и согласишься. Я смогу позаботиться о себе.
..Лондон встретил меня толпой – здесь, в Хитроу, всегда столпотворение. Но тут так не любят иностранцев, как нигде в мире. Хорошо, что все «подозрительное» я оставила у Тамары Семеновны. Правда, я теперь безоружна, но это полбеды по сравнению с тем, что ждало бы меня на таможне Хитроу, если бы эти надутые индюки-англичане что-то нашли. Ишь как разочарованы, что нет законного повода не впустить меня на их нудный островок Но я – «рашен», существо бесконечно низменное по сравнению с добропорядочным европейцем.
– И мы должны терпеть здесь этот сброд!
Какая-то леди, видимо, думает, что я не понимаю по-английски.
– Маргарет, дорогая, ничего не поделаешь. Посмотри: ее одежда стоит кучу денег, а драгоценности антикварные.
У мужчины, который встречает ее, красное лицо, золотая цепочка от часов и проблемы с потенцией. Лысый старый пень.
– Ваши документы, мэм, – таможенник отдает мне паспорт. – И ваши вещи.
– Не слишком-то любезно с вашей стороны, а?
Ну не могу я спокойно общаться с этими занудами. А их королева… Не буду. Никогда не прощу ей несчастную принцессу Диану. Старая злобная сучка. И Чарли ничуть не лучше. А уж Камилла – боже милостивый, у Чарли извращенный вкус. Только полному извращенцу может нравиться такой кошмар. Да он и сам…
Хорошо, что так случилось. В Лондоне у меня есть несколько заначек – еще с добрых старых времен. В виде очень полезных знакомых. Здесь можно затеряться так, что никто не найдет. А вообще – я не очень люблю Лондон.
– Такси!
Желтенький автомобиль заруливает в мою сторону. Надо же! Знакомая парочка словно из-под земли выросла. Ну, нет, голуби вы мои, это вам не бедных турков запугивать!
– Леди первая, – молодой темнокожий таксист решительно открывает передо мной дверцу. – Если вам по пути и леди позволит, я могу вас взять.
– Я не желаю с ними ехать. Пусть они подождут.
– Как скажете, мэм.
А я же знаю, что в это время они будут долго ждать. Из окна делаю им общеизвестный жест пальцем. И пусть старого дурака разобьет инсульт от злости, они будут долго стоять там и кусать себя за локти. Ну, назовите меня мелочной!
– Куда вам, леди?
– В Ист-Энд. Риджуэй-стрит. Напротив бара Сонни. Он еще на месте?
– А что ему сделается? На месте. А вы уверены, что это – нужный вам адрес?
– Конечно.
Само собой, это не тот адрес. Но я не могу сказать ему правильный, пока есть любопытные, которые поинтересуются. Что ему тогда делать? Ради нескольких лишних монет он не станет молчать. Да и не сможет, заплати я ему хоть миллион. Это если кто-то спросит. Так что удовлетворимся малым. Тем более что все пока тихо.
Уже стемнело. Я выхожу из такси. Да, когда-то это был хороший район, но это в прошлом. Ничего, здесь я дома, смогу позаботиться о себе.
Начало светать, когда я наконец дошла. Маленький домик в бедном районе окружен деревьями так плотно, что тяжело увидеть, что происходит внутри. Я купила его лет восемь назад – люблю, знаете, прятаться с комфортом. Если возникает необходимость. Четыре года назад я сюда не добралась, но сейчас другое дело. Такая же норка есть у меня еще… Ну, это не имеет значения. Ключи на месте, там, где я оставляла. И никто не пробирался внутрь – метки мои непорочны. А сколько прошло времени!
Дом окутал меня запахом пыли. Здесь работы! Ничего, сейчас займусь. А потом помоюсь – и в кровать. Постельное белье должно быть в шкафу. Я включаю свет. Так и есть, все цело: документы в комоде, одежда в шкафу.
Из последних сил я слоняюсь с тряпками и пылесосом. Снимаю шторы и вешаю новые, слишком много здесь скопилось пыли. Ничего, это всего лишь пыль, а не холерные вибрионы. Это всего лишь пыль, хотя и собиралась она здесь несколько лет.
Изнемогая от отвращения, я сдираю с себя одежду. Пока шла, на меня осела гадость с улицы. Грязь и микробы. Хорошо еще, что стиральная машинка в порядке. Выстираю и успокоюсь. Когда я добралась до постели, уже совсем рассвело. Но я буду спать хоть весь день. Раз уж я здесь, какая мне теперь разница? А завтра… или сегодня? У меня есть несколько срочных дел.
18
Утро. Паршивое серое английское утро. Или вечер? Здесь этого не поймешь. Сколько я спала? Так, пять часов. Значит, все-таки утро. Я спала сутки напролет. Я могу не есть, не пить, но сон – это мое слабое место. Иначе зачем бы мне понадобился такой вот домик? Именно потому, что я могу так спать. Дядя Макс, и Стен, и папа – все они считали это просто капризом, меня это всегда раздражало. Что они понимают! Да если я не высплюсь до нужной точки, я плохо себя чувствую. Для агента это огромный минус. Но он у меня единственный – поэтому мне прощают. Тем более что возникни необходимость – и я смогу не спать несколько суток, но зато потом! Потом меня не разбудят даже трубы Страшного суда – если я нахожу место, где могу ослабить вожжи без риска для национальной безопасности и собственного здоровья.
Я выползаю на кухню. Что у нас здесь? Помнится, я накануне перекладывала какие-то банки… Так и есть, несколько банок с тушенкой, еще полгода пригодны. Сварю суп.
Я переоделась и поела. Пора выходить. Надо будет прибраться во дворе, оба дома по соседству пустые. А ведь были заселены, когда я была здесь в последний раз. Значит, уехали, тем лучше. Меньше соседей – меньше вопросов.
Одно меня тревожит: на всех документах та Керстин. То бишь Лили-Роуз Бернс. Перепутать нас невозможно. Значит… Да, мне просто нужен был повод для этого. Если только док Синклер еще там. И еще жив. И не спился. Если нет – значит, нет. Есть варианты, просто Синклер – лучший.
Я иду по улице, потом сажусь в автобус. Лондон уже проснулся, но в автобусе еще почти пусто. Взять бы сейчас машину напрокат… Черт, документы! Нет. Я должна раствориться в этом городе. Он мне должен за прошлый раз.
– Кто там?
Знакомый голос, даже слишком. Мюррей Синклер, старый авантюрист. Лучший пластический хирург, но вот беда: как-то раз немного выпил, испортил вывеску клиенту – и все.
– Открывай, Синклер, у меня и так настроение на нуле.
– Я слышу голос, но этого не может быть, – да, ему всегда нравилась эта фраза из «Стирателя». Наконец-то у него появился повод произнести ее!
Щелкнул замок, и вот передо мной Синклер во всей красе. Поседел, добавилось морщин. Но взгляд живой, цепкий и радостный. Не похоже, что он спился. Это хорошо. Я давала ему иногда подзаработать за счет нашей конторы, и только я имела с ним контакт. О нем никто не знал, значит, Кен тоже. Синклер иногда переделывал вывески нужным людям – естественно, с их согласия. Не надо на меня таращиться, старик, я и так знаю.
– Боже милосердный! Это ты, Лили? – Его лицо краснеет ещё больше. – Заходи же, скорее.
Он живет в своем старом доме, но не так шикарно, как раньше.
– Я даже ни о чем не спрашиваю. Идем в кабинет.
Я иду за ним в кабинет. Можно подумать, что это просто макет операционной. Но я точно знаю: если кое-что добавить, все приходит в действие.
– Садись сюда, – он включает лампу. – Кто сотворил с тобой такое? Руки оторвать этому мяснику. Так, здесь забрали довольно аккуратно… Теперь нос… Придется поработать. Несколько часов, если ты хочешь все за один раз. Это встанет тебе в кругленькую сумму.
– Если ты сможешь сделать.
– Я? – Он обижается. – Да я мог бы Квазимодо превратить в Брэда Питта. А тут какая-то несчастная… Ну, ладно. Пятьдесят тысяч. Но я же рискую!
– А я не рискую? Может, ты за это время спился. Может, подрастерял квалификацию. Кто может мне гарантировать? Я рискую остатками своей вывески, а ты…
– А я рискую жизнью, если… Только не будет никакого «если». Я завязал уже давно. Потом скажу, почему. А такие операции мне приходилось делать за это врем много раз. Благодаря твоей протекции – помнишь? То-то же.
– Получишь бабки, но после того, как…
– Договорились. Но выдай мне аванс – надо закупить препараты, еще кое-что.
– Это я оплачу отдельно. Но покупать будем вместе – чтобы у тебя не возникло соблазна сэкономить.
Ишь какой, будто я его первый день знаю!
– У тебя всегда был злющий язык. Но я всё равно рад видеть тебя. Не расскажешь, где пропадала?
– Меньше знаешь – дольше живешь, Синклер.
– Узнаю тебя. Ты не изменилась.
Через два дня Синклер был готов. Черт подери, я знаю, что рискую, сильно рискую, но у меня нет выбора. Ну что же, надеюсь, Осирис и на этот раз будет ко мне благосклонен.