Я немного обалдела и ущипнула Оксану.
— Там какие-то гороскопы… — прошептала я, прикрывая трубку, в которой, казалось, моего отсутствия и не заметили. — Про секс…
— А кто это? — насторожилась она.
— Простите, с кем я говорю? — перебила я мужчину
— Колдун Кулебякин, — охотно представился он.
— Ко-колдун Ку… — шепнула я Оксане, не уверенная, что правильно его поняла.
— Кулебякин! — взвизгнула она и вырвала у меня телефон. — Кулебякин! Вам сколько раз говорили — прекратите звонить! — Она бросила трубку и возмущенно фыркнула.
— Оксан, а это что, правда, человека так зовут? — хихикнула я.
— А ты что, не знаешь, кто такой Кулебякин? — Она развернулась на стуле.
— Нет, — улыбнулась я. — А он что, мировая знаменитость?
— Да! — Оксана откинулась на стуле и расхохоталась. — Легенда телевидения! И радио. Он звонит на все каналы и радиопередачи и предлагает колдовские услуги. Ну вот, хочешь ты, например, чтобы дождь пошел, — проще простого. Пожалуйся Кулебякину — он устроит. Он все время вьется у Останкино — мечтает прорваться в святая святых. О его существовании знают все работники ТВ, он лезет на все районные кабельные каналы, а в моем Новогиреево даже живет. Представляешь, как мне повезло? Он меня один раз подловил в парке на лавочке и рассказал, что по мочкам моих ушей определил — у меня будет семеро детей. Сама понимаешь, таким обещаниям верить как-то не хочется. Я ему сказала, чтобы он врал, да знал меру, а он пообещал специально для меня устроить назавтра хорошую погоду.
— И что?
— Что «что»? — не поняла Оксана.
— Была хорошая погода?
— Какое там. — Она поморщилась и махнула рукой. — Причем сначала все не понимали, как к нему относиться — он так уверенно излагает, что его даже слушали. Но потом прочухали, что он обычный городской сумасшедший, и стали его отшивать. Но Кулебякин не сдается — он звонит и звонит, все надеется на что-то. Так что если где нарвешься — беги подальше. Мы его уже по голосу опознаем.
Вернувшись после съемок, я обнаружила, что наши редакционные девушки носятся по коридору с тарелками, стаканами, помидорами и огурцами.
— Вы чего? — окликнула я Настю.
— У Сережи день рождения, — объяснила она. — Давай помогай.
Помогать не хотелось — лень было намывать чашки-ложки и выслушивать Настины указания, как правильно резать буженину. Но идея напиться и наесться вдохновила — я пошла искать Юру. Нашла его внизу, в гадюшнике — у той палатки, где мы познакомились.
— Ну что, будешь со мной отмечать день рождения Сергея? — Я присела на обтянутую пленкой «под дерево» лавку. — А то я одна не справлюсь.
— С удовольствием, — согласился он и вынул из-под стола банку «ром-кола». — А сочинять поздравительные стихи будем?
— Обязательно, — важно кивнула я. — У Сережи кривая рожа.
— Сергей — член забей, — подхватил Юра. — Да уж, остроумие у нас с тобой за гранью безумного. Представляешь, — возбудился он. — Сегодня к нам приходил Костик… Помнишь, Оксана тебе о Косте рассказывала, которого уволили?
— Да-да, — припомнила я.
— Сегодня, когда ты записывалась, разыгралась драма, по сравнению с которой «Молчание ягнят» — детский утренник. Костя — он из Питера, после увольнения вернулся к себе, а вчера приехал на неделю в гости. Остановился у Юли, и она привела его к нам, чтобы он со всеми встретился. Ну и тут, как назло, входит Боря. Видит Костика — и начинается такое! — Юра хватается за голову. — Он точно психанутый! Короче, Боря подлетает к Косте и орет: «Я же сказал, чтобы ты сюда не смел приходить!» Мы все смотрим на него, как бараны на новые ворота, а Боря толкает речь о том, что у Кости ни фига нет самолюбия, потому что возвращаться туда, откуда его выгнали с позором, в коллектив, который его отринул, — это стыд и срам, и он бы сам, вот он лично, Борис, никогда бы так не сделал. Ну и типа — вон отсюда. Как тебе?
— А вы что? — спросила я.
— Пытались ему по-хорошему объяснить, что, понимаете ли, уважаемый Боря, Костя — наш друг, и мы его на самом-то деле ни фига не отринули, а он как завопит, что дружить надо дома, а не на рабочем месте… И что пусть Костя немедленно сдаст ему временный пропуск, а он не поленится лично его проводить. Юля… она же с Костей встречалась, пока он у нас работал… аж разревелась и сказала Боре, что выпишет пропуск через НТВ — у нее там знакомые работают, а Боря пригрозил ее уволить, так же как и Костю. Вот и катись, мол, на свое НТВ. Хорошо?
— Восхитительно! — отпила из его банки. — А за что он так этого Костю?
— Маньяк, — пожал плечами Юра. — Псих и самодур. В смысле Боря, а не Костя.
— А-а… — кивнула я.
Настроение испортилось. Я все меньше понимала, что делаю среди всех этих людей — и даже зарплата, казалось, не оправдывала эту канитель. Может быть, где-нибудь и есть прекрасные, чуткие, талантливые, чистоплотные, широко эрудированные работники телевидения, но только не на нашем канале.
— Телевизор — это игра на выживание. — Юра словно прочитал мои мысли. — А выигрывают те, у кого самые длинные когти и самые острые зубы. Извини, детка, но это суровая правда жизни. Я-то совершенно безнадежен, так и умру в должности редактора информации, а вот ты со своим щенячьим энтузиазмом, может, чего и добьешься. Если поменяешь работу, возьми меня с собой.
— Юра… — Я фальшиво застеснялась. Потупила глаза. — А ты меня любишь? Ха-ха-ха! Как человека то есть?
— Очень! — Он положил свои руки на мои. — Я как человек, измученный водкой, не способен испытывать сексуальные чувства, так что мое отношение к тебе сугубо душевное. В тебе есть стержень. Мир между собой делят психи — тираны или идеалисты. Ты — идеалист. Я уверен, ты своего добьешься.
Необыкновенно приятно слышать от кого-то… на самом деле — кого угодно… что этот кто угодно в тебя верит, уверен, что ты много добьешься, и расписывает тебя как неординарную личность. Я тут же испытала к Юре приступ бурной дружеской любви, расслабилась и спросила все с той же ложной скромностью:
— В каком смысле я — идеалист?
Юра не дурак, он быстренько раскусил мое жеманство, взглядом дал мне знать, что его бесят мои заигрывания, и ответил — очень, слишком даже серьезно:
— Ты честно веришь в то, что все должно быть «как положено». Любить — так до гроба. Или не любить вообще. Ты же помнишь, что ты мне говорила: лучше каждый день менять партнера, чем жить с тем, кому изменяешь и кого уже не любишь и не уважаешь?
— Помню… Но только я, кажется, уже сама с собой не очень-то согласна.
— Я тоже не совсем с тобой согласен, но мне нравится твоя убежденность. Кто-то ведь должен верить в идеалы. Что в жизни бывает так, как должно быть. Ну… И ты в это веришь. А когда во что-то веришь, добиваешься этого.
— Точно? — как-то страдальчески спросила я.
Вообще-то Юра меня задел за живое — у меня как раз начался приступ разочарования во всем, включая саму себя, и его слова как-то сразу легли на душу.
— Уверен на три сотни процентов. Ладно, давай переведем разговор, а то я сейчас превращусь в психоаналитика. Слушай. — Юра вылил остатки «ром-колы» в стакан из-под кофе. — Давно хотел спросить: тебя на улице узнают?
— Да чего-то не особенно, — хихикнула я. — Я ведь думала — стоит стать телеведущей, поклонники будут выстилать мой путь розовыми лепесткам и рисовать мои портреты на стенах домов, а меня опознают только старушки, продавщицы в магазинах, у которых телек есть на рабочем месте, и охранники. Ну, пару раз какая-то молодежь накинулась с автографами, но все совсем не так, как я себе представляла. Я один раз ночью в такси ехала — нас менты остановили, потребовали документы. Так я полчаса доказывала… я паспорт с собой не ношу… что я — это я, что я в телевизоре сижу. Они там консилиум собрали — похожа, не похожа и еще перепутали меня с этой бабой из новостей по первому… ну, как ее… Вот и вся моя слава. Еще мне, конечно, пишут зеки и сироты, но они всем пишут.
— Да-а… — потянулся Юра. — Канал задристанный. Зато на все регионы вещает. Можешь для повышения самооценки съездить в Воронеж или в Спермь.
— Куда?
— В Пермь — в Спермь, — хохотнул Юра. — Ну, чего, пойдем, что ли, Сережу чествовать?
Когда мы пришли, праздник только начинался. Все сидели, как на вокзале — словно только что объявили о забастовке железнодорожников. И вид — напряженный, нервный такой. Стало ясно, что веселиться никто не желает — начальника боятся. Жуют. Пьют. Молчат. Что делать — непонятно. Пару раз мы с Юрой пытались сострить, но от этого стало еще тоскливее. Сергей же быстро нахлопался и принялся доставать всех своими коронными анекдотами, которые рассказывал системно — «на эту тему есть прекрасный анекдот». Так как говорил только он, то и темы находились беспрерывно.
— Гаишник тормозит водителя: «Товарищ водитель, вы превысили скорость»… Тот отнекивается: «Да не превышал я ничего», а мент настаивает: «Я вам докажу. Пойдемте к радару». Подходят к мусорному баку. Мент хрясь по крышке рукой. Оттуда — голова. Мент обращается: «Товарищ радар, как надо ехать на этой дороге?» Радар ему: «Ж-ж-ж-ж». Мент: «А как ехал этот человек?» Радар: «Вж-ж-жи-и-ик»…
И тут Сергей начинал так заливисто смеяться, что мы все с постными лицами подхихикивали или же беззвучно тряслись — типа корчились от смеха. Ко всеобщему облегчению, подтянулась Сережина жена — дама на три головы выше мужа, с крупным суровым лицом. Она уселась за его рабочий стол, ничего не ела, не пила — наблюдала, как уделывается муж. Видимо, сочиняла какую-нибудь обличительную семейную речь. Сережа же все чаще вспоминал хорошо забытые шутки — с каждым разом все более остроумные.
— Приходят муж с женой на сельскохозяйственную выставку, — заплетающимся языком излагает он. — Жена говорит: «Вот, смотри — петух-производитель. За раз, между прочим, пятьдесят кур обслуживает». Муж ухмыляется: «Так разных, заметь, разных», — и Сережа просто гнулся пополам, так ему весело было.
Супруга же отворачивалась и мрачно глядела на часы — наверное, у них была договоренность: до такого-то часа веселье, позже — экзекуция с фуршетом.