— Конечно, — великодушно сказал Жак. — Как и мадемуазель Прелати.
Все взгляды обратились к Питеру, поскольку только его мнение было неясным. Питер помолчал, вздохнул, затем поднял большой палец, показывая его Жаку.
— Здорово, дружище, — сказал он, кивая. — Просто здорово, правда. Вижу, что Дебатц не зря тебя боится. Да и не только Дебатц, я так понимаю.
Жак хмыкнул и отвернулся.
— Голосовать нельзя, — сказал Питер серьёзно. — Жак вас провёл, как детей. Вопрос слишком важный.
— Важный, но простой, — заметил Аслан. — Рациональные доводы против…
Жак поднял брови.
— …против других рациональных доводов, — закончил капитан королевской эвакуации.
— Есть ещё, — сказал Питер.
— А, — сказал Аслан. — Ну, изложи.
Питер молчал, хмурясь и кусая губу. Затем вздохнул и произнёс:
— Наш мир представляет собой диск. С утолщением в середине и узкий по краям.
— Ого, — сказал Жак. — И к чему это ты?
— Вроде же шар, — Аслан пристально смотрел на Питера, чтобы понять, не разыгрывает ли тот их. Питер выдержал его взгляд.
— Шаром наша планета не была даже у древних, — сказал он. — Она была геоид. Сплющенная с полюсов сфера.
— Ну да, — сказал Аслан. — Шароподобный геоид, гигантский континент, Европа. Или как там сейчас модно? Евразия? Индиопа?
— Ну, во-первых, всё-таки не шар, а диск, — сказал Питер тихо. — Во-вторых, континент не один.
— А, — вспомнил Жак. — Аме… как там? Америка?
— Америка, — сказал Питер. — Дайте сказать, потом перебивайте.
— Когда ты доскажешь, перебивать будет нечего, — немного сварливо заметил эвакуатор, но замолчал и принял вид внимательного слушателя. Прелати сделала лёгкий шаг в его сторону, а Майя переместилась и встала перед Асланом. Будто лекция, подумал про себя Питер, и заговорил.
— Наш мир — это, повторяю, диск с утолщением посерединке. Он более или менее плашмя лежит в мировом эфире, который заполняет всё пространство. Причем эфир, он неодинаковый. — Питер поднял ладонь на уровень глаз, изображая Землю. — Условно говоря, «внизу», «под» диском он более плотный, а сверху, над диском эфир менее плотный. Поэтому наш диск лежит на плотном эфире относительно спокойно.
— Как коровья лепёшка, — неожиданно сказала Майя. — На воде.
— Да, — сдержанно ответил Питер. — Примерно как коровья лепёшка. А эфир — это все физические законы. Самые фундаментальные. Скорость света, масса, силы притяжения, и, — здесь Питер сделал паузу, — физические размеры.
— А! — сказал Жак. — Дюймовочка.
— Да, — Питер кивнул. — В плотном эфире всё другое. Таков наш мир.
— Пит, это всё интересно и даже увлекательно, — проговорил Аслан слегка извиняющимся тоном. — Но как, во имя всевышнего, это относится к вот этой вот дыре?
— Погоди, я ещё не закончил, — сказал Питер. — Я думал, вы впечатлитесь. Или у вас возникнут мысли.
— Мы практики, — сказал Жак. — И время идёт.
— Время да, время идёт, — согласился Питер. — Бежит, летит. Спотыкается.
— Ну, дальше, — опять неожиданно сказала Майя. Всё это время она слушала, затаив дыхание.
— Мир гибнет, — просто сказал исполняющий обязанности заведующего кафедрой. — Гибнет сразу на нескольких уровнях, а возможно и на всех. Физические законы трещат по швам, мертвые восстают из живых, древнее зло, а также древнее добро, которое, может, ещё хуже зла для нас, призываются в наш мир людьми, которые понятия не имеют о возможных последствиях.
— Ты про Фуке?
— Фуке, — согласился Питер. — Староста Легри. Прокурор Терье.
Он взглянул прямо в глаза мадемуазель Прелати.
— Клотильда Мэффрэ.
Прелати усмехнулась. Майя расширенными глазами неотрывно смотрела на бабушку.
— Образно выражаясь, — сказал Питер, — Армагеддон тянет к нам свои костлявые пальцы не только сквозь пространство, но и сквозь время. Наша коровья лепёшка угодила в эфирный шторм. В мире — по крайней мере в той его части, где находимся мы, но, скорее всего, это везде — появляются дыры, прорехи, критические точки и целые критические области, разрывы континуума, которые суть возмущения эфира. Земля наша, попросту выражаясь, трещит по швам, как старый кафтан.
— Какова же первая флюксия ата-функции? — спросил Жак, что-то вспомнив. Аслан коротко усмехнулся.
— Очень крута, — ответил Питер. — Горизонт бифуркации буквально у нас перед носом.
— Дыра бифуркации, — проворчал Аслан. — Дурацкая дыра дурацкой бифуркации.
— Бифур… — Майя попыталась выговорить слово.
— Это когда дела могут пойти так, а могут эдак, — объяснил ей эвакуатор. — А кто такой Армагеддон, напомните? Это этот… Люцифер?
Ему не ответили.
— Причина? — спросил Жак у Питера.
— Есть две версии, — ответил Питер, — как водится, одна правильная, а другая нет. Первая — что это естественный процесс. Мир просто постарел и собирается двинуть кони в назначенный срок. Не мы первые, но мы последние. Все там будем. Бог дал, бог и взял.
— Я так понимаю, это неправильная версия, — сказал Аслан.
— Естественно, неправильная.
— А какая правильная? — спросил Жак.
— Моя, разумеется, — ответил Питер.
— И в чём она состоит?
Питер по очереди оглядел своих друзей, Майю и Прелати.
— Я вижу в этом направленную злую волю, — наконец сказал он.
— Уф, — произнёс Аслан. — Чуть сердце не прихватило. Я-то думал, ты серьёзно…
— Он вполне серьёзно, — заметил Жак. — Это ты чего-то не понимаешь.
— Я в злобных мировых заговорщиков не верю, — объявил эвакуатор. — Это пусть стеганоложцы верят.
— Кто-кто? — спросил Питер.
— Стеганоложцы, — чуть менее уверенно сказал Аслан. — Которые из тайных лож.
— А! — сказал Питер. — Нет, я не стегано…ложец. Я просто вижу. Легри и Терье получили своё могущество от братства Урании. Фуке кто-то снабжает древним оружием и, что гораздо опаснее, древними знаниями. Он безусловно злодей, но он умелый злодей. Слишком умелый. Меффрэ нашла лабораторию (здесь Питер поглядел на Аслана) и собирается уничтожить мир в угоду своим безумствам.
— Это всё интересно… — начал Аслан, — но…
— Погоди ты, — досадливо сказал Жак. — Он же не всё сказал.
Аслан остался стоять с открытым ртом.
Питер наморщил лоб, собираясь с мыслями. Солнце уже перевалило за высшую точку, день начал медленно клониться к вечеру. Припекало довольно сильно, и странно было видеть серый лёд, которому солнечный жар был совершенно нипочём.
— Но я уверен, — сказал учёный наконец, — что древние — это не только зло, или не только то, что можно обратить во зло. Древние знали и способ, как можно спастись от этой беды, и, скорее всего, они и спаслись. И эту тайну тоже надо узнать. Потому что есть у меня такое подозрение, что, кроме нас, больше некому.
Прелати издала неопределённый возглас, но никто, даже Майя, не обратили на неё внимания. Все помолчали с минуту.
— Я передумал, — вдруг сказал Жак. — Я что-то не хочу в эту дыру. Что ты там говорил про лёд на проливе, Аслан?
— Эй, постой, — ошеломлённо сказал эвакуатор. — Это я передумал. Надо идти именно в дыру. Это же древняя дыра, стало быть, мы там можем что-нибудь узнать о древних. Может, даже узнаем, как найти этого Армагеддона…
— Армагеддон — это место, — поправил его Жак. — И это не Люци…
— …найти и как следует его нагнуть, — пропустив его слова мимо ушей, продолжал Аслан. — Это же всех чудовищ и субурдов уложить, одним ударом. Хватит гоняться за осами, надо давить гнездо. Понимаешь? Ну и время. Ты же сам говорил!
Теперь все смотрели на Жака.
— Нет, конечно, он не согласен, — сказал Аслан понимающе. — У него большие планы в Париже. Он там сейчас очень популярен.
— Я не со всем согласна, — сказала вдруг Прелати. — Нони спасать вам не придётся. Она уже в безопасности.
Жак развёл руками.
— Вы все сегодня чертовски убедительны, — сказал он. — Но учтите, я буду подходить к вопросу с позиций холодного разума и здоровой критики.
— То есть ты будешь ныть, — сказал Аслан.
— Да, — с достоинством сказал Жак. — Как потревоженная совесть.
— Как прыщ, — сказал Аслан.
— С человеком, который не понимает разницу между Армагеддоном и Люцифером, дискутировать не желаю, — ответил Жак.
— Ах ты, — сказал Аслан. — И в чём же разница, скажи пожалуйста?
— Армагеддон — это место последней битвы сил добра и зла, — величественно объяснил финансист. — А Люцифер — это райский сад. Светящийся.
Питер поперхнулся и жестоко закашлялся; с минуту он как мог уворачивался от заботливого кулака Жака, которым тот стучал по его спине и иногда даже по ней попадал.
И тут до их ушей донёсся приглушённый, отчаянный женский крик.
Друзья замерли и переглянулись. Тоненько вздохнула-всхлипнула Майя.
Крик шёл из тоннеля.
Глава шестая, где Геркулес Мюко идёт на повышение
Рыжая лошадь тянет нагруженную подводу по лесной дороге; как водится в Пикардии, дорога едва видна среди высокой ещё травы и деревьев, чью листву лишь едва тронуло жёлтым. На телеге жбаны с потёками молока, мешки с мукой, крупные куски мёда на сотах, круги хлеба, корзины желтоватых яиц, сыр и масло, обёрнутые льняной тканью и аккуратно обложенные льдом, а под ними мясо в капустных листьях, пересыпанное по-деревенски зеленью от насекомых. Рядом с подводой шагают двое.
Ещё шестеро наблюдают за ними из глубины леса.
Геркулес Мюко, командир пятерки егерей батдафа, скалится зло и радостно. Ему в ответ скалится Силь, едва заметный под кучей хвороста, где он укрылся. Остальных осуждённых не видно, но они тоже очень, очень довольны. Трехдневная засада окончена.
По этой дороге можно попасть только в одно место и только к одному человеку.
Разумеется, если колдуна считать человеком.
1
Судья Высокого жюри Французской стороны Пути Господнего Жакоб Инститорис встал и оглядел главную залу станции.
— Во имя Господа Нерукотворного, аминь. В год от рождения Христа Машиниста две тысячи триста семнадцатый, месяца сентября двадцать шестога дня, в моем присутствии, в присутствии нотариуса Жерара и нижеподписавшихся свидетелей — матушки Исиль, матушки Элиз, достопочтенного Жуда и достопочтенного Бэды, явился ко мне, судье Инститорису, Ленуй из чистых, и представил ему, то есть мне, лист бумаги следующего содержания.