Фернан Дэль – такое имя он выбрал себе. Своё настоящее имя, зубодробительную скороговорку из пяти длинных слов, из которых только два были более или менее французскими, он сам вряд ли помнил, да и незачем было. Пусть имя порой определяет судьбу, но чаще судьба сама даёт тебе подходящее: Исповедник, Хромой, Посланный небом, а то и Потрошитель, Кровавый или просто Синий Зуб – и большая удача, если это случается при жизни, ведь так у человека есть шанс понять, к чему он родился на свет; но чаще подлинное имя обретается лишь после того, как смерть подведёт свой итог. Поэтому неудивительно, что Фернан Дэль, или просто Дэль, как его называли, охотно отзывался и на кличку Стилет. Дэлю нравился стилет – за свою беспощадную нацеленность, за исключительную требовательность к руке; он был больше, чем орудие убийства – он был равный тебе, не терпевший слабости и не спускавший ошибок. Вроде той, что несколько минут назад спасла жизнь Питеру. Удар в сердце – привилегия мастеров; люди попроще бьют в живот, в печень или в солнечное сплетение, затем уже добивают, так надёжнее. Но Дэль на секунду утратил самообладание и позволил гордыне управлять своей рукой – и стилет этого не простил. Кроме того, убивать Питера вообще было не надо, лишний убитый – оплошность ничуть не меньшая, чем оставленный в живых человек, а может, и большая, потому что исправить её уже нельзя. Оставалось лишь сделать вид, что так и задумано, но про себя Стилет, придававший большое значение знакам и приметам, решил держать ухо востро, глупостей и поспешностей далее не творить, а при первой же опасности – линять.
15
Так что разговора не получилось: тип со стилетом, за которым Питер и Аслан следили особенно тщательно, подло и без раздумий ломанулся на выход, только его и видели. Младший прокурор Терье со злобным криком устремился было за ним, но на самом пороге он будто врезался в невидимую стену и мало не упал навзничь, но устоял, повернулся, обнажил саблю и заверещал так, что уши закладывало:
– Взять их! Взяяяять иииих!
Сам он при этом остался на месте.
Фальшивые прокуроры повынимали длинные кривые ножи, и, демонстрируя недюжинную ловкость в обращении с ними, вчетвером пытались растащить троих друзей пошире, с тем чтобы напасть на того, кто слишком далеко высунется. Действовали они грамотно: заходили к Питеру со стороны раненой руки, Жака выманивали, двигаясь нарочито медленно, чтобы казалось, что их можно достать ударом тяжеленной ноги в его руках, Аслана же дразнили, тыча ножами в воздух на уровне его лица. И лейтенант эвакуаторов, наиболее боеспособный среди них троих, не выдержал первым – Питер это скорее почувствовал, чем увидел.
– Аслан, нет! – крикнул он коротко и яростно, но тот уже летел вперёд на одного особенно шустрого бандита, а двое других замыкали смертельные клещи. Ещё полсекунды, и его сабля разрубит воздух, а два ножа войдут ему в спину и в живот – Питер это видел так ясно, что просто не знал, как этому помешать; может, так черный король смотрит на летящего над доской белого ферзя, готовясь услышать: «Шах и мат».
И здесь Жак сотворил своё второе чудо. Тяжким усилием он сумел поднять свою импровизированную дубину, снеся попутно люстру, свисавшую с потолка, и обрушил её в самый центр битвы – то есть прямо на плечи Аслана, вытянувшегося в безрезультатном выпаде. Конечно, он не хотел ударить именно Аслана. Это было непреднамеренно – как и любое истинное чудо.
Удар был такой силы и настолько неожиданный, что Аслан плашмя влепился всем лицом и всей грудью в пол и на совсем не краткий миг потерял ориентацию в пространстве. В это же самое мгновение два кинжала сошлись там, где только что было его туловище, и застряли в чудовищном оружии свободного финансиста. Питер, не теряя ни мгновения, проткнул ближайшего к нему бандита, а на другого упала люстра – и на этом завершилось второе чудо Жака.
Двое оставшихся убийц переглянулись, затем посмотрели на Терье, который по-прежнему торчал у двери – было похоже, будто он очень хочет убежать, но ему хочется и досмотреть, чем всё кончится.
– Убить ииих! – севшим голосом прокричал он.
Жак из последних сил крутанул своей дубиной, гигантская нога издала низкий тяжёлый звук. За его спиной уже сидел Аслан и ошалело тряс головой, пытаясь уразуметь, что произошло. Питер короткими выпадами отжал бандитов к двери, теперь они стояли там втроём с Терье, отмахиваясь кинжалами, Жак прикрывал его слева. И тут он заметил за своей спиной движение, которого не должно было быть – и наконец вспомнил, кого ему напоминают эти ловкачи в прокурорской форме.
Тот, кого вроде бы задавила фамильная люстра Кэтфордов, поднялся споро и страшно, его шея была неестественно вывернута, двигался он плечом вперед, но двигался очень шустро, и в руке у него уже был нож – и Жаку пришлось бы худо на такой дистанции, если бы не Аслан. Лейтенант эвакуаторов одним прыжком вскочил на ноги и снёс проклятому субурду башку, поискал глазами второго, проткнутого – и с разбегу рубанул ему по шее тоже.
– Что за чёртова ерунда, – произнёс Жак, тяжело дыша.
– Питер, это субурды, – сказал Аслан.
– Вижу, – откликнулся тот. – Сдавайся, сволочь.
– Беги, скотина, – сказал Аслан.
– Он не может, – неожиданно произнёс Жак, щерясь и перехватывая ногу чудовища покрепче. – Видите?
Лицо Терье исказилось от ярости, он издал страшное нечеловеческое шипение вперемешку с хрипом и стоном. И тут Аслан увидел, и Питер тоже: словно шустрые голубые молнии проносились туда и сюда в полутемном воздухе плохо освещённой гостиной, соединяя Терье с двумя ещё живыми субурдами и с двумя уже дохлыми – он действительно был с ними связан, и, видимо, очень прочно; вот почему он не смог сразу убежать вслед за Стилетом, понял Питер.
– Агаа… Конец тебе, прокурорчик, – со злобным удовлетворением сказал Аслан.
И прокурорчик, стоявший за спинами живых мертвецов, видимо, тоже это понял, потому что лицо его исказилось страшно, он бросил саблю и сделал странный жест: вдавил большим пальцем щёку себе в рот – и с хрустом прокусил её.
– Яд, – сразу догадался Жак.
Но у Терье в щеке было нечто посильнее яда, потому что на том месте, где он стоял, бахнула ослепительно белая вспышка – и обжигающая волна воздуха швырнула троих друзей через всю гостиную вперемешку с субурдами.
16
Питер сел на полу и огляделся. Гостиная была ярко освещена, но откуда шёл свет, было неясно. Люстра висела на месте – и ни следа борьбы, ни трупов, ни отрубленной чудовищенской ноги. Кроме Питера, похоже, никого в доме не было. Он встал, осторожно шевельнул левой рукой, затем удивлённо пощупал плечо – рана исчезла. И тут он понял, что спит.
«Или умер».
Мысль о возможной смерти почему-то его совсем не огорчила. Питер встал, подпрыгнул несколько раз, ударил кулаками воздух; он ощущал какой-то прилив сил, и прилив этот имел чёткое направление – он шёл из сада. Учёный не стал противиться и, переполняемый предчувствием чего-то большого и необычного, осторожно открыл дверь на веранду.
На скамейке, которая в реальности валялась в подвале и которую Питер сто лет уже собирался вкопать, сидел Жак, а рядом с ним – девушка удивительной красоты в просторной мягкой пижаме, с короткой светлой причёской и искрящимся взглядом бездонных карих глаз. Несмотря на столь легкомысленный наряд, ни она, ни Жак, похоже, не испытывали никакого смущения, а болтали легко и свободно, словно добрые приятели. О чём они говорили, Питер не слышал, хотя находился от них в нескольких шагах; он долго смотрел на них двоих, испытывая странные и очень сильные чувства. Здесь было всё – и зависть, и радость, и ревность, и страх, но больше было того, что можно назвать покоем; с этим чувством моряки видят крыши и башни родного города на горизонте; так складывает крылья перелетная птица, спускающаяся к родному гнездовью.
Наконец они закончили болтать и посмотрели на Питера. Тот поднял ладонь, приветствуя. Жак улыбнулся в ответ, кивнул и закричал вдруг отвратительным голосом:
– Да вставай же ты, чтоб тебя! – и тут же вытянул свою внезапно ставшую очень длинной руку и залепил Питеру отменную пощёчину.
Мир возвращался рывками. Питер разлепил глаза и почувствовал, как горит его лицо, и сразу же понял причину: Жак нависал над ним и методично хлестал по щекам.
– Вставай, скотина, не смей подыхать, тварь.
– Ти…хо… тихо ты, – сдавленно прохрипел учёный, еле ворочая головой.
– Еееесть! – заорал Жак, тут же спохватился, поправил какие-то складки на одежде Питера, встал и сказал как ни в чём не бывало:
– Так что же это было, месье растратчики и господа коррупционеры? Кто это так жаждет вашей жиденькой казённой крови?
– Я видел сон, – сказал Аслан откуда-то сбоку.
– Я тоже, – Питер осторожно сел и закашлялся. Посмотрел на плечо – оно было аккуратно перевязано хорошей, чистой тканью. Кажется, это была чья-то рубашка.
– Там был Жак, – продолжил эвакуатор. Он уже поднялся и отряхивал одежду.
– Жак, – подтвердил Питер.
– И ещё кое-кто.
– Да, – сказал Питер.
Они молча смотрели на своего друга, а Жак смотрел на них по очереди, и Питер видел, и Аслан тоже – Жак понимает, он знает, что они видели и почему они это видели. И они терпеливо ждали, когда он им объяснит, потому что некуда было торопиться.
– Она пробуждается завтра, в час дня, – сказал наконец Жак. Хотя вид у него был порядком ошалелый и доверия особого не внушал, всё сбылось в точности – и это было третье и последнее чудо, свершённое им в эту знаменательную ночь.
17
Несколько секунд они с Асланом сидели молча, осознавая новость, которую сообщил свободный финансист, затем Питер кряхтя поднялся, бережно держа левую руку правой; поднялся и Аслан, подошёл к трупу в прокурорском мундире, шевельнул его носком.
– Вот это, Жак, и называется субурд, – сказал Аслан. – Подчинённый, выполняющий волю хозяина. Один, два, три… все на месте. И хозяин. Был.
– Субурд, – произнёс Жак. – Хозяин.