Михаил Владимирович помог ей выйти, запер машину. То, что такой властный и, вероятно, высокопоставленный человек оказывает ей столь подчеркнутые знаки внимания, особенно возвышало его в ее глазах. Спутник подвел ее к лифту – бог ты мой, лифт в частном доме, сроду она такого не видела! Да, если честно, и в загородных коттеджах не особенно часто гостила. Не причислить ведь к ним дачку на шести сотках, что выстроил в Черногрязске брат. Отопление – буржуйкой, удобства во дворе, умываться под рукомойником…
– Хочешь, покажу тебе дом? – предложил Михаил Владимирович.
– Покажи.
– Тогда стоп, нам не в лифт, а сюда.
Внизу, кроме гаража, имелся домашний кинотеатр – персон на десять, с роскошными кожаными креслами, а также погреб с огромным количеством лежащих навзничь бутылок.
– Ты какое вино любишь? – спросил мужчина.
– Шабли.
– Одобряю. Возьмем «Гран крю» двухтысячного года. – Он захватил в одну руку пару бутылок, а другой повлек девушку дальше. В лифте – все-таки хозяин не преминул похвастаться своим частным лифтом – они поднялись с цокольного этажа на первый. Здесь были огромные окна, от пола до второго этажа, в которые заглядывали искристые при свете фонарей сугробы. Михаил Владимирович достал винные бокалы, откупорил бутылку. Удалился на кухню, принес нарезанные на доске сыры: камамбер, бри, рокфор, пармезан. Хохотнул: – Говорят, в России санкционные продукты уничтожают – но не все и не всегда.
Протянул ей бокал шабли – и впрямь пахло восхитительно, – а себе налил бурбона.
Алена сказала:
– Вообще-то мне домой пора. Как мне отсюда выбираться?
– Подожди. Экскурсия не окончена.
Он и здесь включил музыку – опять это был Чайковский, и сладчайшие звуки понеслись, казалось, отовсюду. И, как будто подчиняясь человеческой воле, за огромными окнами вдруг запорхали мелкие веселые снежинки.
«Пойдем», – он взял ее за руку, и теперь они поднялись по широкой, с вычурными перилами, лестнице. Музыка, неведомо откуда, звучала и здесь.
Они вошли в спальню – посредине возвышалась огромная, высокая кровать.
– А теперь, – молвил Михаил Владимирович, – наступает время новогодних подарков!
Он подошел к стене, отодвинул в сторону картину, изображавшую – довольно высокохудожественно и совсем не пошло – полуобнаженную девушку. За картиной в стене притаился сейф. Хозяин набрал на его панели комбинацию цифр, и створка сама собой распахнулась. Со свойственным женскому полу любопытством девушка заглянула внутрь. Там оказалась настоящая сокровищница. В буквальном смысле вповалку, одно над другим, лежали золотые подвески, колье, браслеты, диадемы, украшенные бриллиантами и рубинами. В углу возвышалось несколько стопок банкнот – сплошь пятисотевровыми или стодолларовыми купюрами. Имелся отсек для часов – исключительно золотых, с золотыми браслетами. Михаил Владимирович вынул и разложил на кровати пять разных, но, несомненно, дорогих украшений.
– Выбирай!
– Ну что вы, я не могу! – она сбивалась, хоть он и попросил называть его на «ты».
– Это мой тебе новогодний подарок, и обсуждению это не подлежит.
– Ну… – Она заколебалась. – Может быть, это? – И взяла в руки не самый дорогой, но и, на ее взгляд, не дешевый экспонат – где-то серединка на половинку: золотой браслет изящной выделки, усыпанный крохотными, но многочисленными бриллиантами. Впрочем, даже такой, далеко не первостатейный подарок из имевшихся, стоил, по ее скромному мнению, никак не меньше ста тысяч рублей. Он надел ей его на правую ручку, помог застегнуть, а потом поднес эту руку ко рту, поцеловал тыльную сторону, затем ладонь – а потом положил к себе на плечо, приблизился и стал целовать Аленину шею и губы. От него пахло шампанским, дорогим бурбоном и очень недешевым парфюмом. «Все так просто, – пронеслось в ее голове, – баш на баш. Он меня покупает. И я для него обычная прости господи. Но ладно, пусть. Ведь и цена, что он дает, – она, согласимся, не сто рублей, и даже не пять тысяч».
Спустя полчаса они лежали на широченной кровати, и она пыталась всячески скрыть разочарование – зачем обижать хорошего и столь богатого человека? Но это, увы, был не Андрей и даже не муж Зюзин.
Михаил Владимирович спросил:
– Останешься у меня на ночь?
– Что ты, меня муж ждет.
– Тогда я вызову тебе такси.
«Вот и кончилась сказка, – грустно подумала она. – «Щелкунчик», снежинки, диадемы». Впрочем, мужчина заказал ей такси из разряда «бизнес-класс», проводил до ворот особняка, заранее рассчитался с шофером. Узнал Аленин номер телефона и даже свой оставил: «По нему я для тебя всегда на связи. Звони, если что». Поздравил с наступающим Новым годом – разве что ручкой вслед автомобилю не помахал.
Водитель оказался до чрезвычайности чопорным, словно транспортировал английскую королеву: «Нравится ли вам тепловой режим? Может быть, сделать эйр-кондишн холоднее? Устраивает ли вас радиоволна?» Отчасти играя, Алена попросила поставить радио «Шансон» и угостить сигареткой. «У нас в машине не курят», – нервно сказал он и замкнулся в оскорбленном молчании.
Из-за столь церемонного водилы всю дорогу в Марьино она нервно вспоминала анекдоты, имеющие отношение к ситуации. Например: «Во сколько порядочная девушка должна ложиться в постель? – В девять вечера, чтобы к двенадцати быть дома». Или: «Вчера легла около двух, поэтому не выспалась. – В следующий раз укладывайся возле одного и высыпайся». Вот и она фактически легла около двух. Раньше не имелось ни одного любовника, коротала век со скучным и бесперспективным Зюзиным – а теперь появились сразу двое. Ей почему-то казалось, что, несмотря на то что ни о чем они с Михаилом Владимировичем не уславливались, да и не произвел он на нее никакого впечатления своими постельными подвигами, – это далеко не последняя их встреча. И продолжение еще будет. Очень впечатляющими показались ей манеры нового любовника, его машина, особняк и повадки. И его сейф.
Она вернулась домой в Марьино почти в три ночи. Зюзин прекрасным образом спал, даже не проснулся. По его храпу, амбре и дыханию она поняла, что в нем полощется не менее пяти бутылок пива, проложенных водочкой. Завтра она ему скажет, что прибыла в час на последнем метро – засиделась с девочками. Однако – что Зюзин? На него даже мозговых усилий не потребовалось тратить, чтобы придумать отмазку. Другое дело – Андрей.
Назавтра, тридцать первого декабря (она работала), он ей все-таки дозвонился. Алена сгрузила ему все ту же версию: девичник, засиделись в кафе – но по тону поняла: любовник все-таки не поверил.
Потом был Новый год, его Румянцева по традиции встречала с мужем – только теперь уже не вдвоем, чтобы меньше общаться и видеть, как он нагружается, а с соседями по дому. На каникулах она работала, вышла третьего. Хоть и не такой чес был, как в последнюю декаду декабря, когда все дамочки, как оглашенные, стремились улучшить свой внешний вид, – однако клиентов хватало. Кто к Рождеству готовился, кто из счастливиц после отмечания Нового года в наших снегах к теплому морю улетал. А коль скоро спрос есть – почему бы не поработать, все лучше, чем дома стекать в прокисшее «оливье» под бессмысленные шоу. И наблюдать, как отекает Зюзин.
Но вечером третьего – они не уславливались – ее перехватил Андрей: «Поедем, Новый год справим на скорую руку». Они отправились по пустынной, без пробок, Москве, она смотрела сбоку на его профиль и впервые тогда подумала, какое это счастье – быть с ним и предвкушать радость приближающейся близости. То, что она провинилась перед ним, согрешив с Михаилом Владимировичем (Зюзин давно у них был не в счет), делало любовь к Шаеву особенно греховно-острой.
Все на той же квартире на Сретенке (Алена по-прежнему не спрашивала, что это за фатера и откуда у него ключи) она в тот вечер отдавалась ему из-за чувства вины с особенной страстью и особенно старалась доставить радость ему. И все это, конечно, не имело ничего общего с актом любви с Михаилом Владимировичем – как не имеет запуск космической ракеты со старым самокатом.
А потом они выбрались на кухню выпить чаю, Андрей закурил – чего обычно не делал – и выпустил дым прямо ей в лицо. Посмотрел тяжелым, гневным взглядом:
– А теперь колись, шалава: где ты была?
Ее глаза растерянно заметались.
– Ты имеешь в виду – когда?
– Ты все поняла. Тридцатого. Вечер. И ночь.
Она попыталась втюхать ему версию, что прекрасным образом прокатила с мужем: подружки, кафе, засиделись – однако он прервал рассказ на середине:
– Ты мне порожняк не гони. Давай, рассказывай: с кем, где. Кто он, откуда. Где познакомились. Давай, колись.
– Да что за ревность! – попыталась возмутиться она. – Что за паранойя! Я, в конце концов, не жена тебе, чтобы ты меня допрашивал!
И тогда он молча перегнулся через стол и, продолжая неотрывно смотреть своими голубыми глазами ей в лицо, схватил одной рукой за горло – властно, страшно, но так, что потом никаких синяков не осталось. Схватил и проговорил:
– Я себя обманывать не позволю. Поняла – ты? Я ведь могу сделать так, что с сегодняшнего дня ты исчезнешь. И тебя нигде не найдут. И никто не узнает, где ты. Ни даже брат-полицейский в Черногрязске, ни тем более муж. И лишь когда в лесах сойдет снег – и то не факт, – но в мае, может, где-нибудь под Коломной найдут твой труп, изглоданный лисицами и мышами. Но, скорей всего, и его не найдут. И муж твой Зюзин станет сам, безутешным вдовцом, выплачивать ипотеку за твою квартиру в Марьине. А вскоре найдет себе такую же пьющую, как он, лахудру. Или, наоборот, девочку-припевочку, которая его от алкоголизма вылечит. А тебя – тебя признают сначала без вести пропавшей, а потом умершей. На твое место в салоне возьмут молодую дурочку. И никто не будет особенно плакать по тебе. Даже я.
Она была словно загипнотизирована. Только прохрипела:
– Пусти.
– Имя. Кто такой. Откуда взялся. Где ты с ним была. Что у тебя с ним было. В деталях.
Тогда она решила расколоться наполовину – рассказала версию-лайт: клиент, богатый, пригласил в Большой на «Щелкунчика», потом отвез домой.