у заявили. Вторые – вяло начали пропавшего человека искать. Но, естественно, не нашли. Родителям ее я тогда деньжат через своих парней подогнал. Хватило бы и квартиру новую купить, да они все пропили.
Тут я понял, что моя вчерашняя визави в бараке, Харитонова-старшая, связала мой визит, скорее, не с пропавшей дочкой, а с той потраченной семьей выплатой. Типа, может, я инспекция какая.
– А Влад?
– Да, Влад… Через неделю он из своего турне по области вернулся. И, конечно, тоже стал разыскивать Марию. Более активно. И меня расспрашивал. Но тоже связать ее со мной и моей аварией не смог. А приятель мой, что избавиться от тела помогал, тоже молчал как рыба. В общем, Влад тоже никаких концов не нашел. Исчезла. Испарилась. Сбежала.
– Кореш ваш, который вам спрятать труп помогал, он кто? И, наверное, он же Харитоновым-старшим деньги давал?
– Неважно.
– Может, он на вас нынче зло затаил? Да болтать начал?
– Намекаешь, это он Владу про ту историю проговорился?
– В жизни все бывает, ничего нельзя исключать. Фамилия-имя его как?
– Э, нет. Ты опять пойдешь человека допрашивать со своей грацией слона в посудной лавке… Не скажу я тебе, Павел, кто он.
– Тогда другой вопрос. Евхаривцева.
– И что?
– Вы ее у Влада отбили?
– Это женушка моя тебе про Евхаривцеву напела, да? Ты вообще зачем сюда приехал, Синичкин? Я тебя для чего подрядил? Баб моих клеить? – И он разразился тирадой, более достойной грузчика с бумкомбината, чем главы российского региона.
Я промолчал, и Ворсятов продолжил:
– Ты должен украденное у меня искать. Алену Румянцеву найти. Сообщника ее. И Влада. А не рыскать тут, в Сольске, в здешнем дерьме своим длинным носом копаться. Все, Синичкин. Не нужен ты мне здесь. Давай, в Москву уматывай. Там работай. Не здесь, а там, ты понял? Или тебя мало Гогоберидзе отфигачил?
Губернаторская машина высадила меня на бульваре Радищева.
В квартиру бывшего метранпажа на втором этаже я поднялся с трудом.
Квартирный хозяин был дома, но, вероятно, спал. В его комнате бормотал телевизор.
В своей берлоге я стащил пропахшую потом, кровью и насилием майку. Подошел к старинному шкафу, стал рассматривать себя в зеркало. Выглядел я куда лучше, чем себя чувствовал. Впрочем, несколько раз полисмены увлеклись, дали себе волю. След от дубинки тянулся по шее. Еще несколько кровоподтеков – на животе и спине. Физиономия, к счастью, оказалась цела, хотя преуспевающей не выглядела.
В дверь постучал собственник жилья. Я пригласил его войти. Он увидел мой торс и присвистнул.
– Кто это тебя так?
– Полицаи ваши.
– Черт, они умеют. Может, врача вызвать? Или тебя в больничку отвести?
– Не надо ничего. Отлежусь.
Тут зазвонил мой мобильник. Это был Ходасевич из Москвы. Но после того, как мой секретный мобильник побывал в руках Гогоберидзе и присных, он перестал быть секретным. Поэтому я сказал полковнику в отставке:
– Валерий Петрович, я вам перезвоню через полчаса, с другой трубки.
– У тебя все в порядке, Пашенька? – встревожился Ходасевич. Видать, тембр моего голоса и интонация свидетельствовали, что я непросто провел минувшую ночь.
– Более-менее.
С телефона, принадлежавшего Гогоберидзе (его я тоже прихватил с собой), звонить Ходасевичу мне не хотелось. Из него я вдобавок, на всякий случай, вытащил сим-карту и батарейку. Как и из своего бывшего секретного. Поэтому я поворотился к Александру Степановичу:
– Есть просьбочка. Можете сходить, купить мне новую, местную сим-карту?
Я протянул ему тысячу.
– Ну, что ты, Паша, ты и так мне заплатил полной горстью, – смутился тот – однако банкноту взял.
Прошаркал на своих негнущихся алкоголических ножках к выходу и быстро исчез.
Я сел на диван и, как мне показалось, задремал. Ночка в райотделе сказывалась.
Очень быстро вернулся квартирный хозяин с новой симкой.
– На сдачу я купил – вот, – он торжественно продемонстрировал курицу. – Сейчас сварю тебе бульончика. Знаешь, как моя мамашка-покойница говорила? Куриный бульон – это еврейский стрептоцид. А евреи знают толк в лечении. И в курочках.
– Еще хотел попросить. Раз уж вы мой ангел-хранитель. Можете добыть мне телефон Евхаривцевой?
– А, ректорши университета нашего? Которая с губернатором шашни крутит?
– О, вы тоже знаете, что они в отношениях?
– Вся область знает. Номер добыть постараюсь.
Он отправился на кухню, а я обновил только что купленную трубку – набрал Ходасевича.
– Давай, Пашенька, возвращайся в Москву, – с ходу сказал тот. – Ты мне нужен.
– По нашему делу?
– А у меня, Пашенька, других дел сейчас нет.
Никаких сил немедленно садиться за руль я не чувствовал. Гораздо больше меня привлекал расстеленный диван и обещанный квартирным хозяином бульончик. Кроме того, не было ощущения, что в Сольске я покончил со всеми делами. Оставалась еще Евхаривцева – хотя зачем она мне была нужна, я не мог объяснить даже самому себе. Поэтому взмолился перед Ходасевичем:
– Если я завтра с ранья выеду – время терпит?
– Ты там приболел? Голос у тебя совсем слабенький.
– Типа того, – попытался усмехнуться я.
– Давай, выздоравливай, и я жду тебя завтра к вечеру – бодрого и веселого.
Пришаркал с кухни мой арендодатель. Вид он имел торжествующий.
– Нашел я тебе телефон Евхаривцевой! Да не просто телефон, а прямо личный мобильник. Хорошо иметь друзей-журналистов – пусть и бывших. Так что пляши, Пашуня.
– Можно я в другой раз спляшу? – слабо усмехнулся я.
– Да, конечно, конечно, – он протянул мне накорябанный на бумажке номер и утек назад, на кухню.
На новой трубке я нащелкал номер ректорши. Она, как ни странно, сразу ответила.
– Это Павел Синичкин беспокоит, частный сыщик из Москвы. Я разыскиваю Влада Соснихина. Я здесь, в Сольске, и хотел бы с вами встретиться.
Женщина немедленно ответила:
– Приходите в университет сегодня к семи.
Редко когда столь занятые люди так быстро соглашаются на свидание со мной – значит, ректорша хотела мне что-то рассказать? Впрочем, у меня не было сил рефлексировать по этому поводу. Я поставил будильник на пять часов дня, с трудом стащил с себя джинсы и вырубился, даже не успев накрыться одеялом.
Очнулся я сам, без пяти четыре. Страшно хотелось есть и выпить кофе – я счел это благоприятными симптомами. Хотя тело после побоев в ментовке болело не меньше, чем утром, если не сильнее.
Александр Степанович накормил меня крепким бульончиком и напоил не менее крепким кофе. И пусть кофе был растворимым, тарелка и кружка – нечистыми и щербатыми, а ложки – алюминиевыми, но еда и питье придали мне сил, а забота квартирного хозяина тронула. Так всегда в России: немногочисленные (но, к сожалению, властные) жулики, воры, садисты и коррупционеры компенсируются громадной душевностью простого народа.
Я спустился во двор. Мой временный Росинант заскучал от долгого неупотребления. К пыли дорог и разбитой мошкаре на его кузове и стеклах добавилась пыльца от цветения здешних, северных растений. Пыль пахла хвоей – наверно, то были сосны. Впрочем, мыть мой мотор мне совсем не улыбалось, и я счел, что для визита в местный институт сойдет и так.
Здание СГГУ (Сольского государственного гуманитарного университета) представляло собой помпезный билдинг, построенный в пятидесятых годах прошлого века в свойственной сталинскому периоду величавой манере: колонны, портики, державные ступени. В самом вузе пахло щами и молодыми студенческими телами. Юнцы-вечерники радостно сбегали по ступеням после последней пары. Видать, меня пока не следовало списывать в тираж, потому что даже на больного-раненого встречные студенточки метали заинтересованные взгляды.
Ректорша размещалась на самой верхотуре, на третьем этаже. Я еле влез туда по державной лестнице со ступеньками, вытершимися от ног миллионов студиозов. Кабинет оказался чрезвычайно величавым – я таких раньше даже не видывал. В администрации президента скромнее. (Когда-нибудь я, возможно, расскажу о деле, которое приводило меня в администрацию президента.) Так вот, у Евхаривцевой логово в вышину было едва ли не больше, чем в длину, – метров семи, наверное. Потолок терялся в потемках. Вверх возносились огромные окна с переплетами. На противоположной стене вздымались полки с книгами. Сверху нависала гигантская люстра.
Ректорша имела вид бледный и утомленный. Если бы я не знал заранее (из всеведущего Интернета), что она ровесница губернатору и Владу Соснихину, дал бы ей годков на пять-семь больше. Даже странно было, что Ворсятов, в чьем активе имелись такие красотки, как Алена Румянцева и его собственная жена, позарился на подобную, да извинят меня за выражение, клячу. Впрочем, в глазах и речах женщины блистал острый как бритва ум – не это ли притягивало к ней столь пресыщенных мужчин?
– Садитесь, – молвила она. – Вам кто заказал поиски Влада? Ворсятов?
– Вы угадали с первого раза, – улыбнулся я.
– Это хорошо. Значит, финансирование вам обеспечено. И есть шанс, что вы его найдете. А я тогда с большим удовольствием понаблюдаю, как Соснихина будут распинать. В фигуральном смысле, разумеется.
– Чем вам Влад не угодил?
– Он взялся мстить мне. Мелочно, отвратительно, подло. Через моих родных и близких. Через мужа. Детей.
– Мстить – как?
– Не хочу рассказывать. Это отношения к делу не имеет.
– Мстить – за что?
– Что скрывать? Вам все равно, наверно, наговорили. Когда-то я была близка с ним. Он ведь себя считает непревзойденным мастером по этой части. Прямо-таки любовник всех времен и народов. Казанова сольского разлива. И, конечно, когда я предпочла ему Ворсятова, он был чрезвычайно оскорблен. Страшно оскорблен.
– Давно ли это случилось?
– Я ушла от Соснихина к Ворсятову? Года три назад.
«Как раз за это время, – подумал я, – вы, мадам, совершили впечатляющий рывок к вершинам местной власти: председатель городской Думы, руководитель местной ячейки правящей партии, ректор госуниверситета». Но вслух сказал: