– Что именно, Матвей Игоревич? – Девушка вздрогнула от неожиданности, но не обернулась.
– Кажется, я озвучил…
– Платье есть? – Перебила его Василиса. – Есть. А обувь я оставила на свое усмотрение.
– И остановилась на кедах? – в голосе послышалась усмешка.
– И что? – Василиса опустила руку с фотоаппаратом вниз и все же обернулась. – По-моему, эта обувь чудесно сочетаются с этим платьем.
Она была готова поспорить, что глаза Матвея потемнели, когда он прошелся взглядом по ее изгибам следом за ее рукой, которой она непроизвольно коснулась своих бедер. Казалось бы, простейшее платье и высокие черные кеды до колен произвели эффект похлеще, чем стриптизерское бикини. И этот животный взгляд, и дрогнувшие ноздри, когда парень шумно втянул воздух, были для Васьки в новинку. Никто и никогда так на нее не смотрел. Парни из института со своими слюнявыми поцелуями не в счет. Те, конечно тоже не о лютиках ей рассказывали, но такую чистую похоть еще никто не излучал. Казалось, что Матвей превратился в пресловутого удава на охоте и, кажется, нашедшего свой ужин.
– Матвей… – выдохнула Василиса и это получилось слишком интимно, – Игоревич.
– Да?
– Прекратите. – Девушка мотнула головой, сбрасывая наваждение.
– Я даже еще ничего не делал. – Он двинулся вперед и оказался в шаге от нее. – А если бы начал, то ты бы не просила останавливаться.
– А чтобы я делала? – неосознанно вступила она в этот опасный диалог под гипнозом серых глаз.
– Молила бы меня брать тебя глубже и стонала мое имя до хрипоты, – Матвей и сам по инерции понизил голос.
– Зачем вам это?
– Разве тебе еще не понятно? Я хочу тебя, Астахова до такой степени, что у меня сводит зубы, а член врезается в ширинку брюк. Что-то в тебе такое, что заставляет меня как прокаженного искать тебя в этой толпе. И я, бл*дь, уже на пределе.
Вот и все, карты вскрыты, чувства обнажены и нервы накалены до предела. Матвей не сводит глаз с девушки в томительном ожидании ее реакции. Да он как только увидел ее, то сразу понял, что вряд ли выпустит из здания. И это вам не идиотское сравнение с запретной конфетой. Это самое настоящее желание, которое затмевает все на свете и мешает нормально соображать. Не беспокоясь о последствиях, он резко хватает девушку и толкает за тяжелую портьеру, где скрывается выход в служебный коридор. Яркий холодный свет резко бьет по глазам, но он не теряет времени зря и толкая девушку к стене, набрасывается на ее губы. Мягкие, но пока еще нерешительно сжатые. Остановило ли его это? Нет. Даже еще больше разгорячило. Он целовал ее так, словно она была его источником живой влаги, а он путником. И вскоре эта страсть мощной волной окатила и Василису. Ее губы приоткрылись и впустили его, а рука нырнула в его волосы и несильно потянула за пряди, заставляя его оторваться от этого сладкого безумия.
–Давай уедем отсюда, – его ладонь все еще сжимала ее талию, – прямо сейчас.
– Нельзя… – закачала она головой, выравнивая дыхание. – Вас ждут. Ваши партнеры должны приехать.
– Плевать, – рыкнул Матвей.
– Там твой отец, – Васька нашла в себе силы и вынырнула из кольца его рук, – там моя работа.
Где-то на грани здравого рассудка он понимал, что девушка права и пытается воззвать к здравомыслию. Но как можно о чем-то думать, когда она была рядом и разносила всю его хваленную выдержку к чертям? Он понял, что окончательно пропал, когда схватил за подбородок и заставил посмотреть на него. Два разных по цвету глаза с мольбой уставились на него и Матвей только и смог, что хрипло вздохнуть:
– Твою мать… – его пальцы крепче перехватили ее лицо, не позволяя отвернуться. – Смотри на меня! И никогда, слышишь, никогда не смей отводить своих охренительных глаз!
Если бы не звонок его отца, Матвей бы вряд ли бы сдержался. Но важные гости прибыли и им стоило выйти в зал. Матвею, чтобы показать притворное радушие и Василисе, чтобы этот момент запечатлеть. Неохотно он все же первым покинул помещение, оставляя Василису наедине с самой собой. Что она чувствовала в тот момент… не передать словами. Что на нее нашло? Зачем она ответила на поцелуй?
Бешеная энергетика Матвея сминала все на свое пути, не оставляя вариантов для отступления. По-хорошему нужно было возразить, отшить, дать отпор. А что она сделала? Фактически сдалась без боя. Чуть не объявила своим стоном о капитуляции. А молодое тело отзывчиво откликнулось на умелые ласки парня, предавая свою хозяйку.
– Соберись, – шептала она сама себе, – соберись. Это все чистая физиология и не более. Это естественная реакция. Глупая реакция. И я тоже глупая.
Васька еще раз тряхнула головой и похлопала себя по щекам. Затем схватила фотоаппарат с ниши, куда его заботливо поместил Матвей и вынырнула в зал. С утроенной силой принялась за работу, надеясь, что вымотается и заглушит тем самым все мысли. Уверенно маневрировала по залу с дежурной улыбкой то и дело, окликая знакомых сотрудников и остальных гостей. А еще оттягивала тот момент, когда придется идти к Ленским. Но Игорь Викторович нашел ее сам и ноги Васьки приросли к месту, как только она услышал его голос:
– Василиса!
– Да? – Девушка развернулась на пятках и увидела спешащего к ней мужчину.
– Свершилось! Матвей дожал наших званных гостей и мы заключаем контракт на два года.
– Поздравляю.
– Пойдем, время зафиксировать этот момент! – И он подтолкнул ее в сторону другого конца зала.
Васька шла туда, словно на эшафот с уходящим в пятки сердцем. Вот мелькнуло лицо Матвея, который с ленивой улыбкой победителя пожимал руку стоящим к ней спиной мужчинам.
– Что ж партнеры, друзья, – довольно произнес ее директор, – предлагаю подкрепить наше событие не только подписями на документах, но и на фотографии. Исторический момент же!
– Эх, Игорек, как тебе после таких заманчивых предложений отказать-то? – послышался ответ.
Что было дальше? Васька по инерции прильнула к камере, чтобы спрятать лицо от Матвея. Ну не готова она была его видеть после их "разговора". Мужчины развернулись к ней и, закинув руки друг другу на плечи, улыбнулись прямо в объектив. Нажатие кнопки, щелчок затвора и Василиса ошарашено отводит фотоаппарат в сторону. Сердце мучительно дернулось в собственной клетке из ребер.
– Василиса? – Первым опомнился дядя Саша. – Надо же! Какая встреча! Какими судьбами, девочка?
– Работаю, – едва смогла она произнести в ответ.
–У Игоря?
– Да, она работает на нас, – Матвей прищурил глаза, – а вы знакомы?
– Конечно! Этот ребенок вырос на моих глазах и в моем доме. Да они же с моим сыном лучшие друзья с детства. Да, Никит?
– Да, отец, – кивнул тот в ответ и устремил пристальный взгляд на девушку, – ну, привет, Лиса. Давно не виделись.
Глава 8.4
Легко не думать о человеке, когда между вами пропасть в несколько тысяч километров. Легко не вспоминать ваше общее прошлое, когда не слышишь даже его голоса. Все легко, когда нет никакого напоминания. Когда тот человек подобно дымке растворяется в будничной суете. Так было на протяжении всех этих четырех лет, когда Лиса полностью вычеркнула его из своей жизни, удалила из друзей и отправила в черные списки. Сказать, что Ник был сильно опечален? Не совсем. Да, ему было жаль, что их дружба так глупо и внезапно оборвалась. Но мысли такие его посещали крайне редко, когда на каких-то из фотографий их общих друзей проскакивало ее лицо. Вот тогда внутри просыпалось какое-то чувство тоски и он подолгу мог всматриваться в знакомые черты. А ведь Никита ей писал, много писал, но все сообщения так и остались непрочитанными. Кое-где он даже теперь и не мог оставлять ей никаких сигналов. Васька отгородилась от него, возвела непробиваемую стену. Что ж, она так сама решила. И Никита плевал на все, уходя с головой в шумные тусовки своих новых друзей. Так было первый год и второй, который он провел заграницей. На третий год за него внезапно взялся отец и перекрыл весь кислород, а точнее заблокировал все карты и поставив сына перед фактом:
– Зажрался ты сынок. С этого момента все гульки под запретом.
– Да? И кто мне помешает? – Самодовольно отозвался парень.
– Я. Оплачиваю только твою учебу и не более. – Александр отложил газету и внимательно посмотрел на сына. – Хочешь устроить пьянку? Валяй, но только за свои средства и не в моем доме.
– Но ты здесь почти не появляешься!
– И что? Фирма оплачивает мне этот особняк, потому что я там работаю, а ты нет. Имя в документах вписано мое, так что гонор сбавь. – Мужчина принялся за завтрак. – Права твоя мать, слишком много свободы я тебе дал. Жаль, что не слушал ее.
– Ты не понимаешь… – Никита резко отодвинул от себя стакан с соком и тот пролился на свежую скатерть, оставляя уродливую кляксу на ткани.
– Чего я не понимаю? Что твои дружки с подружками затмили твой разум? Что они просто выкачивают из тебя бабки? Я охреневаю от тех счетов, которые приходят мне по картам! И это я уже молчу об испортившемся аттестате!
– Да нагоню я программу, – фыркает сын, – подумаешь, отстал немного. Был занят, понятно?
– Кем? Близняшками?
– Нуу, – сально усмехнулся Ник, – и ими тоже. Алекс, послушай…
– Какой я тебе нахрен Алекс, щенок?! – взревел отец. – Ты совсем берега попутал?! Значит так, с этого момента я не дам тебе ни копейки. Что-то будет нужно? Заработаешь! Не получишь ни цента даже на проезд, понял?! А теперь пошел вон с моих глаз!
Конечно же, после этого скандала их общение свелось на нет. Никита демонстративно съехал в общежитие и гордо рассказывал всем, что справится, что отец первый раскается. Да, поначалу Ника все жалели, даже предлагали засудить тирана-отца, но потом случилась совершенно странная вещь. Потихоньку так называемые друзья стали от него отворачиваться. Сначала забывали звать на вечеринки, потом переставали звонить, а под конец и вовсе исчезали с какими-то примитивными отговорками. Он стал неудобным "другом" без крутой тачки, потому что ее нужно было заправлять, а денег не было. Не стала у них и места сборищ, где можно было нагадить и не заморачиваться над уборкой и сохранностью вещей. Не стало для них и бездонной банковской карты в лице Ника, потому что он больше не мог потратить баснословные суммы на их общую прихоть. И если раньше Никита был уверен в своей неотразимости и веселом характере, то сейчас почему-то этого оказалось мало для общества. Так что вскоре он приполз к отцу, словно побитая собака. Далось ему это крайне тяжело и больно било по самолюбию. На удивление, отец ни словом не обмолвился на счет правоты своих слов. Хотя, что уж говорить, когда и так все понятно?