Все, и я в том числе, посмотрели на паренька-араба. Может, это было бестактно: он-то не имел отношения к взрыву. Но он, к моему изумлению, не стал оправдываться.
— А что Израиль сделал с арабами? — воскликнул он.
— А при чем здесь мы! — воскликнул панк. — Зачем вы разрушаете Париж?
— Вы не должны поддерживать наших врагов! — побледнев, проговорил араб.
— Зачем вы приехали к нам и еще командуете! — воскликнула рыжая.
— А зачем вы колонизировали нас? Это вы в нас нуждаетесь, а не мы — в вас.
Намечалась потасовка, но никого это вроде не удивляло. Надо же, страсти здесь бурлят — у нас о таких серьезных вопросах речь не заходит. А мне как? На чью сторону? Или разнимать?
Тут, к счастью, явился наконец-то Клод, поманил меня в сторону, и я, не скрою, с некоторым облегчением вышел из толпы.
— Привет! — Он пожал мне руку. — Ну как первое знакомство?
— Нормально, — ответил я.
— Не побили еще?
— А могут?
— Конечно. Ты ж говорил, что тебя в своей школе для начала побили.
— Но то в своей — необидно.
— Значит, не доверяешь нам? — усмехнулся Клод.
— Чего? Побить меня? — Я засмеялся. — Нет. Пока нет.
Спор в толпе разгорался. Все уже разделились на две, а точнее, на три партии.
— Ну и порядки тут у вас! Церкви взрывают! — воскликнул я.
— Церкви взрывают у вас! — холодно отпарировал Клод. — А у нас — не церкви, а авиакомпании.
— А это лучше? Куда полиция смотрит?
— Ты так любишь полицию? — надменно проговорил Клод.
— Нет… ну порядок все же нужен… — пробормотал я.
— Какой порядок? Как на кладбище, где все молчат? — спросил Клод.
— Ну, не молчат… но…
— Что «но»? — осведомился Клод.
— Но все-таки что-то соблюдают.
— У нас живут разные люди, — высокомерно проговорил Клод. — И мы гордимся тем, что у нас они не утратили свою национальную и социальную активность.
— Но ведь выходит… война идет? — растерянно пробормотал я.
— Идет, — согласился Клод.
— Какой же ты борец за мир?! — воскликнул я.
— Да, я борец! — важно произнес Клод. — Я настоял на том, чтобы Омара, — он показал на араба, — приняли в наш лицей.
— Но ведь его изметелят сейчас! — воскликнул я.
— Если хочешь — иди помоги! — хладнокровно произнес Клод.
— Что же я, драться, что ли, приехал сюда? — удивленно воскликнул я.
— А что… по магазинам шататься, как твой Ланин? — насмешливо проговорил Клод.
Я вздрогнул. Хоть Ланин не такой уж мне друг, но обидно.
Со стороны толпы вдруг донесся хохот, — видно, кто-то сказал что-то удачное, жалко, я прослушал. Смеялись все, и Омар в том числе. Толпа стала расходиться. Появилась еще одна симпатичная девушка — в строгом твидовом костюме и очках. Уже освоившись — даже пожалуй, слишком, — я подошел к ней, протянул руку. Она немного удивилась, но руку пожала и представилась. Это оказалась… директриса школы и, кроме того, учительница истории, которая должна была сейчас вести урок. Правда, и другие ребята общались с ней хоть и вежливо, но довольно свободно.
Я прикидывал, куда мне сесть, чтобы не привлекать внимания, но все вдруг стали выходить в коридор, спускаться по лестнице… Клод объяснил мне, что урок истории, как это часто у них бывает, будет проходить на улице, что сейчас они поедут оказывать помощь к зданию авиакомпании у церкви Мадлен.
— А как же… история? — растерянно проговорил я.
— А то, что сейчас происходит, разве не история? — вполне резонно ответил Клод.
Высыпав из школы, они усаживались в школьный микроавтобус. За руль уселась директриса, другие ребята рассаживались по своим машинам (Клод сто метров от дома не мог преодолеть без машины), некоторые садились на мопеды, мотоциклы, велосипеды с моторчиками и без моторчиков.
Рыжая девушка села на велосипед с моторчиком, рядом негритянка оседлала велосипед без мотора. Рыжая включила двигатель.
Мы мчались по бульварам. Как и всегда, мелькали роскошные витрины магазинов, белые столики на тротуарах, реклама, но я уже не пялился так, как в первый день, смотрел лишь так, мельком… Я уже чувствовал себя не зевакой-туристом, а человеком, живущим здешней суровой жизнью.
Мы въехали в узкую улочку, ведущую к церкви. На тротуаре лежали разбитые стекла, обгорелые обрывки плакатов, на которых были видны улыбающиеся женщины, какие-то пальмы и храмы. Сама витрина была затянута зеленым брезентом. У двери с выбитыми стеклами стоял полицейский. Уже после нас подъехала синяя машина, и несколько полицейских вошли внутрь мимо дежурного.
— Помощь не требуется? — выходя из автобуса, вежливо спросила учительница полицейского в дверях.
— Благодарю, мадемуазель. Не требуется. Внутрь пока что заходить нельзя, — сдержанно улыбаясь, проговорил полицейский.
Мы остановились на тротуаре. А я-то надеялся, пока мы ехали, что мы окажемся в самой гуще событий, может, даже примем участие в расследовании.
Вдруг рыжая девушка, прислонив свой мопед к соседнему дому, стала поднимать с асфальта осколки стекла и складывать их в черный целлофановый мешок. Другие тоже достали мешки и тоже последовали ее примеру. Сначала я обалдел и просто не мог понять, что они делают, то ли собирают сувениры с места происшествия, то ли что… Только минуты через три я сообразил, что они просто убирают мусор с тротуара, просто чистят свой город. Ну молодцы! А мне даже в голову такое не пришло. Ну молодцы! И ребята, что колоссально, не отставали от девушек. Потом Жан вытащил из автобуса щетку, ведро, и они начисто вымыли тротуар.
Честно говоря, я был просто-напросто потрясен. Так заботиться о своих улицах! Неспроста у них так везде чисто — словно идешь не по улице, а по комнате. А мы? Сделали бы такое? Или стояли, ждали, пока это все сделает дворник? И юный миллионер Клод тоже принимал активное участие в уборке. Странные вещи у них творятся: миллионеры работают так же старательно, как бедняки! У нас Эрик, который навряд ли является миллионером, усиленно уклоняется от любой работы, считая, очевидно, что она унижает его достоинство. А тут миллионер ползает на коленях и чистит тротуар!
Пакеты с битым стеклом сложили в автобус, поскольку нигде поблизости не было видно ни баков, ни свалки. Парнишка-араб о чем-то поговорил с полицейским и вернулся в автобус мрачным.
— Ну что? Твои соплеменники взорвали? — спросила его рыжая девушка.
Тот мрачно кивнул.
— Жертвы есть? — не удержавшись, спросил я.
— Нет. Это было ночью! — горячо воскликнул араб.
Автобус тронулся. Ребята в машинах и автомобилях устремились за нами.
— Куда теперь? — спросил я у Жана.
— Теперь к военному министерству, — вольготно развалясь на автобусном сиденье, улыбнулся Жан.
— Что… на экскурсию? — поинтересовался я.
— Нет! — продолжая улыбаться, Жан покачал головой.
— А, понял! — воскликнул я. — Перед зданием военного министерства учительница будет вам рассказывать о какой-нибудь войне из истории? Неплохо.
— Нет! — улыбаясь, Жан покачал головой.
— Не нам преподадут урок истории — урок истории преподадим мы! — несколько высокомерно произнесла негритянка.
Мы обогнули знаменитый во всем мире фонтан и остановились у старинного величественного здания военного министерства.
Перед зданием, на каменной площади, маячила уже порядочная толпа. Они хором выкрикивали:
— Министр — дрянь! Президент — обманщик! Министр — дрянь! Президент — обманщик!
Мы выскочили из автобуса и подошли к толпе. Тут и Клод притормозил на своей роскошной машине, выскочил из нее и присоединился к нам. Тут уже стояло немало красивых машин, — это, честно говоря, меня здорово удивило: люди имеют такие шикарные машины и еще чем-то недовольны, шумят, требуют! Казалось бы, имея такую машину, требовать что-то еще как-то неловко. Однако получается, не это здесь главное, а что-то другое.
— За что они ругают военного министра? — столкнувшись в толпе с Клодом, спросил я.
— Стало известно, что они, — он кивнул на дворец, — собираются принять участие в морских учениях НАТО в Ирландском море. Кроме этого, стало явным еще одно обстоятельство: наши военные собираются работать над созданием нового танка вместе с военными ФРГ. Наше правительство нарушает обещания!
— Ясно! — проговорил я.
— С тех пор как введена общая компьютерная система, тайны трудно скрывать. Я тебе рассказывал, что мой отец и его друзья нащупали код этого министерства, — сказал Клод.
Вдруг шум в толпе усилился. До нас донеслось, что на площадь вышел чиновник и что-то объявил.
— Сообщил, что военный министр даст вечером объяснение по телевидению! — выныривая рядом с нами из толпы, сказал Жан.
Люди, весело переговариваясь, стали расходиться. Школьники стояли толпой возле учительницы, она что-то сказала, все рассмеялись.
— Чего ребята, а? Чего дальше? — подходя с некоторым опозданием к ним, стал спрашивать я.
— Едем к Бобуру! — оборачиваясь ко мне, проговорил араб.
— Зачем? — удивился я. Вот так урок!
Мы снова сели в автобус. Директриса лихо рулила. Я вдруг подумал, что ее надо познакомить с Данилычем, — что-то общее!
— А в классе вообще уроки бывают у вас? — спросил я араба.
— Бывают… иногда… — ответил он. — Но историю мы изучаем на улицах. Историю революции мы обсуждаем на площади Бастилии, в здании Конвента.
— Обсуждаете? Или изучаете? — уточнил я.
— Приятно не изучать историю, а делать ее! — улыбнулся Жан. Перед Бобуром было обычное столпотворение. Дудели в дудки, плясали — и тут же спали, прямо на площади.
— Я видел его здесь сегодня утром! — азартно выкрикнул мальчик-араб.
Все рассеялись в толпе. Я не успел даже спросить, чего ищут, как раздался крик рыжей девушки:
— Он здесь!
Школьники собрались возле беззубого старика с закрытыми глазами. Он сидел, вытянув вперед ноги в рваных кроссовках, его голова, откинутая на бортик бассейна, была неподвижна.
— «Скорая помощь» обычно не забирает таких! — пояснил Жан.