Вейланд прибегает и к другим сравнениям. Он утверждает, что физическое стремление цивилизованного народа к усваиванию своего населения в двадцатипятилетний период исчезает также несомненно, как “исчезает способность боба подымать свой стебель, когда рост его прекратился”; что основывается на продолжительности и силе такого стремления, это то же самое, что принять пустой призрак за основание для теории, “которая не может быть подтверждена наблюдением и находится в противоречии с фактами. Подобной теории можно доверять в такой же мере, как расчету генерала, который, основываясь на одной лишь возможности существования пушки с дальностью боя, вдвое превышающей расстояние, на которое способны стрелять его собственные орудия, надеялся бы уничтожить неприятеля с недоступного расстояния”.
Я не знаю, кто из нас двоих ошибся на счет дальности пушечного выстрела, т. е. на счет действительного возрастания населения в различных странах и каким образом можно применить ко мне ошибку генерала. Употребляя сравнение Вейланда, мои рассуждения представляются в следующем виде: наблюдая за дальностью полета ядер, выпущенных из пушек одинакового калибра и при одинаковом заряде, и найдя в этой дальности большое различие, я стал отыскивать причину такого явления; заметив на пути полета препятствия и найдя, что дальность была тем больше, чем слабее были препятствия, я счел себя вправе сделать на основании умозрения и опыта заключение, что естественное стремление ядер одинаково, но дальность полета изменяется в зависимости от препятствий. Такое заключение представляется мне более правильным, чем попытка приписать колебания в дальности полета ядер какому-то таинственному изменению в силе, когда орудия одинаковы во всех остальных отношениях.
Не останавливаясь более на этих сравнениях, приводимых для разъяснения различной величины возрастания населения в различных странах, заметим лишь, что пока человеку для существования будет необходима пища, до тех пор неминуемо будут проявляться эти различия, обусловленные истощением средств существования. Делать из различной степени размножения тот вывод, что “население имеет естественное стремление удерживать себя на уровне средств существования, доставляемых землей во всякую эпоху его существования”, – это то же, что сказать о человеке, заключенном в темницу, будто он обладает естественным стремлением к тюремной жизни или что стесненные со всех сторон сосны в густых лесах Норвегии не имеют естественного стремления пускать ветвей. Тем не менее таково именно главное положение Вейланда, на которое опирается все его сочинение.
Хотя Вейланд не доказал, что существуют границы для естественного стремления населения к размножению, и не представил ни одного аргумента для подтверждения вероятности, что при отсутствии влияния самообуздания, порока и нищеты население в тысячу миллионов может также легко удвоиться в течение двадцати пяти лет, как и население в тысячу человек, – тем не менее необходимо согласиться, что часть приведенного им против меня возражения могла бы иметь значение при известных условиях, а потому, не опровергая моих воззрений, могла бы изменить делаемые из них заключения.
Возражение это формулируется следующими словами: разделение труда, являющееся следствием успехов цивилизации, в особенности в странах, отличающихся плодородной почвой и высоким развитием земледельческой техники, может направить в город к нездоровым занятиям такую значительную часть населения, что препятствия к его размножению окажутся слишком сильными, и их нельзя будет парализовать изобилием продовольствия.
Такой случай, действительно, возможен, а потому практический вопрос, заслуживающий внимания в моем споре с Вейландом, состоит в следующем: нужно ли смотреть, подобно мне, на эти случаи как на редкое исключение или, соглашаясь с Вейландом, можно принять их за нормальный порядок вещей, свойственный всем последовательным периодам существования человеческих обществ? При обоих предположениях население будет сдержано одним из указанных мной трех препятствий, но нравственное и общественное значение некоторых из них будет различно: при первом предположении нравственное самообуздание будет полезной и более всего необходимой добродетелью, при втором оно, наоборот, будет менее всего полезно и необходимо.
Этот вопрос может быть решен прошедшим опытом. Вейланд, по-видимому, основывает свое мнение на рассмотрении общественных условий одной только Англии и этого одного обстоятельства достаточно для опровержения его теории. Он приводит множество цифр для доказательства того, что рождения с трудом удовлетворяют требованиям городов и фабрик. У того, кто стал бы руководствоваться этими вычислениями, могла бы явиться тревога и опасение относительно предстоящего быстрого обезлюдения страны и во всяком случае сложилась бы уверенность, что мы находимся на границе того непроизрождения, которое, по мнению Вейланда, разом останавливает естественное возрастание населения, еще до наступления времени, когда прекратилось бы возрастание средств существования.
Эти вычисления сделаны на основании наблюдений над довольно отдаленной от нас эпохой, а потом они были применимы двадцать лет тому назад в такой же мере, как и теперь. Что же, однако, произошло в течение этих двадцати лет? Несмотря на увеличение городов, чрезвычайное развитие фабрик и относительного количества занятых на них рабочих, несмотря на необыкновенное требование людей для пополнения армии и флота, словом, несмотря на осуществление такого порядка вещей, который, по теории Вейланда, давно уже должен был вызвать в Англии непроизрождение, ее население возрастало в более сильной степени, чем когда бы то ни было. В десятилетие с 1800 по 1811 г. население Англии увеличивалось в такой прогрессии, которая обусловливает удвоение в двадцатипятилетний период.
Мне кажется, что этот факт служит явным опровержением теории, будто, по мере развития общества, отвращение к браку и смертность в городах и на фабриках возрастают в такой степени, что оказывают постоянное преобладание над силой, стремящейся увеличить население, или, говоря словами Вейланда, что население не только не отличается пагубным стремлением достигать до уровня средств существования, но, наоборот, приближается в нему с чрезвычайной медленностью.
При неоспоримом существовании приведенных выше фактов, а также того, что даже в период такого возрастания населения множество людей в городах и селах вынуждено было замедлить вступление в брак из-за неимения средств для содержания семей, помимо приходских вспомоществований, при существовании подобных фактов трудно понять, как может здравомыслящий человек запутаться в лабиринте ошибочных вычислений и прийти к заключению, которое так явно противоречит наблюдению.
Приведенные факты, в приложении даже к самым цивилизованным европейским обществам, доказывают, что препятствия для размножения населения вытекают главным образом из недостаточности средств существования и что препятствия эти ослабевают при возрастании средств существования, несмотря на увеличение городов и числа фабрик. Такой довод несомненно и бесповоротно решает спорный предмет, но, рассматривая столь общий и обширный предмет, как закон народонаселения, не следует ограничиваться примерами одной только страны.
Если мы взглянем на пример других стран, то мнение Вейланда окажется еще более шатким. Разве города и фабрики Швейцарии, Норвегии, Швеции являются могилами человеческого рода и предупреждают всякую возможность избыточного населения? В Швеции сельское население относится к городскому как 13:1, а в Англии как 2:1 и тем не менее население возрастает быстрее в последней. Как же согласить подобный факт с утверждением, что успехи цивилизации постоянно сопровождаются соответственным ослаблением естественного стремления к размножению? Норвегия, Швеция и Швейцария управлялись довольно удовлетворительно, а между тем мы не замечаем в них тех “предупредительных изменений”, которые, по словам Вейланда, обнаруживаются в каждом обществе, по мере истощения почвы, и которые “отвращают многих людей от брака и делают все большее число людей неспособными к пополнению убывающего населения”. Что же отвращает в этих странах от вступления в брак, как не отсутствие средств для содержания семьи? Что делает людей, вступивших в брак, неспособными к пополнению убывающего населения, как не болезни, происходящие от бедности и недостатка средств существования? Если размышление над состоянием этих и многих других стран доказывает, что свободное заключение ранних браков неминуемо влечет за собой увеличение смертности, являющейся следствием нищеты, то вправе ли мы утверждать, что нет никакого нравственного основания сдерживать такие ранние браки? Когда нам известно, что во многих, а может быть даже во всех, европейских странах заработная плата недостаточна для содержания многочисленного семейства в здоровом состоянии, то как можем мы утверждать, что население не достигло еще крайних пределов и что “бедствия, порождаемые избыточным населением, могут проявиться только в стране, населенной до той крайней степени, выше которой не могут уже возрасти ее средства существования”?
Можно подумать, что Вейланд диктовал свое сочинение, закрыв глаза и заткнув уши. Я питаю глубокое уважение к его намерениям и личности, но должен сознаться, что никогда еще мне не приходилось встретить теорию, в такой мере расходящуюся с наблюдением.
Одного беглого взгляда на состояние различных европейских, стран достаточно, чтобы при всевозможных практических применениях не забывать того, что естественное стремление населения к размножению представляет неизменную величину, а действительное размножение определяется переменными условиями и средствами каждой страны для содержания труда, независимо от того, какой бы степени развития эта страна ни достигла, признается ли она земледельческой или промышленной, много ли в ней городов или нет. Это действительное размножение, т. е. истинные границы населения, должно постоянно находиться гораздо ниже наибольшего предела производительной силы земли, дающей средства для продовольствия. Это последнее условие вытекае