New York Times. Можно, конечно, возразить, что ничего нетрадиционного в Дженнер нет: да, она трансгендер, но при этом удивительно женственная, с идеальной прической, красуется на обложке гламурного журнала: какая уж тут непокорность!
Но это крайне оптимистичный и даже близорукий взгляд на положение трансгендеров в современном обществе. Трактовать высказывание о «переломном моменте» как утверждение, что Америка полностью готова принять трансгендеров, – это закрывать глаза на лавину трансофобии, заполонившую не только отдельные пространства в интернете, но и общество в целом, в том числе и среди тех, кто поддержал Кейтлин Дженнер.
Дженнер фактически стала представителем всего транссообщества, но в нем к ней отношение двойственное – и не только из-за ее привилегированности, поддержки политиков-трансофобов и отсутствия того опыта, через который прошли другие трансгендеры. Дело еще и во внешности Дженнер, которая соответствует понятию транснормативности. Транснормативность – это представление о том, что успешным транссексуалом является тот, кто транссексуалом не выглядит. Транснормативный человек – этот тот, которого общество может признать за представителя выбранного тем пола, поскольку он соответствует общепринятым стандартам женственности или мужественности.
Но соответствие этим стандартам требует как культурных, так и финансовых вложений. В результате наиболее транснормативные – это белые, физически здоровые люди с доходом выше среднего. Те, кто обладал большими привилегиями до перехода, сохраняют свое положение и после него: им проще найти свое место, устроиться на работу, выглядеть достаточно «хорошенькими» для журнальных обложек, и у них меньше причин для опасений. У трансгендеров – своя иерархия, и Дженнер находится на ее верхних ступенях.
К тому же важно соответствие определенным правилам сексуального и культурного поведения, свойственного каждому из полов. Человек в процессе перехода подвергается стрессу: ему все время напоминают, что двойной статус подрывает устои американского общества. Тогда как человек, прошедший переход полностью, наоборот, вписывается в эти устои.
Ни в чем не упрекая Дженнер, нельзя не отметить напряжение, возникшее вокруг ее персоны. Она стала самой знаменитой из трансгендеров не только из-за лидерских качеств или знания истории и политики трансгендерного движения, но и благодаря преимуществам своего положения как бывшего олимпийского спортсмена и как члена одной из наиболее известных семей Соединенных Штатов.
Больше чем чего бы то ни было Дженнер хочет состояться как женщина. Она считает, что самый быстрый путь и для нее, и для трансгендеров вообще – это стать «новой нормальной». С учетом прошлого Дженнер понять ее нетрудно: последние тридцать лет она прожила в страхе, боясь разоблачения. Для нее, как и для многих других, транснормативность – это способ избежать общественного осуждения.
Проблема в том, что стремление к транснормативности ничуть не направлено на развеивание трансофобии и не может способствовать ей. Если кто-то забывает о том, что рядом с ним трансгендер, он также забывает о том страхе, тревоге, а то и гневе из-за возникшей двойственности представления о чьем-либо поле.
Пусть все бабушки и все консерваторы Соединенных Штатов знают, кто такая Кейтлин Дженнер, и не переживают из-за этого – трансофобия, охватывающая все, от заголовков на обложках до хейтерских высказываний в интернете, все равно остается и влечет за собой ощутимые последствия: по данным Компании по правам человека, среди трансгендеров в четыре раза больше тех, кто живет в нищете, 90 % транссексуалов подвергается нападкам на работе, а 2015 год был отмечен наибольшим количеством самоубийств – 22 случая [297]. В свете этого недостаток нетрадиционности у Дженнер лишь усиливает понимание того, что признание трансгендеров – это реальная угроза обществу, один из ярчайших примеров непокорного поведения.
Идея транснормативности сродни идее гомонормативности: согласно определению Лизы Дагган, «это деятельность, которая, составляя конкуренцию установкам и институтам гетеронормативности, одновременно упрочивает и поддерживает их, обещая в перспективе возможность существования деполитизированной, частной гей-культуры с упором на семейную жизнь и потребление»[298]. Проще говоря, быть гомонормативным – это желать всех привилегий, которые достаются гетеросексуалам, включая потребительские права, брак и возможность иметь детей. Эти аспекты являются краеугольными камнями в движении за права геев, но в то же время они навлекают на себя критику. Многие полагают, что нужно не встраиваться в деспотическую и ограничивающую систему, а изменить ее.
У гомонормативности выработался определенный идеал: «успешные» гомосексуалы всегда обладают доходом выше среднего, в их отношениях неизменна некая гендерная гармония (один партнер – более мужественный, другой – более женственный), о сексе ни слова, брак и/или дети уже есть или в ближайших планах. Наглядный образчик – Митч и Кэмерон в «Американской семейке», но примеры можно найти и среди знаменитостей: Эллен Дедженерес и Нил Патрик Харрис. Брутальных лесбиянок и томных геев или не видно, или их подают в комедийном ключе, почти отсутствуют бисексуалы. Чем меньше представители меньшинств демонстрируют свою двойственность, тем легче они перенимают поведение и образ жизни гетеросексуалов. А в случае с трансгендерами обычно ничто не выдает их особенности, за исключением пола их супругов.
Транснормативность имеет много общего с гомонормативностью, но есть ключевое отличие. Гендерная дисфория, как и гомосексуальность, долгое время считалась расстройством поведения [299]. Медицинское понятие трансвестизма и трансгендерности опирается в основном на мемуары Кристин Йоргенсен и Марио Мартино, выпущенные в 1968 и 1977 годах соответственно. По словам исследователя трансгендерности Эвана Випонда, Йоргенсен преподнесла «свой переход как медицинское исправление ошибки, допущенной природой», и в обоих источниках описывались ощущения ребенка «не у себя дома», в чужом теле, и говорилось о желании сменить половую принадлежность [300].
Хотя многие трансгендеры не испытывают дисфории до довольно позднего возраста или не испытывают отчуждения от собственного тела, эти аспекты стали теми критериями, по которым специалисты-медики диагностируют трансгендерность у своих пациентов. Если пациенты не подтверждают этих критериев, им не будет назначено лечение, включая гормональную терапию, операции и все прочее. В результате многие трансгендеры попросту пересказывали написанное Йоргенсен и Мартино, независимо от того, насколько это соответствовало их собственным ощущениям, только ради того, чтобы получить помощь – и тем самым лишь укрепляли стереотипы.
Таким образом, медицинский подход сформировал определенный тип транснормативности, не оставляющий никакого пространства для вариантов. Подобная трактовка часто используется при создании в кинематографе образов трансгендерных женщин, которые теоретик Джулия Серано делит на два основных лагеря. Бывают «ложные» трансгендеры, эдакие femme fatale, способные держаться как женщины; «чаще всего с ними связан неожиданный поворот сюжета, или же они выполняют роль сексуальных предателей, заставляя обычных парней думать, будто они увлеклись парнем». Примеры: Джей Дэвидсон в «Жестокой игре» или Хилари Суонк в «Парни не плачут». Еще бывают «несчастные» трансгендеры: не могут освоиться и влиться в общество, безобидные импотенты, жалкие фрики и неудачники. Примеры: Бри в «Трансамерике», София в «Оранжевый – хит сезона». Люди, совершившие переход от женщины к мужчине на экране, как правило, не появляются, как и женщины-транссексуалы, не приемлющие утрированной женственности [301].
Серано пишет: «Трансгендерные женщины бывают самых разных типов, как и женщины вообще. При этом многие считают, что они только и мечтают сделаться хорошенькими, розовенькими и абсолютно пассивными»[302]. Причина проста: если само существование трансгендеров нарушает сложившийся порядок вещей, то изображение их в подобном свете смягчает удар. Такой подход диктует обществу, как должен выглядеть «нормальный» транссексуал, а заодно намекает, какая участь ждет тех, кто будет выбиваться из этой «нормы» и подрывать устоявшийся порядок. Вкратце: оскорбления, отчуждение, смерть.
Все это устанавливает преобладание определенного типа транссексуалов: идеалом считается трансгендерная женщина, держащаяся подчеркнуто женственно, и в представления об этом идеале прекрасно вписывается Кейтлин Дженнер. Главные факторы тут – раса (белая), класс (рождена в среднем, теперь – в высшем) и способности (исключительные). Все это позволило ей стать американским героем и образцом мужественности в конце 1970-х, в эпоху борьбы со спортивным господством Советского Союза. Журналист Базз Биссингер писал в статье о ее дебюте: «Он украшал коробку хлопьев Wheaties. Он пил сок для Tropicana и позировал для Minolta. Он рассказывал завороженной публике по всей стране о двух победоносных днях на Олимпиаде. Он воплощал цвета флага. Он был матерью и яблочным пирогом с ванильным мороженым для нации, истосковавшейся по подобному герою. Он трудился без устали. Он сделал коммунистических ублюдков. Он был Америкой»[303].
То есть облик и достижения Дженнер до такой степени олицетворяли ту силу (белая, традиционная!), которую Америка желала видеть своим воплощением, что многие компании именно ее выбирали для рекламы своей продукции. Одни выглядели мужественно, другие казались стопроцентными американцами, а Дженнер сочетала в себе и то, и другое, да еще прибавьте к этому производительную мощь (четверо детей за пять лет) и аппетитный вид.