The New York Times заявляет, что это «литературный аналог типовой застройки»[336]. Это все те же элитарные доводы, которыми оперировал Макдональд, просто теперь их примеряют на женственные формы «дамского романа» XXI века.
Это пренебрежительное отношение отчетливо про-явилось в появлении сборника, красноречиво названного «Это не чиклит»: «Чиклит – это схема притупления чувств, – пишет Элизабет Меррик, редактор сборника. – Литература, напротив, открывает нам путь к новым культурам, местам, к внутренней жизни. Если чиклит уменьшает значимость человеческого опыта, то литература раскрывает перед нами разнообразие жизненных путей и устремлений. Литература посредством тщательно отшлифованного языка расширяет наши горизонты вместо того, чтобы оглушать штампованными клише и сужать кругозор. Чиклит притупляет наше сознание. Литература развивает воображение»[337].
Отмежевавшись от того, чем он не является, сборник давал понять, на что он претендует: на звание литературы, или, как гласил подзаголовок, «Оригинальные рассказы лучших женщин-авторов Америки (каблуки не обязательны)». Круг авторов варьировался от Чимаманды Нгози Адчи до Дженнифер Иган и был более разнообразен, чем основа раннего чиклита (белые, преимущественно гетеросексуальные женщины); но это были авторы, занимавшие ту же позицию, что и Франзен: между мидкультом и высокой культурой.
Конечно, мало кто из творческих людей согласен причислять себя к течению, приниженному в общем представлении, пусть даже оно приносит кучу денег. Это раздвоение заметно в интервью многих авторов, получивших ярлык «чиклит»: Элиза Юска, автор «Справляясь с Джеком Вагнером», говорила: «Я хотела, чтобы моя книга была забавной, а не миленькой; миленькая – это уже чиклит»[338]. Эрика Йонг была недовольна, когда ее литературу определили как «современную версию романов про то, как выйти замуж»[339]. Элисон Джеймсон обнаружила, что из-за присвоенного ей определения «чиклит» пресса позволяет себе задавать в интервью вопросы о личной жизни; Плам Сайкс так отзывается об этом термине: «Думаю, его придумал мужчина. Вряд ли какая-нибудь девушка так о себе выскажется»[340].
Уайнер не была исключением. Она считала, что это словцо «все ухудшает», о чем и говорила на встречах и в интервью [341]. «Термин «чиклит» используют, чтобы принизить женщин-писателей, – сказала она в 2005 году. – Любая книга, где молодая героиня сталкивается с разладом в личной жизни, с романтическими отношениями или с семейной травмой, да вообще книга с элементами автобиографии попадает в эту категорию. Это несправедливо. Когда вышла первая книга Джонатана Сафрана Фоера, она же была фактически о нем самом, но о ней отзывались в куда более уважительном тоне: типа, «Ооо, какой занятный писатель!» А когда об этом пишет женщина, то сразу: Никакая ты не писательница, просто свой дневничок напечатала»[342].
Конечно, Джумпа Лахири, Элис Мунро, Мерилин Робинсон и Зэди Смит пишут в принципе именно о личной жизни женщин и при этом избегают ярлыка «чиклит». Но так получается лишь благодаря их наградам и великодушию рецензентов. Вот она, причина гнева Уайнер: игнорирование со стороны организаторов национальных премий или обзоров уровня The New York Times; туда нет ходу писательнице, рассказывающей о женских судьбах, ей не отмыться от клейма «чиклита», «масскультуры», «уровня ниже среднего», «не литературы».
Некоторое утешение приносит уровень продаж: «Твержу себе, что читателям все равно, как это называется, – признается Уайнер. – 99 % покупателей в книжных магазинах понятия не имеет, что такое «чиклит», или думает, будто это что-то типа жевательной резинки»[343]. Но, добившись определенной финансовой стабильности, Уайнер стала более категоричной в своих высказываниях. «Ярлык «чиклит» насквозь сексистский и уничижительный, тебя словно припечатывают фактом, что ты накропала какую-то сентиментальную пляжную чушь, – говорила она в 2009 году. – Будто рот у тебя набит розовыми леденцами, и ты не способна думать ни о чем, кроме мальчиков и туфелек».
Уровень продаж так и не остановил Уайнер в ее борьбе за признание. Она лелеяла мечту «о рецензии в той газете, которую читала всю жизнь – в The New York Times». «Эта газета – Святой Грааль для всех пишущих, – говорит она в «Голодном сердце», мемуарах 2016 года. – Получить рецензию в газете – значит наконец добиться цели. По крайней мере, в моем понимании». Но The New York Times, как правило, не обращает внимания на популярные книги и занимается литературой с большой буквы… Если только это не книги, популярные среди мужчин»[344]. И неважно, что «музыкальные критики Times пишут не только об опере, но и о Топ-40, телевизионные – и о ситкомах, и о двенадцатисерийных шоу PBS, а обозреватели ресторанов – и о Per Se, и о дешевых этнических забегаловках». В сфере культуры издание затрагивает и масскульт, и мидкульт, и высокий уровень. За исключением литературы – к раздражению Уайнер. Если, конечно, не считать того, что пришлось по вкусу Джону Гришему.
С точки зрения Уайнер, книжные обзоры The New York Times сосредоточили в себе самые оскорбительные, уничижительные и фундаментально сексистские нападки на чиклит. Вот почему она сорвалась, когда очередная книга Франзена, «Свобода», выпущенная в 2011 году, получила целых две рецензии в Times, а автор появился на обложке с подписью «Великий американский романист». Катализатором послужил твит Джоди Пиколт, чьи книги не слишком подходили под определение «чиклит», но и обзоров в Times не удостаивались.
«Кто-нибудь в шоке? – написала Пиколт. – Не дождусь, когда же NYT будет восторженно вопить не только о литературных самцах». Уайнер дополнила в том же духе, в каком высказывалась прежде: «Когда мужчина пишет о семье и чувствах, это литература с большой буквы, а когда те же вопросы затрагивает женщина, так это сразу романтика и пляжное чтиво».
Когда корреспондентка Times Лиззи Скурник позвонила Уайнер с просьбой охарактеризовать свое недовольство обожанием Франзена и других писателей-любимчиков, та ответила: «Franzenfreude», и слово моментально превратилось в хештег. Обыгрывалось созвучие со словом schadenfreude, «злорадство». Уайнер клеймила элитарность Франзена, но в то же время следила за своим подъемом по иерархической лестнице. И все же термин schadenfreude означает радость (freude) из-за чьего-то несчастья (schaden). Экспромт Уайнер не выражал, как ей хотелось, раздражения из-за успехов Франзена: получалось, что она за него радуется.
Франзен, кстати, бегло говорит по-немецки. Но большинство пользователей, использовавших хештег, на этот счет не высказывались: критиковать чей-то немецкий в хештеге означало проявлять ту же самую элитарность, против которой они выступали. Поддержка возросла после того, как Уайнер и Пиколт подробнее рассказали о своих переживаниях, связанных не столько с Франзеном, сколько с отношением к «коммерческим» книгам, написанным женщинами, в целом. Как сказала Уайнер в интервью The Huffington Post, «Хотела бы я такой же шумихи, какую раздувают вокруг Джонатана Гения Франзена? Нет. Хотела бы я, чтобы ко мне относились так же серьезно, как к Джонатану Тропперу и Нику Хорнби? Безусловно»[345].
В другое время взгляды Уайнер и Пиколт могли бы привлечь к себе внимание, но вряд ли притянули бы сторонников. Но Уайнер не умолкала, особенно после того, как в блоге Slate’s DoubleX провели исследование, показавшее, насколько неравномерными были обзоры The New York Times за последние два года: за период с июня 2008-го по август 2010-го из 545 произведений художественной литературы, попавших в обзоры, только 38 % были написаны женщинами. Из 101 книги, получившей две рецензии (одну в еженедельном Times, другую в воскресном Book Review), женщин-авторов было 29 %[346].
Вскоре после этого организация под названием VIDA[347] стала исследовать журналы литературной направленности и рецензированные книги, и тогда еще более явственным стало гендерное неравноправие в литературном мире: за 2010 год, к примеру, в The New Yorker было опубликовано 449 рассказов и статей, написанных мужчинами, и только 163, где авторами выступали женщины. И чем выше запросы, тем хуже становилось соотношение: в The New York Review of Book, уважаемом издании, выходящем раз в два месяца (не путать с The New York Times Book Review) 88 % статей было написано мужчинами [348]. Это уже не шум, поднятый обозленными дамами в «Твиттере», это проблема, факт существования которой доказан неопровержимо.
Изначально Уайнер протестовала против отношения к избранному ею жанру, но ее доводы выявили более серьезную общую проблему: представления мужчин о литературе, в книгах ли они изложены или в статьях об этих книгах, преобладают над представлениями женщин. Но Уайнер не была удовлетворена видимой простотой. В своем «Твиттере» и блоге она привлекала внимание к тем сексистским нападкам, которым подвергались книги, подобные ее собственным: обладательница Пулитцеровской премии Дженнифер Иган советует молодым писательницам «целить высоко, а не припадать к земле» и не брать пример с «вторичной банальной чепухи». Мег Волитцер пренебрежительно отзывается о «тревожной тенденции»: «книгах, написанных женщинами про женщин, рядом с которыми читателю должно быть комфортно – я такое называю пижамной вечеринкой, – будто все герои годятся тебе в лучшие подружки». Лина Данэм заявляет, что дорожный чиклит ей «не по вкусу, даже ради баловства» и называет его «книжками про поиски мужа и/или пары туфель»