Наверное, так и должно быть, но иногда пугает то, как много она для меня значит.
Сейчас я ясно вижу, что есть любовь. Что включает в себя та самая взрослая жизнь и жизнь человека, который стоит во главе семьи. Это страшно и важно, нести ответственность за них. Любить каждую по-своему, но одинаково сильно.
У меня две дочери и жена, я окружен красотой. И это тоже страшно. Три девчонки на мою голову. Если еще и Полинкин характер возьмут, быть мне седым к тридцати пяти.
Выхожу из больницы и под дождем иду к машине не замечая ничего.
Все что сейчас хочу, это оказаться рядом с Василисой и обнять. Поэтому я еду к маме, где встречаю и родителей Полины.
– Ну наконец-то. Мы думали ты позвонишь.
– Все хорошо. Скоро встретитесь с внучкой, а пока что дайте мне мою красавицу.
Дочка тянет руки, и я немедля забираю ее у бабушки.
– Как Полина?
– И у нее и у ребенка все хорошо.
– Ну дайте ему выдохнуть, – вступается отец. – Он еще в шоке, не видите?
Разворачиваюсь и ухожу с Васькой на крытую террасу. Она играется с моей кофтой и что-то лепечет, потому что еще даже не говорит. Даже не понимает пока что ничего. Как она любима. Насколько важна ее улыбка. Насколько она важна для кого-то другого.
Я пока что в состоянии непонимания. Так же было когда Полина родила первую дочь. Снова приходится складывать все на разные полки и только тогда придет понимание, а пока что только счастье испытываю.
– Дочь, – зову ее, отвлекая от игрушки в руках, – у тебя сестра появилась, и папа не знает, как правильно радоваться этому счастью. Подскажешь?
Она смеется, показывая мне маленькие белые зубки и четко произносит:
– Мама.
Конечно, она лепечет постоянно разное. Но сейчас, когда я задал свой вопрос крохе, она сообразила лучше меня.
– Ты права, мама знает. А то я, кажется, никак от этого шока не отойду.
Не успеваю я собраться и выйти, как к нам присоединяется Сергей Михайлович.
– Деда, да-да-дай, – тянет руки Василиса к нему, и я отдаю дочку.
– Ты как? – спрашивает, садясь на плетеный диванчик.
– Если честно, не знаю.
– Счастье оно такое, сынок, – хлопает по плечу. – Полька, когда родилась, я неделю почти не разговаривал.
– Да ладно вам.
– Правда. Зинка уже в больницу думала меня определить. А когда встретил их из роддома, сразу ожил. Раньше ведь не было такого, чтобы прийти и быть с женой на родах. Да и лежали потом неделю, а то и больше. Так что поезжай-ка ты к своей семье, а мы стариками тут посидим.
– Только хотел. Не могу быть далеко от нее.
– Ей повезло, Алексей, что она встретила тебя. И я счастлив за свою дочь.
– Это мне повезло, – улыбаюсь отцу Полины.
Мы уже давно нашли с ним общий язык и часто именно он становится тем, к кому я иду чтобы просто поговорить.
– Согласен. Но сам знаешь, если обидишь…
– Знаю. Спасибо вам, поеду.
Сажусь в машину, посадив Ваську в кресло и еду к ней.
Тихо входим в палату, чтобы не разбудить. Даже дочка впервые, кажется, понимает, что значит тихо.
– Мама, – произносит шепотом, смотря на спящую красавицу.
– Она немного устала.
Выхожу из палаты и направляюсь в боксы, которые отделены, но расположены специально так, чтобы отцы и родственники могли посмотреть детей.
– Ляля, – восклицает малышка.
– Сестра твоя. Настя.
– Нань-нань.
Гляжу на мою третью девочку и походу сейчас реально зареву.
Медсестра подходит к люльке и забирает ее, поэтому мы располагаемся в соседней комнате палаты Полины, которую выкупили на все время ее пребывания в клинике и тихонько ждем пока проснется наша мама.
– Леш, – слышу хрипловатый голосок.
– Мама, – кричит Васька и мечется по комнате.
Вхожу с ней на руках к Полине, и та начинает рыдать.
– Я уж подумал, что ты выполнила норму слез за эти девять месяцев.
– Не бурчи, дай поплакать, – обнимает нашу дочку, которая легла к ней на кровать и кажется скоро уснет сама.
– Мама, нань-нань.
– Что?
– Я показал ей Настю. И она назвала ее так.
– Оригинально. Как там родители?
– Поздравляют нас и ждут дома.
– Кажется Василек спать хочет, – гладит ее светлые волосы.
– Я бы и сам завалился рядом с тобой, только бы и меня так погладили.
– Тебе Уваров не светит подобного еще долго.
– Ты слишком жестока.
– Сам виноват. Я говорила подождать годика два. Ты сказал, что от одного раза не будет ничего. И твое ничего родилось пару часов назад.
– А я и рад.
– Еще бы ты не был рад.
– Как тут наша мамочка себя чувствует? – входит медсестра с ребенком на руках.
– Ой, моя девочка.
Забираю уснувшую все-таки Василису и переношу в соседнюю комнату, укладывая в кроватку, которую попросили специально поставить тут, вот как знали.
Возвращаюсь назад и наблюдаю за тем, как Поля кормит ставшей еще больше грудью Настю.
– Леша, я прям слышу, как спариваются твои мозги.
– Тогда ты знаешь, что с тобой будет уже через пару недель.
– Пару недель?
– Ну ладно, недельки три не больше.
– Ну и что же?
– Вот доживешь увидишь, а пока что дай хоть за вторую подержусь, – тяну руку, но конечно не собираюсь трогать грязными руками ее.
Отталкивает мою ладонь, но я ловлю ее кисть и целую много раз.
– Ты подлиза наглая.
– Ага, потому и любишь.
– Нет, я тебя люблю, потому что у тебя член волшебный.
– Он как приложение.
– Нет, он главный, а ты к нему уже приложение, – смеется лежит.
– Эх, Полинка. И даже поугрожать нечем тебе. Ни минетом, ни проникновением через попку, и даже связыванием. Все ты любишь.
– Ну так, я у тебя универсальная.
– Уникальная.
– А ты хочешь, чтобы я покричала для приличия?
– Ага, чтобы поуговаривать. Склонить к разврату, а ты в итоге меня скорее склонишь к чему-нибудь.
– Ну надо же мне реализовать весь свой потенциал до старости. Муж то у меня один.
– На все согласный прошу заметить, – улыбаюсь ей и вижу, как на ее лице меняется эмоция.
Плохой знак. Очень плохой. Сейчас рванет. Быстро подхожу и забираю ребенка, перекладывая в специальную люльку.
– Что-то я запуталась, в чем проблема? Тебе нужна такая, которая вся нераспечатанная и не видавшая члена мужского? – смотрит со злобой на меня.
Я ж сказал.
– Ау, – щелкаю пальцами, – мы шли по прямой, Поль, ты куда сошла? В дебри понесло малек.
– Уваров, че за намеки? – приподнимается на локте одном.
– Да не намеки это. Мы шутили же с тобой, – стою перед ней и оправдываюсь за то, что она там у себя в голове надумала, охеренно.
– Такие шутки перерастают в скорую реализацию.
– Вот ты вроде уже родила, а загоны остались.
– То есть тебя теперь во мне все не устраивает, – жесть.
– Да что ж такое, – взмахиваю руками и принимаюсь ходить по палате. – Ты меня решила в гроб свести раньше времени, путем заеба мозгов до полного их иссушения?
– То есть я мозгоебка?
– Кажется пора придумывать стоп-слово, чтобы после него тебя обрубало по середине дурных мыслей. Девять гребаных месяцев я целовал твой зад и в прямом, и в переносном смысле, а ты все о том же?
– Ну так нашел бы не целованный зад. Не беременный. И не замужний за тобой. Вали нафиг отсюда, раз тебя что-то не устраивает, понял?
Смотрю в ее глаза и понимаю, что она просто устала. Что она просто только что стала матерью второй раз. Что она ужасно нервничает от свалившейся ответственности на наши плечи. Я все это вижу в ней. В ее взгляде умоляющем понять.
Делаю выдох и подхожу к ее кровати.
Полина отворачивается, и я замечаю слезы, которые уже держатся на ресницах.
– Ты ведь знаешь, что я не уйду, – глажу ее по голове, опускаясь к щеке и уху.
– А ты знаешь, что я не прогоняла в серьез, – все так же отвернувшись отвечает.
– Поцелуешь? – прошу склонившись к ее шее.
Делаю вдох, который приносит в легкие аромат любимой женщины.
Полина поворачивается и смотрит чуть покрасневшими глазами от накативших слез.
– Прости, что наговорила.
– Уже забыл. Ну так что?
– Что?
– Поцелуешь?
– Обязательно, – притягивает ближе и дарит в этом поцелуе всю себя.
И вот что тут самое замечательное – тишина. Потому что уже через час, или завтра она начнет новый конфликт на пустом месте, а потом поцелует еще нежнее чем есть сейчас.
Так и живем. Как на пороховой бочке. С ней иначе никак. Иначе и не хочу.