Наполеонов наконец вручил матери пакет и скрылся за дверью туалетной комнаты.
— Ой, какие они аппетитные! — донеслось до него!
— Так бабы же, — буркнул он, улыбаясь, и громко крикнул: — мама, поставь чай!
— Опять чай? — игриво отозвалась мать. — Ты уверен, Шурочка?
— Уверен, уверен! — Шура потянулся и на ходу, расстегивая рубашку, с мечтой о теплом душе прошествовал в ванную.
— Анна, оказывается, работает, — сказала Мирослава Морису.
— Это резонно, на людях ей будет легче прийти в себя.
— Наверное, ты прав.
— Что вы собираетесь делать завтра?
— Навестить друзей Александра. И начну, пожалуй, с Наливайко.
— Почему?
— Потому что у меня нет на него компромата.
— А на Нуралиева есть?
— Вроде бы…
Больше они не произнесли ни слова. Оба смотрели на дорогу, и каждый думал о своем.
Тихая осенняя ночь неспешно ступала по земле и, как рачительная хозяйка, прикидывала, чтобы сделать еще, чтобы прибавилось вокруг красоты и уюта.
Лунные блики горстями падали на дорогу, и казалось, что они источают тонкую горчащую нежность хризантем… Может, это вовсе и не лунные блики, а осенние листья зазеркалья, где все зыбко, томительно и упоительно одновременно и откуда исходит неисполнимое обещание приоткрыть заветную тайну… И это обещание манит, притягивает и нередко держит сердца на зыбком луче крепче, чем на кованой цепи…
Доверчивые сердца так восприимчивы и так ранимы. Им чужд всезнающий голос разума, и даже в тонкой сети интуиции они замирают в ожидании то ли откровения, то ли разочарования. К сожалению или к счастью, таких сердец все меньше в нашем циничном и безжалостном веке, который пытается отрицать непрочность земного бытия, перечеркивая огнем и мечом веру в Вечность…
Геннадий Наливайко был удивлен звонком детектива. На ее предложение поговорить он долго мялся.
— Я понимаю, что утром и вечером вам не слишком удобно встречаться со мной, — проговорила Мирослава.
— В общем, да, — выдавил из себя Геннадий.
— Но вы ведь работаете в школе на Полевой. Давайте я подъеду, когда у вас будет «окно»?
— Хорошо, — наконец согласился он, — но я не хотел бы, чтобы вас видели в школе. Давайте встретимся в двенадцать часов в сквере напротив школы.
— Хорошо, — сказала Мирослава и сразу отключилась.
Она не понимала, отчего ее звонок так всполошил Наливайко. Может, он боится навредить Маргарите или опасается огорчить Анну, хотя, возможно, его уже достала полиция, и он больше не хочет ни во что ввязываться.
«Ладно, встретимся, и выясню», — решила она.
В одиннадцать Мирослава уже была в скверике. Сначала прошлась по засыпанным опавшей листвой аллеям, потом постояла возле тихо бившего фонтана и наконец села на скамейку возле входа в сквер. Она была уверена, что Наливайко сразу подойдет к ней, так как в сквере больше никого не было, если, конечно, не считать воркующих неподалеку голубей.
И вот в сквер вошел высокий, а правильнее было бы сказать, длинный мужчина в сером костюме и черных ботинках. Он увидел Мирославу и сразу устремился к ней.
— Вы мне звонили? — спросил он.
— Если вы Геннадий Федорович Наливайко, то да.
— А вы, значит, детектив Мирослава Игоревна Волгина?
— Да.
— И вас нанял Басаргин?
— Да.
Видимо, успокоившись, Геннадий присел на скамейку рядом с детективом:
— Спрашивайте. Хотя меня в полиции уже всего измочалили, — обреченно вздохнул Наливайко.
— Геннадий Федорович, я не собираюсь вас мочалить, — мягко улыбнулась Мирослава.
— Да чего уж там, — махнул он рукой.
— Вы заранее договорились с Фалалеевым, что приедете к нему на дачу?
— Да, мы за неделю все еще обговаривали. Но накануне я сам позвонил Саше.
— И он был жив?
— Да.
— Вы не помните, в каком это было часу?
— Точно не помню, но часов в семь вечера.
— А утром вы не звонили ему?
— Нет, а зачем?
— Чтобы сообщить, что вы выезжаете.
— Сашка и так знал, что мы утром выезжаем. Зачем названивать?
— Мало ли…
— Нет, ни я, ни Рашид утром Саше не звонили.
— А когда вы приехали на дачу, вас ничего не удивило?
— Нет. Только вот калитка была открыта.
— А обычно она была закрытой?
— Да. Но мы подумали, что Сашка пошел за водой.
— А на самом деле нет…
— Когда мы зашли в дом, вода была. А Сашки не было, — Наливайко стал тереть глаза ладонью правой руки.
— Как это не было?
— Ну, в смысле, он там лежал. Но его уже не было, он нас оставил.
Мирослава решила несколько изменить ход разговора:
— Вы, конечно, знаете, что в убийстве вашего друга обвинили Маргариту Максименкову? — спросила она.
— Знаю.
— А сами вы верите в ее вину?
— Не знаю, как вам и сказать, — замялся он.
— Так, как есть.
— С одной стороны, — вздохнул Наливайко, — убивать Сашу Маргарите было не с руки.
— То есть?
— Ну, зачем ей его убивать, посудите сами. Она его опять бросила. Уже в который раз! Лично я со счету сбился.
— А как воспринял это ваш друг?
— То, что Марго его опять бросила?
Мирослава кивнула.
— Как-как, огорчился. Но потом решил опять к Анне вернуться. И Анька его приняла.
— Она его сильно любила?
— Не то слово! А Сашка дурак! — Геннадий вздохнул. — Хоть и нельзя так говорить, а все равно дурак!
— Почему?
— Да потому, что бог ему дал Аню! Такую жену поискать! Вы уж поверьте мне, чтобы женщина так безоглядно любила своего мужа, уму непостижимо! И чего ему, спрашивается, не хватало?!
— Может быть, любви?
— Так я же вам о чем толкую! Любила его Аня до беспамяти! Только что ноги не мыла и воду не пила.
Он снова вздохнул и задумался, а потом проговорил:
— Только сдается мне, что, если б Сашка захотел, она бы и это для него сделала.
— Может, вашему другу хотелось любить самому?
— Вот и любил бы Аню! Такую жену больше нигде днем с огнем не сыскать!
— Значит, вы считаете, что Маргарите не было смысла убивать вашего друга?
— Я-то считаю, но ведь есть еще и улики. Следователь сказал неопровержимые.
— А ваш друг не мог шантажировать Маргариту?
— Сашка? — удивился Наливайко, — Ритку? Вы что, смеетесь, что ли?
— Нет, серьезно.
— И чем же он, по-вашему, мог ее шантажировать?
— Например, фотографиями, видеозаписью.
— Ерунда!
— Он мог грозить показать их Басаргину.
— Ну и что?
— Отношения Басаргина и Маргариты могли бы рухнуть.
— Никуда бы они не рухнули. Уж Глебушка-то небось все знает о своей ненаглядной, — ухмыльнулся Наливайко.
— Откуда?
— А служба безопасности на что?
— Не думаю, что Басаргин стал бы вмешивать ее в свои личные дела.
— Стал бы, не стал бы, спорить не буду, но я уверен, что Басаргин о Маргарите многое знает.
— И терпит?
— Любовь, — пожал плечами Геннадий.
— А мог ли кто-то подставить Маргариту?
— Зачем?
— Причину мы как раз и не знаем.
— Нет, не думаю, что ее могли подставить…
— К чему же вы склоняетесь?
— Скорее всего, Маргарита огрела Сашку по голове бутылкой в состоянии аффекта.
— Но говорят, она никогда не ездила на дачу.
— Все когда-нибудь случается в первый раз, — философски заметил Геннадий.
— Скажите, а у второго вашего друга тоже был роман с Маргаритой?
— У моего второго друга? — удивился Наливайко, — у Рашида, что ли?
— Да, у Рашида.
— Какой там роман, Ритка с ним со скуки или из любопытства повстречалась раза два. Вот вам и весь роман.
— Но Нуралиев мог обидеться.
— На Ритку? — удивился Наливайко.
Мирослава кивнула.
— Все знают, что она без царя в голове! Чего на такую обижаться?!
— Что вы хотите этим сказать? Что Максименкова не дружит с головой?
— Не знаю я, дружит она с ней или нет, но то, что у нее сто пятниц на неделю, это точно! Она же мужиков как перчатки меняла! Я даже Сашке, чтобы вернуть его в семью, говорил, что Ритка нимфоманка!
— Это так и есть на самом деле?
— Я не сексолог!
— Но вы же говорили другу…
— Так это чтобы образумить его.
— Но он не внял вашим увещеваниям?
— Нет, — сокрушенно вздохнул Наливайко, — не внял. И вот печальный результат.
— А вам самому когда-нибудь нравилась Маргарита?
— Мне?! — Геннадий настолько искренне изумился, что Мирославе показалось, будто его глаза вылезли на лоб.
— А почему нет? — невинно поинтересовалась она.
— Я в школе работаю! — отрезал Наливайко.
— Ну и что? — сделала вид, что не поняла, Мирослава.
— Я учитель!
— Да, знаю…
— Педагог! Я воспитываю детей! И как я могу подавать им такой пример?!
— Ну, Максименкова все-таки не прокаженная, — еле сдерживала улыбку Волгина.
— Уж лучше бы она была прокаженной, — вполне искренне проговорил Геннадий.
«Да, дела», — подумала Мирослава, а вслух сказала:
— Я поняла, что вы имели в виду. Но говорят, что сердцу не прикажешь…
— Смотря какому сердцу, — парировал он.
Мирослава распрощалась с принципиальным педагогом, так ничего и не узнав от него нового или полезного.
Теперь она намеревалась поговорить с Рашидом Нуралиевым, понимая, что разговор с ним будет намного сложнее, если он вообще состоится. Нуралиев мог просто-напросто отказаться разговаривать с частным детективом.
Но Рашид не отказался. Выслушав ее, он предложил встретиться в шесть часов вечера в «Старой мельнице». Эту демократическую кофейню с приличным сервисом и незаоблачными ценами знали в городе почти все.
Когда Мирослава подъехала, часы на музейной башне напротив начинали отсчитывать шесть часов своим старинным боем.
Войдя внутрь помещения, она сразу узнала его по напряженному пристальному взгляду. И он ее, как ни странно, тоже. Он приподнялся из-за столика и махнул ей рукой.
Она подошла:
— Рашид Нуралиев?
— Да, садитесь.