— Значит, в тот вечер вы такси не видели?
— Я его тут вообще сто лет не видел! — горячо заверил ее Сева.
— Так уж и сто лет? — улыбнулась она.
— Стопудово! — Сева задумался. — Зато в тот вечер я видел на стоянке, — он кивнул на окно, — машину.
— Какую машину?
— Иномарку, — пожал парень плечами.
— Почему же вы ее заметили?
— Нинки не было, я смотрел от нечего делать на окно. На стоянке остановилась машина. В это время я увидел Нинку и выскочил из кафе, чтобы ее встретить.
— А кто был в машине?
— Кто там был, не знаю. Но из нее вылезла тетка и потопала в сторону дачного поселка.
— Почему вы так решили?
— Здесь две дороги, она пошла именно по той, что ведет в поселок.
— Вы хотя бы рассмотрели женщину?
Он покачал головой:
— Оно мне надо было?
— Понятно…
— Да и видел я ее только со спины.
— Как она была одета?
— Обыкновенно…
— В куртке? В плаще?
— В плаще светло-коричневого цвета.
— Кофейного цвета?
— Можно сказать и так, — пожал плечами Сева.
У Мирославы перехватило дыхание, но она не подала вида.
— А туфли какие на ней были?
— Не обратил внимания.
— Машину вы можете описать?
— Да, пожалуйста. «Хонда» салатного цвета.
— А номер машины вы не запомнили?
— Вертится в голове, но вспомнить не могу.
— Постарайтесь!
— Я бы и сам рад вам помочь, но, увы.
— Хорошо, — сказала Мирослава, — если вы вдруг вспомните, позвоните. Я заплачу вам за информацию.
И она назвала такую сумму вознаграждения, что он чуть не подпрыгнул вместе со стулом.
— Но я не помню, — жалобно проговорил Сева.
— Ничего, может, и вспомните, чудеса на свете случаются.
Он проблеял что-то невразумительное и спрятал ее визитку в карман.
Мирослава положила на стол купюру:
— Погуляйте сегодня со своей девушкой.
— Нет, — замотал Сева головой, — я же этого не заработал.
— Это только вам так кажется, на самом деле вы мне помогли. До свиданья.
— Д-д-до свиданья, — заикаясь от свалившегося на него, проговорил парень. И уже опомнившись, закричал ей вслед: — А Нинке можно рассказать?
Обернувшись, Мирослава улыбнулась и сказала:
— Лучше не надо.
— Почему?
— Так она пилить вас будет.
— За что?!
— За упущенную выгоду.
Сева посмотрел на закрывшуюся за детективом дверь, и через пару минут осознав, что она права, прикусил язык. Так что появившаяся наконец Нина, в этот день так ничего от Севы и не узнала.
Глава 12
— Отцвели уж давно, — вздохнула Виктория.
— Как видишь, еще не отцвели, — улыбнулась Мирослава.
Тетка с племянницей стояли рядом с кустами хризантем, которые в этом году цвели особенно ярко, можно даже сказать, самозабвенно. Терпкий привкус от их аромата надолго оставался на губах…
— Почему ты сегодня такая печальная, тетя?
— Я не печальная, но, видишь ли, возраст порой навевает грустные мысли.
— А по-моему, имея молодого мужа, грустить просто непозволительно и в сто лет, — улыбнулась Мирослава.
— Ты забываешь, что я писатель. А писатели — вообще странные люди, — снова вздохнула тетка.
— Особенно если они еще и поэты, — хмыкнула племянница.
— Ага, еще и поэты… — подозрительно покорно согласилась Виктория.
— Мне лично нравится взгляд на хризантемы японцев, — сказала Мирослава. — В переводе с японского языка на русский название цветка — kiku переводится как солнце. Они и правда похожи на солнце, ты не находишь, тетя?
— Нахожу… Помнишь, в «Записках у изголовья» Сей Сенагон: «Если в девятый день девятой луны к утру пойдет легкий дождь, хлопья ваты на хризантемах пропитаются благоуханной влагой, и аромат цветов станет от этого еще сильнее».
— Красиво…
— Японцам в воспевании красоты хризантем не уступали китайцы.
— Ты права! — И Мирослава прочитала строки китайской поэтессы XII века Ли Цинчжао:
Твоя листва — из яшмы бахрома —
Свисает над землей за слоем слой,
Десятки тысяч лепестков твоих,
Как золото чеканное горят…
— О да! Ли Цинчжао сумела сочетать в своем творчестве женское восприятие природы с гениальностью, которую, как всегда бывает в подлунном мире, признали спустя века после ухода автора из этого мира.
— Тетя! Но тебе-то грех жаловаться!
Виктория рассмеялась:
— Я и не жалуюсь. Кстати, а ты знаешь, что некоторые китайские поэты не только воспевали хризантемы, но и разводили их, как, например, живший в четвертом веке нашей эры и считавшийся величайшим поэт Тао Юань-мин:
Хризантемы осенней нет нежней и прекрасней!
Я с покрытых росою хризантем лепестки собирал
И пустил их в ту влагу, что способна унять печали
И меня еще дальше увести от мирских забот…
— Тао Юань-мин провел несколько лет на службе, потом вернулся в свою деревню, построил себе домик с крышей, покрытой соломой, и стал выращивать хризантемы.
— Романтично! — выдохнула Мирослава.
— Некоторые сорта хризантем, выведенные этим поэтом-селекционером, дошли до нашего времени.
— Не зря человек приходил на эту землю…
На этот раз тетка с племянницей вздохнули хором.
Набежавший ветер прошелестел в листве, уронил несколько листьев и закружил их в воздухе.
— А знаешь, тетя, — сказала Мирослава, — я бы не отказалась побывать в Японии на Празднике Хризантемы.
— Да, должно быть, это чарующее зрелище. Но я хотела бы побывать на другом празднике.
— На каком?
— Хадака Мацури!
— Хадака Мацури? Подожди, дай вспомнить!
Виктория взмахнула руками и рассмеялась:
— Он проходит в третью субботу февраля.
— Нет, не вспомнила, — с беспомощной улыбкой проговорила Мирослава.
— В этом году праздник выпадает на 20 февраля! — Виктория притопнула ногой от нетерпения.
— Все равно не помню! Признавайся! Не томи!
— Об этом должна знать каждая женщина! — настаивала Виктория.
— Скажешь, узнаю, — сдалась Мирослава.
— Ладно уж, — сжалилась тетка, — в этот день японские мужчины в полном расцвете своей красоты и мужественности от двадцати трех до сорока трех лет будут ходить по улицам городов только в набедренных повязках фундоси, то есть практически обнаженными!
— Зачем?!
— Как зачем? Чтобы порадовать представительниц прекрасного пола, — пошутила она и добавила уже серьезно: — По японским традициям считается, что таким способом мужчины получают от судьбы защиту от всех неприятностей и проблем.
— Интересно…
— А как, должно быть, красиво, — закрыла глаза Виктория от представленного наслаждения.
— А Игорь знает о твоих грезах? — насмешливо спросила Мирослава.
— Знает! — пылко ответила тетка, — и даже разделяет!
— Что?! — округлила глаза племянница.
— Не в том смысле! — притопнула ногой Виктория, — просто он решил подарить мне поездку на этот праздник в виде подарка к именинам.
— По твоей, разумеется, просьбе? — хмыкнула Мирослава.
— Разумеется, догадливая моя.
— Золотой у тебя муж, тетя!
— Не жалуюсь.
Виктория подмигнула племяннице:
— А ты не собираешься обзавестись золотым мужем?
— Что ты, — отмахнулась Мирослава со смехом, — второго такого Игоря нет.
— Ну, необязательно Игоря. Есть и другие варианты…
— На Шуру, что ли, намекаешь?
Они обе рассмеялись.
— Сама, знаешь, на кого я намекаю.
— Угу. Но я замуж не тороплюсь.
— Все ясно с тобой. А Шура, между прочим, тоже неплохой вариант, — и встретив изумленный взгляд Мирославы, поспешила уточнить: — Но, разумеется, не для тебя.
— Слава богу! — выдохнула Мирослава.
А Шура тем временем страдал! Он бегал взад-вперед по своему кабинету, его душа болезненно раздваивалась.
— Александр Романович, может, вам чаю принести? — осторожно спросила Элла, просунувшая голову в дверь.
— Отстань! — отмахнулся Наполеонов.
— Отстань, — передразнила Элла и, сделав вид, что обиделась, пробормотала: — Бегаете тут, как ежик по ночам у моей прабабки в деревне.
— А что, ежики так бегают? — невольно улыбнулся следователь.
— Конечно! — заверила его секретарь, — я сама слышала! Он мне всю ночь спать не давал!
— Кто? — расплылся в улыбке Наполеонов.
— Кто-кто, ежик! — передразнила его Элла и закрыла дверь.
— Эй! — окликнул он.
— Не «эй», а Элла Владимировна, — донеслось из-за двери.
— Хорошо, Элла Владимировна, — покладисто повторил он, — принесите мне, пожалуйста, чаю.
— Детский сад какой-то, — проворчала секретарь, — то не несите, то несите. Сейчас принесу!
— Угу, — Наполеонов сел за стол и уткнулся в страницы дела.
Элла вошла чуть ли не на цыпочках, поставила чай и сушки в соломенной корзиночке и так же тихо вышла, плотно затворив за собой дверь.
Следователь медленно пил чай, не прикасаясь к сушкам. В его голове все яснее складывалась картинка совершения преступления, и она совсем не совпадала с той версией, которую он разрабатывал до этого. Ему до боли в сердце не хотелось встречаться с адвокатом обвиняемой… Впрочем, с этим можно было и подождать.
А вот встретиться с Мирославой не мешало бы поскорей. Что там она говорила ему в их последнюю встречу? И он мысленно вернулся в недавнее прошлое:
— У тебя нет признания обвиняемой, — резонно заметила Мирослава.
— Ха, зато у меня есть улики! — возразил Наполеонов.
— Все твои улики формальные, — отмахнулась она.
— Ничего подобного! — горячился Шура.
Наполеонов вздохнул, поставил на стол пустую чашку. Тогда он был уверен в своей правоте и не хотел слышать ее возражений. А она не стала ничего доказывать, прибегнув к своему излюбленному правилу: «Я с глухими не разговариваю», — дала ему возможность наломать дров и набить шишек.
Сколько раз он уже говорил себе, что надо быть умнее и не отмахиваться от замечаний Мирославы, какими бы они нелепыми ни казались на первый взгляд. Наполеонов не понимал, как ей удается видеть невидимое…