Пал Палыч оказался высоким осанистым мужчиной с залысинами и радушным хозяином. Он принялся потчевать Мирославу котлетами, при этом уверяя, что в случае отказа обидится.
Глядя на тарелку с двумя жирными котлетами, Мирослава вздохнула и попросила чаю покрепче. Пока хозяин ходил на кухню за чаем, обе котлеты были благополучно скормлены Батону.
Вернувшийся Пал Палыч одобрительно посмотрел на пустую тарелку.
Узнав, зачем пришла Волгина, он пустился в долгие рассуждения о падении нравственности вообще и Маргаритиной в частности.
Поняв, что ничего полезного Пал Палыч сообщить ей не может, Мирослава, потрепав на прощание Батона, уже собралась уходить, как хозяин выдал следующую фразу, которую Мирослава чуть не пропустила мимо ушей из-за ее банального начала:
— До чего уже опустились у нас женщины! Молодая совсем, а по ночам роется в мусоре!
— Кто? — замерла на месте Мирослава.
— Я у нее имя, фамилию не спрашивал! — отрезал хозяин.
— Расскажите, пожалуйста, поподробнее, Пал Палыч, миленький! — Мирослава страстно прижала снова подбежавшего к ней Батона.
— Я вижу, вы животных любите, — смягчился он.
— Обожаю!
— Так вот, значит, гуляем мы с Батошей, и вдруг он занервничал, залаял. Ну, думаю, опять бомжи в баках роются. Пошел прогнать. Гляжу, а это молодая женщина! Увидела меня и деру дала! Я ей вслед кричу: «Бессовестная! Работать надо!»
— А она?
— Что она? Убежала без оглядки.
— Прямо убежала?
— Не то чтобы бегом, но очень быстрым шагом.
— И вы ее, конечно, не рассмотрели?
— Лица не рассмотрел.
— А с чего вы решили, что она молодая?
— По фигуре.
— А во что она была одета?
— Плащ на ней был темный, похоже, что цвета кофе.
— А волосы?
— Волосы светлые.
— Туфли?
— Туфли, туфли, — пробормотал он, — а, вспомнил, когда она улепетывала и на нее упал свет, одна туфля была сиреневой.
— А вторая?
— Вторую не заметил. Но надо думать, что не в разных туфлях она ходит, — ответил мужчина, — хотя от таких опустившихся особ можно ожидать чего угодно, — добавил он ворчливо.
— Который тогда был час, вы не помните?
— Где-то около четырех…
— А как вы думаете, Пал Палыч, вещи, что на ней были, с помойки?
— Я бы так не сказал… — задумчиво почесал он подбородок, — скорее всего, из этого утильсырья…
— С какого утильсырья? — не поняла Мирослава.
— С того, что нам с загнившего Запада присылают. Они тряпье это поносят, простирнут и сюда шлют.
— Понятно. Из секонд-хенда.
— Вот-вот, — закивал хозяин Батона.
Распрощавшись с собакой и ее хозяином, Мирослава отправилась в подъезд, где жила Максименкова. Она снова позвонила в квартиру, где обитала хозяйка болонки.
На этот раз дверь ей открыла дородная дама и басом спросила:
— Вам кого?
— Марью Кирилловну.
— Это я. Вы по какому вопросу?
— Я детектив Мирослава Волгина, расследую…
— Знаю, знаю, — не дав договорить, замахала на нее полными руками Марья Кирилловна, — проходите.
Когда они оказались в гостиной, хозяйка квартиры указала на болонку пепельного цвета, лежавшую на диване:
— Это Феня.
— Очень приятно, — улыбнулась Мирослава.
— Вы не бойтесь. Она не кусается, — заверила ее хозяйка.
— Я и не боюсь.
— Это хорошо. А то некоторые неумные люди говорят, что все болонки кусаются. И считают их глупыми. А моя Феня очень умная.
— Да, это заметно, — проговорила Мирослава.
Марья Кирилловна внимательно посмотрела на Мирославу и, убедившись, что та не иронизирует, довольно кивнула.
— Вас интересуют сведения о Маргарите Максименковой? — спросила она.
— Да, и это тоже.
— Так вот, я ничего плохого про нее сказать не могу. — И увидев вопрос в глазах Мирославы, добавила: — Да, Рита жила свободно, рамками никакими себя не ограничивала. Но это ее дело. Вы согласны?
— Возможно.
— В то, что она убила своего бывшего любовника, я не верю.
— Почему?
— Не такая она женщина, чтобы из-за мужчины себе жизнь портить.
— А кто, вы думаете, его убил?
— Этого я не знаю, — пожала Марья Кирилловна полными плечами.
— А Анну Фалалееву вы знаете?
— Знаю, а как же. Но она мне не нравится, — категорично заявила женщина.
— Почему?
— Она мою Феню не любит.
— Ах, это…
— Вы зря отмахиваетесь!
— Я не отмахиваюсь, — улыбнулась Мирослава.
— Я к чему это, — проговорила Марья Кирилловна, — вы вот животных любите?
— Люблю, — не задумываясь, ответила Мирослава.
— А Фалалеева их не любит.
— С чего вы взяли?
— Я нутром чую!
— Может, она просто боится собак?
— Нет, она их не любит! Я сама видела, как она пнула кота, который у нас в подъезде обитает. Мы его кто чем может подкармливаем.
— А как же Феня?
— Что Феня? — удивилась хозяйка.
— Она на кота не лает?
— Она у меня девочка воспитанная, — похвалила свою любимицу Марья Кирилловна.
— А вы Фалалееву вообще давно видели?
— Не так чтобы давно, но когда точно, не помню.
— Хотя бы примерно?
— Недели полторы назад…
— А где?
— Да в подъезде. Еще рано совсем было, Феня попросилась на улицу. А Анна вышмыгнула из квартиры Маргариты, дверь за собой захлопнула и чуть ли не бегом по лестнице.
— Маргарита ее не провожала?
— Я еще и сама удивилась! И самое главное — в такую рань!
— А в руках у нее что-нибудь было?
— Было. Дамская сумочка и мешочек.
— Какой мешочек?
— В таких обычно продукты носят, вещи какие-то небольшие.
— Но что именно там было, вы не знаете…
— Нет, конечно, — улыбнулась Марья Кирилловна, — может, у нее там сменная обувь была.
— Обувь?
— Это я так неуклюже пошутила, вспомнила, как мы когда-то в школу вторую обувь таскали. Правда, мешки нам тогда матери из ткани шили.
— Ах, это, — отозвалась Мирослава задумчиво и сердечно распрощалась с Феней, погладив ее по лохматой голове и пожелав всего доброго ее хозяйке. — Превосходно, — сказала она сама себе, — улик полно, но все косвенные…
В это время зазвонил ее сотовый. Звонили из частной лаборатории, куда она отдала образцы почвы, взятые с дачи Фалалеевых, с прилегающего к стоянке куска земли и добытые проворным дворовым мальчуганом за мзду с колес оливковой «Хонды». Образцы со стоянки и с колес оказались идентичными.
— Это уже что-то! — обрадовалась Мирослава, — теперь нужно заставить поспешить следователя и взять образцы официально, пока Фалалеева не отогнала свой автомобиль на мойку.
Глава 14
Мирослава передала все добытые материалы Яну Белозерскому.
Он обещал их вывалить на голову Наполеонова на суде и разгромить наголову обвинение.
— Ян, погоди, — попросила Мирослава.
— Чего годить?
— А то, если дело не дойдет до суда, то твоя клиентка только выиграет.
— Допустим, — усмехнулся он, — и Наполеонов тоже.
— Шура тоже, — согласилась Мирослава.
— Хочешь друга уберечь от позора?
— Хочу, а ты нет?
— Я на него зол! — ответил Ян.
— Не злись, дорогой. Ну, скажи ему ласково — «пся крев», и все дела.
Белозерский расхохотался, и Мирослава поняла, что Ян отошел.
— Зато мы поможем следствию привлечь к ответственности настоящего убийцу.
— И увенчать голову следователя очередным лавровым венком, — хмыкнул Белозерский.
— Ну, и пускай, — сказала Мирослава.
— Ладно, пускай, — согласился адвокат, — только поторопись.
— Бегу, бегу, миленький, — отозвалась Мирослава голосом незабвенной Татьяны Пельтцер и отключила связь.
— Нет, хоть бы привет передала Магде и Паулине, — проворчал адвокат, но тут же увидел эсэмэску, — «Магде и Паулине привет», — и улыбнулся.
Отправил ответную: «Привет Морису и Дону».
А Мирослава уже звонила Наполеонову.
Шура приехал к ней этим же вечером хмурый и молчаливый.
— Ты чего как не родной? — спросила она.
— Будешь с вами неродным, — пробурчал он и, даже не взглянув в сторону кухни, подался в кабинет Волгиной.
Она усадила его на свое место, выложила перед ним документы:
— Ты изучай, а я тебе мешать не буду.
— Не уходи, — попросил он.
Но она покачала головой, вышла из кабинета и плотно притворила за собой дверь.
Морис, не торопясь, готовил на ужин жаркое. Мирослава предупредила его заранее, что ужинать они сегодня, наверное, будут поздно. Войдя на кухню, Волгина собралась чистить лук, но Миндаугас забрал его у нее и подсунул доску с морковкой. Мирослава послушно стала нарезать ее небольшими квадратиками. Лук он очистил и нарезал сам.
Дон свернулся клубком в плетеном кресле с мягкой подстилкой. Одной лапой он прикрыл морду и делал вид, что спит. Но его шевелящиеся, как локаторы, уши выдавали его. В самом деле, какой тут коту сон при такой напряженной тишине. Хозяева не проронили ни слова до тех пор, пока на столе не зазвонил сотовый Мориса.
— Я слушаю, — произнес Миндаугас.
— Морис, — спросил Шура, — Мирослава там, рядом с тобой?
— Да.
— Попроси ее подняться в кабинет.
— Вас Шура зовет, — сказал Морис.
Мирослава вытерла руки полотенцем и поднялась со стула.
Наполеонов терпеливо ждал ее, а когда она наконец пришла, спросил:
— И что же теперь делать?
— Как что?! Опросить свидетелей под протокол. Взять официально пробы грунта.
— Это я понимаю, — отмахнулся он.
— Тогда что тебя беспокоит?
— Я не могу в это поверить, — тяжело вздохнул он.
— В советское время была такая хорошая передача: «Очевидное — невероятное».
— Тебе бы только шутки шутить!
— Я не шучу.
— Да, — оживился он, — я там заметил расхождение в показаниях. Максименкова утверждает, что Анна звонила ей неизвестно в котором часу, Пал Палыч видел женщину около четырех, а Ксения…
— Это ерунда, Маргарита не смотрела на часы, хозяин Батона, скорее всего, тоже.