— Попробуй обыскать квартиру Фалалеева, ту, что ему досталась от родителей. Запасные ключи, наверное, есть у его матери.
— Ты думаешь?
— Да. Сжечь и выбросить одежду она побоялась бы. А там кто ее искать будет…
Мирослава оказалась права. Кофейный плащ, шарфик цвета вареной сгущенки и сиреневые туфли лежали в пакете прямо в прихожей.
Фалалеева продолжала молчать. Эксперты уже имели кучу отпечатков с дачи Фалалеевых, теперь им было с чем сравнивать, они дали заключение, что на даче отпечатки Анны имелись в большом количестве.
Анну задержали.
Заговорила она только на вторые сутки. Она призналась, что Саша не собирался к ней возвращаться, и она не могла пережить этого унижения и позора. Тогда в ее голове и зародился план мести мужу и подруге, изуродовавшим ее жизнь.
Подсыпав Маргарите снотворное, она взяла окурки, бутылку и туфли.
Приехала она к подруге на автобусе, так как боялась засветить свой автомобиль во дворе. Поэтому дождалась утра и вернулась домой тем же способом. Такси не вызвала, так как опасалась, что полиция сможет проверить, не вызывал ли его кто-то в тот день от дома Маргариты.
Но даже приготовившись к убийству мужа, она надеялась, что совершать ей его не придется. Она просила мужа одуматься и сойтись, тем более теперь, когда у него нет шансов вернуть себе Маргариту. Но он упорно твердил, что их брак был ошибкой. Она умоляла его, валялась в ногах. Все напрасно.
Тогда она попросила разрешения переночевать, по той причине, что ехать домой поздно. Сварила кофе, положила снотворное, когда он уснул, стукнула бутылкой и уехала. Туфли на ней были Маргаритины. Записку она сохранила старую, что когда-то нашла в кармане мужа. Выйдя с участка, она переобулась и пешком отправилась к машине, которую оставила на стоянке возле кафе. Идти не так уж далеко, и она, взбудораженная совершенным, даже не заметила, как одолела этот путь.
И лишь когда приехала домой, поняла, что натворила. Она осознала, что Саши больше нет и никогда не будет. Она убила его.
Выпив снотворное, Анна заснула, а проснувшись, решила, что убила его не она, а Маргарита. И сама поверила в это.
— Тысячи людей разводятся, ну и что? — спросил Шура.
— Я любила его!
— Хороша любовь, — Шура почесал в затылке, — не лучше ли было его отпустить?!
— Я принесла ему в жертву свою молодость! Я жила только ради него! У меня своего ничего не было, ни друзей, ни увлечений. У меня даже желаний не было своих, я всегда выполняла Сашины.
Наполеонов крякнул.
— Я… я не могла без него…
И «хорошая девочка» горько заплакала. А Наполеонов почему-то подумал о том, что это неправильная любовь. И отчего она приключается с людьми?
Ответа на этот вопрос следователь не знал, поэтому вздохнул и вызвал конвой:
— Уведите.
За окном на зеленеющем небе кровавыми пятнами разливался закат.
— Эх, жизнь моя жестянка, — пробормотал Наполеонов и, выйдя из управления, направил свою машину в сторону коттеджного поселка.
Только вечер, проведенный в компании друзей, мог поднять его упавшее донельзя настроение, ну и, конечно, бесподобный ужин, приготовленный Морисом Миндаугасом.
«Как хорошо, — думал он, — что у меня есть друзья, мама и… работа». Пусть беспощадная, грязная, но все-таки ничем другим он заниматься не хотел и не мог.
Разве так уж плохо делать мир чище и благополучнее?
Через некоторое время Мирослава и Морис узнали от Шуры, что защищать Анну будет Ян Белозерский.
Мирослава приподняла бровь:
— Да?
— Да, его нанял отец Анны полковник Филипп Арнольдович Анисимов.
— Надеюсь, Яну не потребуются наши услуги и на этот раз, — задумчиво проговорила Мирослава.
— Надо думать, — хмыкнул Шура.
Много позднее Белозерский объяснил Мирославе свое согласие защищать Анну тем, что Фалалеев и Максименкова вели себя по отношению к ней с изощренным издевательством, они, можно сказать, растоптали ее как личность.
— Но непредумышленно, — заметила она.
— Это неважно. Я против аморальности.
— Но ты же защищал Максименкову!
— Потому что убийства она не совершала.
— Логично…
— Ну, вот видишь. Как приятно разговаривать с человеком, который тебя понимает, — улыбнулся он.
— Ты надеешься, что ее оправдают?
— Я не настолько наивен, — ответил адвокат.
Мирослава кивнула и передала привет Магде и Паулине.
Глеб Басаргин ждал Маргариту на улице.
Моросил мелкий дождь. С деревьев опали почти все листья, и только хризантемы на клумбах продолжали упорно радовать взгляд, словно уверяя разуверившихся: не все потеряно.
Издали Маргарита показалась Глебу поблекшей, точно полинявшая птица, утратившая часть своего ослепительного оперенья.
Она растерянно оглянулась вокруг. Но, увидев его, стоявшего возле своей машины, сразу осветилась внутренним светом и быстрым шагом направилась к нему.
— Глеб, — прошептали ее губы.
— Маргарита, — отозвался он, но не пошевелился.
Не дожидаясь каких-либо движений с его стороны, она подошла вплотную и прижалась к нему.
Он погладил ее волосы.
— Спасибо тебе, — сказала Маргарита, глядя в глаза Глеба Басаргина, — ты спас меня!
— Я сделал это не только ради тебя, — глухо произнес он.
— Разве? — удивилась она.
— Больше ради себя.
— Все равно спасибо.
— Пожалуйста, но, если ты начнешь выбрасывать прежние коленца, для тебя это плохо кончится, — сказал он жестко.
— А для тебя?
— И для меня.
— Я не начну, — проговорила она серьезно, — обещаю.
И Глеб Басаргин поверил ей. А главное, что она сама поверила в произнесенные ею слова.
Они сели в машину и уехали в свою жизнь, которую нужно было писать не то чтобы заново, но новыми красками.