Жанна нахмурилась. А Раджа, как будто чисто интуитивно поправил часы на запястье. Очень необычные, кстати, на бежевом каучуковом ремешке, который сливался бы с кожей, если б она была у Раджи более светлого оттенка. Наверняка туда напичканы какие-то еще функции, кроме определения времени.
– Я слышала что-то о перекрытии маточных труб сегодня в госпитале, – заговорила Жанна. – Не придала значения. А сейчас подумала: может, они и правда решили прибегнуть к этому методу для ограничения рождаемости, – она вопросительно посмотрела на Раджу.
– Такая вероятность действительно рассматривается. Но процесс ограничения деторождения должен быть обратимым. Чтобы женщина могла родить после того, как встретит подходящего мужчину и выйдет за него замуж. То же самое и с мужчинами: к радикальным методам вроде стерилизации просто так прибегать нельзя.
– Ну а сейчас как контролируется этот процесс? – поинтересовалась я.
– Никто не нарушает правил.
– Ах вот как? Значит, ваше всемогущее руководство способно запретить вам тра… заниматься сексом, простите, но никак не может сдержать желания размозжить свои мозги об асфальт? Оно строго контролирует рождаемость, ни капли заботясь о смертности, а просто покорно списывает это явление на обстоятельства непреодолимой силы!
Раджа молча одернул рукав – так, что его необычные часы вообще пропали из виду.
– Поймите меня. И уверена, что Жанна поддержит. Все, что здесь происходит – слишком неестественно, не по-людски.
Как будто в опровержение моих слов, к нашему столику приблизилась миловидная улыбающаяся женщина с подносом в руках:
– Ваш ужин, дорогие гости.
Раджа немного сконфузился. По-видимому, он сам хотел принести ужин, когда тот будет готов. Поэтому кинулся активно помогать женщине расставлять тарелки.
Это была семга, приготовленная на пару, с картофельным пюре и овощами. На время поглощения ужина все тактично умолкли.
– Я уже говорил вам, Маргарита, что ваше время человеку с иными взглядами и привычками тоже могло показаться не совсем нормальным.
– У нашего времени было будущее, которое вы забрали. Вернее, те, кому вы подчиняетесь. Те, кто обрекает почти всех вас на бездетное существование. Те, для кого вы – лишь средство для достижения каких-то их корыстных целей. Люди нашего времени жили, строили и даже властвовали во имя будущего. Каждый отдельный человек думал о своих потомках. И на этом держалось все наше многомиллиардное население.
– Это не так. И я готов оперировать фактами, которые, вероятно, неизвестны вам обоим.
– Фактами из прошлого, которые неизвестны нам? – язвительно уточнила я.
– Ну да. Вы ведь никогда не задумывались, насколько правители вашего мира заботились о потомках. Дети жили на Земле и все были уверены, что будущее строится для них. На самом же деле этого не происходило.
– Почему? – спросила Жанна, без нотки укора и скептицизма, которым я была буквально переполнена.
– Если провести анализ, чем непрестанно и занимались люди будущего, например, лидеров стран Евросоюза, то без особых усилий можно сделать вывод о том, что большинство из них не имело детей. На первый взгляд, ничего удивительного, особенно если речь идет о женщинах, которым сложно совмещать материнство и политическую карьеру. А с другой стороны – у таких пытливых умов, как ваш, должен был возникнуть закономерный вопрос: с какой стати большое количество людей, принимающих решения о будущем Европы, не имеют прямой личной заинтересованности в этом будущем. К слову, детей не было ни у Ленина, ни у Гитлера. Эти примеры нам нужны только для того, чтобы сделать закономерный вывод: у таких лидеров нет внутренней потребности в будущем мира. Для них важна только власть над ним. И никого из миллиардов жителей Земли, в том числе и вас, не беспокоило будущее детей и внуков европейских государств. Беспорядки, революции, наплыв беженцев – все это делалось не ради будущего детей.
– Так и я говорю об этом же – никакая власть не сравнится с младенцем на руках и с тревогой за его будущее. Соглашусь с вами и скажу больше: даже имея детей, люди, опьяненные властью, отдают предпочтение последней.
– Но были и другие более страшные крайности. В некотором смысле мне повезло родиться в России, пусть даже угодить в детский дом, пусть даже с не совсем славянской внешностью. Хотя на перевалочной базе все сгладилось: и я и мои земляки были на равных со всеми остальными. А ведь основатели долго раздумывали о спасении детей из стран третьего мира, особенно насчет отпрысков религиозных фанатиков, арабских экстремистов. Это многодетные семьи, которые плодили потомков для того, чтобы посылать их убивать, и испытывали величайшую гордость, если им удавалось сеять смерть через своих детей. Это ли не дикость? Но они были убеждены, что только так их души вознесутся к небесам и попадут в рай. Такой настрой сильно отпугивал основателей, но все же они решили не делать исключений. Хотя был риск, что среди детей шахидов могли оказаться опытные и хорошо натасканные убийцы. Причем с минимальным КПЖ. Поэтому «промывка мозгов» на перевалочной базе и последующие долгие годы обучения – были неотъемлемой частью процесса перехода в новую Эру.
Слушая Раджу, я вспомнила, как Алекс первым делом решил вывезти детей в Среднюю Азию, отметив там довольно низкий показатель по количеству исчезновений. Он мыслил в правильном направлении. Но шансов укрыться все равно не было.
– Раджа, эти совпадения никак не оправдывают вашу систему. Даже если правительство прошлого было далеко от идеала, какой смысл им подражать?
– Это вовсе не подражание. Наша система выстроена совершенно по-новому. Совпадения имеют место быть, вы правы. Но мы не против детей. Просто контролируем количество и качество рождающихся, как бы это ни резало ваш слух.
Глава 29
В тот вечер мы больше не спорили и, покончив с ужином, разошлись по домам. По своим темным норам, где нам не оставалось ничего, кроме как ждать рассвета, чтобы пуститься в новый поиск.
Жанна согласилась со мной, что ей необязательно ездить в госпиталь каждый день. Она же не работать сюда приехала, в конце концов, а внука искать. И как знать, быть может, именно сейчас он или мои дети нуждаются в помощи, ибо не все здесь такие самодостаточные и независимые, как могло показаться на первый взгляд.
Поначалу мое настроение очень омрачала догадка Влада о том, что наши дети отбыли учиться в Европу. А я ежедневно ищу их на улицах Москвы. Но Раджа более или менее успокоил меня, послав несколько раз запрос в единственное крупное учебное заведение, которое располагалось на территории бывшей Швейцарии, и оттуда упорно никто не откликался на мой призыв. А поскольку все «швейцарские» сливки считались благополучными высоко цивилизованными сознательными личностями, и наверняка бы откликнулись на адекватный призыв, мы заключили, что Влад ошибся в своем предположении.
А когда я решилась навестить его вновь, он вообще не смог вспомнить, чем эта догадка была обусловлена. Во время второго визита я поняла, почему его списали: иногда он как будто слегка витал в облаках. Но что-то подсказывало мне, что некая связь с основателями или здешним руководством у него все же присутствует, потому что в часы просветления он казался совершенно адекватным ясно мыслящим человеком, почти как тридцать лет назад. И все равно от него было очень сложно добиться чего-то на интересующую меня тему.
Общение наше вообще складывалось довольно натянуто. Время сыграло с нами слишком злую шутку. Он почти полжизни прожил без меня, и, пожалуй, немного отвык. А может, просто сильно смущался из-за своего нынешнего облика. А для меня он изменился до неузнаваемости за каких-то пару тройку лет. По этим причинам говорить о нас, о наших отношения, даже когда я немного смягчилась в его сторону, было неуместно. Моей главной задачей оставалось получить от него как можно больше посильного содействия в поиске детей, пока он не умер в очередной раз. Но чаще всего я покидала его мрачное пристанище снедаемая чувством досады от того, что он не разделяет моего энтузиазма в поиске детей. Быть может, это вызвано тем, что он, прожив тридцать лет на базе, в отличие от меня, успел прочувствовать, что наши дети выросли, хоть и не наблюдая этот процесс.
Но для меня подобное положение вещей было равносильно тому, что они умерли. А я не готова была с этим мириться, тем более теперь, когда находилась к ним ближе, чем когда-либо за эти два мучительных года.
Через день, когда Жанна не ездила в больницу, мы с ней много гуляли по городу. Заглядывали в общины, заводили случайные знакомства – все с целью найти хоть какую-то ниточку к нашим детям. Судить подругу за то, что она часть драгоценного времени проводила в госпитале, я не могла. Очевидно, ей приносило удовольствие любимое ремесло, с которым она рассталась как будто бы навсегда. К тому же – единственная полноценно-функционирующая больница в городе – не самое последнее место, где можно встретить кого угодно. Порой я и сама ездила вместе с ней и проводила какое-то время в приемной.
Даже спустя две недели нахождения в новой эре нам так и не выдали компакты. Поэтому встречи с Раджой по несколько раз в день были нормой. Иногда он составлял нам компанию и водил по самым укромным районам, где можно было кого-нибудь повстречать. В отличие от Влада он считал вероятность того, что все мои дети в Москве, очень высокой. Сливки не растеклись по всей стране. Жилых городов было не так уж много. Люди обитали только в самых крупных региональных центрах.
Один раз мы вместе зашли к Димитрию. И с этого дня моя жизнь немного изменилась. Из бездельницы, шатающейся по полупустому городу, я превратилась в очень даже важную персону. Вместо ответов на свои жалобы и стандартные вопросы, я получила работу! И, несмотря на неугасающую неприязнь к высокомерному лидеру, у меня не было причин отказываться от порученного мне задания.
Прознав о том, что в прошлом я была успешным журналистом, он доверил мне писать один из первых учебников истории новой эры. Опираться я должна была на данные, которые сливки получали посредством компактов последние два года пользования ими. Но компакт мне не дали, а поручили Радже сделать распечатки всех новостей из своего устройства. Вот с этим мне и полагалось работать.