– Мы кивнули ей в ответ.
Я испытала чувство глубокой благодарности к этой незнакомой женщине за беспокойство об Андрее. О моем Андрее.
Ну вот такая картина вырисовывалась: мой сын нашёл приют в метро, он слывёт местным сумасшедшим и нуждается в постоянном наблюдении. Но кто-то за ним присматривает, и, возможно, ухаживает. Что очень странно для нынешнего равнодушного общества.
Примечательно, что место его обитания совсем недалеко от жилища Влада. И за все это время они ни разу не встретились! Или встречались, но Влад не узнал? Вопросов о том, почему Андрюша не откликался на наши призывы, больше не возникало. У него даже не было компакта.
Всю дорогу я разглядывала его, держа за руку. Чем дальше, тем меньше у меня оставалось сомнений, что это Андрей. Я узнавала его по едва уловимым чертам, не изменившимся под влиянием времени, я обнаруживала знакомые родинки, находила что-то родное в неухоженных руках.
Совсем недавно меня мучили переживания по поводу того, как я отнесусь к своему старшему сыну и дочери, которые на сегодняшний день уже на несколько лет старше меня. Теперь же я понимала всю суть утверждения о том, что дети в любом возрасте остаются детьми. Даже если они каким-то чудом переросли тебя.
Глава 31
Мы успешно добрались до гостиницы засветло и удобно устроились в вестибюле на мягких черных диванах. Жанна отошла к бару за чаем, а мы с Андрюшей сидели, держась за руки. Всю дорогу я не отпускала его, как будто боясь лишиться долгожданной находки.
Мои попытки разговорить его были не очень успешными. Он то уходил в себя, то смотрел сквозь меня, и лишь изредка фокусировался на моих вопросах. Понять, что и когда произошло с ним и привело к такому состоянию пока не представлялось возможным. Вопросы о детстве, о моменте переселения на перевалочную базу и о самой базе оставались без ответа. Пытаясь нащупать темы, на которые мой сын готов был беседовать, я дошла до последнего года его проживания в будущем. Тут все было просто. Он ночевал в небольшой комнате с маленьким окном. Питался где и чем придется – тут с этим проблем не было – как у бродяг, так и у весьма статусных сливок. Много гулял и очень любил петь. Ему нравилось, как его голос звучал в метро. Хорошая акустика.
Я попросила его вспомнить, где он учился вокалу и откуда знает песню, которую исполнял сегодня. Не без моей помощи его посетили туманные воспоминания о детстве и занятиях в музыкальной школе. Я аккуратно попыталась напомнить ему о Соне. Но на этом моменте он надолго задумался, и мне пришлось сменить тему.
Для поддержания непринужденного разговора я спросила о том, чем он занимался вчера. Где был и что видел. Тут Андрей неожиданно оживился. Может, его взбодрил глоток крепкого чая, который принесла Жанна. Она устроилась рядом с нами и внимательно стала слушать и разглядывать Андрея. Я очень надеялась, что как врач, подруга определит причину его состояния. Но еще больше надежд возлагала на скорый приход Раджи. Только он мог пролить хоть какой-то свет на прошлое моего сына.
Пока же мы внимательно слушали нашего собеседника:
– Вчера я много гулял, – мечтательно рассказывал он. – Зашел дальше, чем обычно, мне даже показалось, что я заблудился. Потом я увидел мост. Очень красивый большой мост.
В этот момент его лицо немного исказилось, а в глазах мелькнула тревога. Мы с Жанной заметили это и переглянулись. Я крепче сжала руку сына и мягко попросила не волноваться и продолжать:
– Расскажи про этот мост.
– Сначала я просто ходил по нему. Потом перелез и смотрел на воду. Потом увидел собаку. Она отвлекла меня. Я не закончил и пошел за ней.
– Отвлекла от чего, Андрей? – я еще сильнее сжала его руку. А Жанна положила мне на коленку свою ладонь.
– Я не закончил. Я хотел сделать кое-что важное, – его лицо снова болезненно искривилось. Он пытался вспомнить.
– Ты хотел спрыгнуть с него? – донесся до меня голос Жанны, предвосхитивший страшную догадку, только созревающую в моей голове.
– Да, точно! – почти радостно воскликнул Андрей.
Тут меня вдруг осенило, что этот взрослый мужчина страдает от почти детской, или, напротив, старческой забывчивости. Это хорошо заметно по тому, как мучительно он погружается в воспоминания и как радуется ясным моментам. Сейчас он улыбался не самой идее спрыгнуть с моста, а потому что вспомнил факт своего намерения. Не без Жанниной помощи.
Через силу я спросила, зачем ему надо было прыгать и понимал ли он всю опасность и последствия этого поступка. Но Андрей снова закрылся в своей непробиваемой скорлупе. За эти недолгие пару часов я уже научилась по его взгляду определять возможно ли продолжение разговора на текущую тему или нет. Историю с мостом Андрюша больше не намерен был обсуждать. Но и мне и Жанне было ясно, что только благодарю чуду, а точнее случайно пробегающей мимо псине, список суицидников не пополнился вчера на еще одного человека, данные о котором, полученные с помощью компакта, возможно, смогли бы помочь опознать в нем моего старшего сына.
Мой мальчик, мой малыш!
Как я любила целовать его аппетитные щечки, проводить кончиком пальца по нежному личику, повторяя изгибы профиля, запускать ладонь в его мягкие непослушные волосы. Теперь щеки впали, кожа огрубела и местами была покрыта глубокими оспинами, а под спутанными редкими волосами чётко виднелся островок гладкой кожи на макушке.
Понятно, что он не смог бы навсегда остаться ребенком, которого можно было бы бесконечно тискать, но это взросление должно было быть постепенным, а не вот таким, при котором через два года после мучительного расставания с маленьким ребенком, получаешь сорокалетнего изрядно потрепанного жизнью почти старика.
Радость от такого воссоединения не могла быть полноценной, без примеси горечи, чувства невосполнимой потери и безысходности. Еще утром я допускала мысль о том, что Андрей неплохо устроился в новом мире и не настроен выходить на связь с прошлым. Это мучило меня, но действительность оказалась еще печальнее. Что мне теперь делать и намного ли это его состояние лучше смерти? Ведь даже самые страшные мои опасения чуть было не оправдались вчера. Мой сын собирался сигануть с моста. И пока не было никакой уверенности, что он не попытается сделать это снова. Чертов новый мир довел его до этого. Будь он сейчас мертвый или вот такой вот потерянный и отстраненный, сломленный когда-то полученной психологической травмой или чем-то еще, в одном у меня не оставалось даже последних малюсеньких сомнений – новая эра не имеет права на существование, она слишком много забрала. Должен быть какой-то способ вырваться из этого затянувшегося ночного кошмара.
Теперь мне становилось еще страшнее при мысли о Соне и Мите. Глядя на Андрюшу, я верила в их благополучие еще меньше, чем раньше. Но говорить с вновь обретенным сыном на эту тему было пока бесполезно. Судя по всему, его полностью поглотили воспоминания о вчерашнем тревожном дне.
А тем временем к нам приблизился Раджа. Он вопросительно посмотрел на нашего странного спутника. Но скорбь на наших с Жанной лицах мгновенно избавила его от ненужных вопросов. Он медленно опустился на кресло рядом и стал внимательно разглядывать Андрея, который не придал ни малейшего значения его появлению.
Чтобы не тратить время на догадки и предположения, он достал очки, надел их, посмотрел на Андрея и покрутил колесико сбоку. Теперь я с нетерпением ждала его вердикта. Но он не торопился с выводами, а прежде, чем сказать что-либо, включил компакт и поводил пальцем по прозрачному экрану.
– Андрес, сорок один год, КПЖ 440. Негусто, – заключил Раджа. – Ваш старший, Маргарита, насколько я могу судить. Поздравил бы вас со встречей, но вижу вы не очень довольны.
– Раджа, спасибо, конечно, но вчера мой сын Андрей, – я сделала акцент на правильном произношении его имени, – чуть не пополнил списки суицидников. Он собирался спрыгнуть с моста. Поэтому будьте добры, выкладывайте все, что у вас на него есть, – я указала взглядом на компакт, который все еще оставался в руках араба.
– Не так уж и много, – безропотно откликнулся тот. – В первые годы на перевалочной базе он не отличался кротким нравом и покорностью. Такое поведение было весьма распространенным среди более взрослых сливок. Поэтому они объединялись в отдельные общины, которым уделялось повышенное внимание.
Ну, конечно, подумала я, куда легче промывать мозги с младенчества, чем уже сформировавшимся, хоть и маленьким личностям. Раджа был ярким тому подтверждением. Я невольно вспомнила про самоубийцу на Тверской – ему тоже было за сорок. Оставалась маленькая надежда на то, что Мите тут, возможно, попроще, чем Андрею и Соне.
– Когда он стал таким?
– Судя по всему, задолго до попадания в новую эру. По крайней мере, последние два года – он просто скиталец.
– У него небольшой КПЖ, в прошлом бунтарь, он не приносит никакой пользы и вряд ли сможет послужить на благо общества, – рассуждала я. – Разве это не лишний груз? Не паразит на ровной глади идеальной новой эры?
Раджа молча уставился на меня.
– Здесь никто так не рассуждает.
– Вы уверены, что можете ответить за всех?
– К чему вы клоните, Маргарита?
Я сама удивлялась столь стремительному зарождению в своей голове теории страшного заговора.
– Остальные самоубийцы. Кем были они изначально? Случайно, не бунтарями? Никто ведь не углубляется в причины их решения уйти из жизни? Более того, я сама наблюдала, как равнодушно общество к таким случаям.
Раджа молчал.
– Сделайте кое-что для меня. Посмотрите списки. Последние происшествия.
Араб нехотя включил компакт.
– Сегодня один. Одинокий поэт. 42 года. КПЖ 380.
– В Москве? Есть адрес?
– Да. В восточной части города.
Я кивнула.
– Что вы задумали, Марго?
Он впервые назвал меня так. Так, как называли меня только мои мужчины.
– Проверить правильность своей теории и посвятить в нее вас, Раджа.