Он тут же поднялся, одернул пиджак, идеально скроенный по его фигуре, и, не оборачиваясь, направился к противоположному от нас выходу. Я быстрым шагом приблизилась к Жанне, вопросительно глядя на удаляющуюся фигуру.
– Кто это?
Жанна смотрела на меня снизу вверх глазами, наполненными страхом и тревогой. Она была похожа на провинившуюся школьницу. Если бы Андрей не сидел рядом, то я подумала бы, что с ним что-то случилось. Но что-то однозначно произошло.
– Жанна?
Подруга не отвечала, а только нервно покусывала губы, озираясь по сторонам, как будто раздумывала в каком бы направлении ей сбежать. Я села рядом, взяла ее ладони в свои и попросила спокойно изложить, что произошло. Раджа стоял чуть в стороне, как будто оценив напряженность ситуации.
Жанна покосилась на него.
– Скажи только мне, – приглушенно проговорила я.
– Это был Петя. Мой внук.
У Жанны был такой потерянный вид, что я не могла в полной мере возрадоваться этой потрясающей новости. Хотя, на первый взгляд, ее случай был не таким печальным, как мой. И все-таки долгожданная встреча ее здорово встревожила.
– Продолжай, – настороженно попросила я.
– У него секретная работа, которой он очень дорожит. В институте времени. Ему нельзя было выходить на связь со мной. Он и не собирался. Просто пришел посмотреть на меня. На бабку из далекого прошлого, – она едва заметно улыбнулась, – А я его сразу узнала. Петя попросил никому не рассказывать о нем.
Мое журналистко-материнское нутро сыграло радостный аккорд. Последние две недели я только и думала, что о засекреченном институте времени. Хоть бы одним глазком заглянуть туда. И вот его сотрудник сам выходит на связь, да к тому же еще и оказывается внуком Жанны! А подтверждение повышенной секретности института говорило о его функционировании и развитии. И просто невозможно было не думать о возможностях этого учреждения, которые могли бы нам помочь раз и навсегда покончить с кошмаром новой эры.
Но я со своими грандиозными планами пока в абсолютном меньшинстве. Даже с подругой, холодные руки которой я все еще крепко сжимала в своих, мы рисковали неожиданно оказаться по разные стороны баррикад.
Причина растерянности Жанны была ясна. Она бы с радостью умолчала об этой встрече в угоду внуку, если б не была застукана нами. У ее Пети все хорошо. Это было заметно даже со спины: по его осанке, дорогому костюму, аккуратной стрижке. А мои грандиозные планы и расследования могут скомпрометировать его стабильное положение.
Но даже случись так, что Жанна сохранила бы в секрете эту встречу, вряд ли она смогла бы общаться со мной без мук совести. Именно осознавая это, она и решила открыться сразу.
– Спасибо, что рассказала.
– Разве я могла… – и тут же она взволнованно посмотрела на Раджу, который уже присел рядом с Андрюшей, и что-то участливо спрашивал у него. – Только не говори ему.
– Мы не скажем. Пока не убедимся, что он на нашей стороне.
Жанну не особо успокоила такая перспектива. Она не могла не понимать, что кроме араба мне не на кого положиться.
– Он придет еще? – спросила я.
– Не знаю. Мы не успели договорить.
– Как ты оцениваешь его положение.
– Если честно, то сначала я порадовалась, увидев его. Его внешнему виду, его манерам, его благополучию.
Я прекрасно понимала, с кем Жанна сравнивает своего внука.
– Но он был очень напряжен и взволнован из-за того, что я узнала его. Он попытался это скрыть и уделить мне несколько минут. Меня сильно озаботила его нервозность по этому поводу. Я бы не хотела, чтобы у него возникли неприятности из-за нашей короткой встречи.
– И ты готова не встречаться с ним никогда вновь, лишь бы не подвергать его опасности?
– Получается, что так, – кивнула Жанна.
Я посчитала излишним говорить вслух о том, что такой подход выглядит очень странным: что за работа такая, если она накладывает полный запрет на общение с родственниками?
С другой стороны, получается, Жанна выполнила свою миссию: убедилась, что с внуком все в порядке, и в ней он не нуждается. Она скорее может стать обузой или угрозой для него. Что же остается? Доживать в будущем те тридцать лет, которые не суждено прожить в привычном прошлом и довольствоваться бонусом в виде лет жизни, которого она была бы лишена ввиду апокалипсиса. Главное, чтоб здоровье не подвело и позволило ей насладиться долгой одинокой старостью.
Ведь в новой эре родственные связи обесценены. Мы прибыли сюда с устаревшими понятиями и приоритетами. Внешне мы хорошо вписываемся в здешний контингент, выглядим даже посвежее многих других сливок, но внутри мы старики, как будто прожившие за восемь месяцев переселения все тридцать-сорок-пятьдесят лет. Между нами и нашими детьми – настоящая пропасть, ведь все они повзрослели без материнской заботы и любви. По сути – они все солдаты, воспитанные большим детским домом и последующей затянувшейся армией. При этом ущербными себя отнюдь не чувствуют, ведь перед глазами у них не было лучшего примера. Мы же не выживем здесь и десятилетия со своими потребностями и ценностями.
Быть может, я еще покручусь как-то, пока разберусь с детьми, пока у меня есть цель, но для Жанны все кончено. И судя по ее выражению лица, она и сама это понимала.
Глава 33
Могла ли я вообще чем-то помочь Андрюше, кроме как уберечь от очередной попытки суицида? Ему уже за сорок, он разбит, потерян, психически сломлен. Мне неизвестно, когда он погрузился в это состояние, как он провел последние тридцать лет – свою молодость и большую часть сознательной жизни. Помочь ему – представлялось невыполнимой, непосильной задачей. Если только… Если не найти способ повернуть время вспять. Звучит безумно. Но не просто же так существует институт времени – засекреченный и хорошо охраняемый.
Так я размышляла, покусывая кончик карандаша, которым делала пометки для учебника, листая полупрозрачные страницы компакта Раджи и наблюдая за ним и своим сыном. Они устроились за одним из столиков пустого кафе, в котором я работала и о чем-то тихо беседовали. Я испытывала глубокую благодарность к арабу, который с таким отеческим вниманием и терпением отнесся к Андрюше. Он не давал ему замыкаться в себе и, казалось, у него это получалось даже лучше, чем у меня. Я с искренней радостью принимала его участие, стараясь не задумываться о том, где заканчиваются границы его благосклонности ко мне и моей пока еще не полной семье. Но они точно расширились после того, как оправдались мои первые опасения по поводу неслучайности современной смертности. Как будто пытаясь компенсировать возможные злодеяния времени, которое он так защищал, Раджа и опекал Андрюшу.
За последние несколько дней мы, по возможности стараясь привлекать как можно меньше внимания, обошли еще несколько мест трагедий. В двух из пяти случаев редкие очевидцы или немногочисленные соседи жертв подтвердили факт вакцинации.
Теперь Раджа всячески пытался разузнать у Андрюши, делали ли ему укол, но тот пока не давал однозначного ответа.
Мы каждый день навещали Марту. И если сначала она настороженно отнеслась к нашему повышенному вниманию, то с каждым днем становилась все более апатичной. Я предложила Радже переселить ее в нашу гостиницу, чтобы мы с Жанной могли по очереди за ней присматривать, но он справедливо заметил, что это слишком опасно, будучи уже сам убежден в том, что она находится на контроле у института времени. Я настаивала: Марта такой же невинный ребенок и жертва обстоятельств, как и все остальные, если мы заботимся об Андрее, то сумеем позаботиться и о ней. Но Раджа напомнил мне о том, что Андрей мой сын, и это лишает нашу с ним возню всякой подозрительности. Сближение с Мартой привлечет к нам ненужное внимание. Мы и так сильно рискуем, часто навещая эту женщину. Я не могла с ним не соглашаться, но меня продолжали терзать плохие предчувствия по поводу Марты.
– Мы пройдемся немного. До площади и обратно, – встав из-за столика, сообщил мне араб.
Я перекинула небрежно заплетенную косу за плечо и дружелюбно кивнула. Этому человеку я доверяла как себе.
Перед тем как покинуть кафе, Раджа решил меня обнадежить. Он подошел и вполголоса сообщил:
– Сегодня он открыт к диалогу. Мне нравится его настрой.
– Удачи, – я скрестила кулачки, с надеждой взирая снизу вверх на смуглого солдата.
Когда мужчины вышли, я вернулась к заметкам. Большую часть времени пользуясь свободным доступом к компакту, я проводила в поисках любой информации об институте времени. Часть заметок шла в большую рабочую тетрадь, из которой мне было удобно потом переносить информацию в ноутбук, а часть – в мой личный небольшой блокнот, который был целиком посвящен институту.
Я не переставала думать о Соне и Мите, особенно после того, как заявился Петя, Жаннин внук. Теперь я допускала, что для кого-то из своих детей я могу оказаться абсолютно лишним и бесполезным человеком. Хотя это в любом случае лучше, чем найти их в таком состоянии, как Андрея. Возможно ли, что кто-то из них работает в институте времени, как Петя, и в силу секретности просто не может себе позволить выйти на контакт со мной? Хочет, но не может? Может, но не хочет? Не хочет и не может? Эти догадки сводили меня с ума.
Благодаря практически неограниченному доступу к данным компакта, мне удалось приоткрыть завесу тайны о том, как обстояли дела в прошлом после нашего слива. Ничего утешительного. Новая эра, жизнь в которой походила на ад, сделала такой же невыносимой жизнь в прошлом. Редкие новорожденные продолжали исчезать и попадать на детскую перевалочную базу. Некоторые малыши уже достигали восьмимесячного возраста, то есть отбывали там срок необходимый для слива, но никто не торопился переселять их в будущее. Специальному подразделению института времени предстояло определить возраст, с которого эти дети будут сливаться в новую эру. По-видимому, они не могли определиться, нужны ли этому миру дети прошлого, как и дети вообще.
Я не знала, в каких условиях появлялись на свет эти младенцы и что руководило их матерями? Если надежда, то она будет иссякать с каждым годом. Скорее всего, это правильнее списывать на случайности и непринятие абортов. Вместе с тем мне сложно было даже себе ответить на вопрос – хорошо ли или плохо, что новые дети прошлого продолжают расти на перевалочной базе, застряв там между двумя более или менее реальными мирами.