Исаак обвил руки вокруг ее плеч:
— Я люблю тебя. Прости меня.
— Мы продержимся, — ответила Кристина. — Главное — не сдаваться. Мой отец перенес тяготы страшных лагерей, и ты тоже.
— Мы постараемся, — его слова прозвучали не слишком уверенно, и лицо не выразило твердости. Но Исаак крепче прижал ее к себе, и она почувствовала, что сердце его застучало быстрее и сильнее.
Первые несколько часов люди в вагоне тихо плакали и переговаривались. Где-то стонала женщина. Слушать это было невыносимо. Казалось, прошла вечность, прежде чем воцарилось безмолвие, лишь иногда кто-то произносил слова утешения, да стоявшая рядом мать тихонько пела сыну. Кристина предложила подержать малыша, чтобы соседка отдохнула, но мать с сыном отказались разомкнуть объятия.
В конце концов у Кристины начало сводить икры, а ступни заныли от неподвижного положения. В животе бурлило, в горле пересохло, а давление в мочевом пузыре стало почти нестерпимым. Она вдохнула через нос и выдохнула через рот, стараясь отвлечься от мучительных позывов тела.
— Что такое? — прошептал Исаак.
— Да ничего, — ответила она. — Все хорошо.
— Нет, не хорошо. Я же вижу.
Она подняла на него глаза.
— Мне нужно в туалет.
— Так не стесняйся.
Кристина покачала головой:
— Не могу.
— Послушай, это ничего. Теперь уже это неважно.
— Nein.
Исаак погладил ее по затылку.
— Стыд уже не имеет значения. Давай.
Она закрыла глаза и приникла лицом к его рубашке, а измученный мочевой пузырь принял решение за нее. Теплая жидкость потекла по внутренней стороне ног в кожаные ботинки и собралась под пятками чулок. По лицу Кристины полились слезы позора.
— Ты не виновата, — успокаивал ее Исаак, — ты не виновата.
Снаружи стемнело, и вагон погрузился в полный мрак. Кристина почти не видела лица Исаака. Она закрыла глаза, положила голову ему на грудь и попыталась заснуть, сбежать в блаженное неведение сна, но это было невозможно. У нее перед глазами мелькали образы того места, куда их везли, неумышленно нарисованные в ее воображении Исааком. Судороги в икрах и боль в ступнях стали острыми как нож. Кристина никогда не страдала боязнью замкнутого пространства, но если поезд вскоре не остановится, неизвестно, долго ли еще она вынесет это сдавленное положение, от которого мышцы на руках напрягались, а дыхание перехватывало. Ей пришлось побороть желание согнуть руку и толкнуть локтем стоявшего рядом человека. Воздуха не хватало, девушка не могла пошевелиться и опасалась, что сойдет с ума, если так будет продолжаться и дальше.
Наконец движение поезда стало замедляться. Железные колеса заскрежетали. Когда они подъехали ближе к жуткому месту назначения, пассажиры пришли в беспокойство, пытались изменить положение тела. Все сразу стали говорить. Дети заплакали, мужчины что-то объясняли. На протяжении всего долгого пути Исаак был тих и встревожен, но теперь он высоко задрал голову и закричал, перекрывая голосом людской гвалт:
— Как только мы сойдем с поезда, нас разделят: женщин в одну сторону, мужчин в другую. Не поддавайтесь панике. Они этого не любят, — все в вагоне смолкли и стали слушать. — Ведите себя спокойно и сдержанно. Что бы они ни делали, не давайте волю чувствам. Если хотите выжить, вы должны выглядеть способными к тяжелому труду. Если понадобится, соврите про свой возраст, им нужны люди между восемнадцатью и пятьюдесятью.
— Откуда ты знаешь? — выкрикнул мужской голос.
— Я уже был здесь, и раз я выжил, то и вы сумеете.
И снова все загалдели. Исаак взглянул на Кристину.
— Ты тоже сможешь выжить. Ты молодая и сильная. Скажи им, что ты не еврейка, что работала кухаркой. Это спасет тебе жизнь. Пожалуйста, выживи ради меня. Настанет день, когда все это кончится, и мы будем вместе. Мы найдем друг друга, поженимся и нарожаем детей.
Глаза Исаака были влажны от слез, но услышав его слова, Кристина ощутила странное чувство радости и переполнявшей ее силы. Он не потерял надежду. Он нашел в себе волю к жизни.
— Я буду сильной, — проговорила она. — Обещаю.
— Мы обязательно встретимся вновь, — он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал долго и крепко, не отрываясь от ее губ, пока поезд полностью не остановился. — Я люблю тебя, Кристина.
Железные засовы подняли, вагоны отперли, и тяжелые двери отворились.
Глава двадцать третья
Моргая и щурясь на свет огромных прожекторов, прорезающих ночь, как прикрепленные к поверхности земли сияющие луны, Кристина и Исаак вместе с остальными изнуренными дорогой заключенными выбрались из товарного вагона. В нескольких сотнях метров от железнодорожных путей, между сторожевыми вышками и проволочными изгородями ждали вновь, поступивших открытые ворота концентрационного лагеря Дахау. Солдаты с автоматами в руках, держа на поводках лающих немецких овчарок, выстроились в ряд, готовые вернуть в строй отбившихся. Длинные мрачные здания и черная униформа охраны темнели в белом искусственном свете. Глаза и рты выглядели как движущиеся черные дыры на бесцветных лицах, отчего и надзиратели, и арестанты походили на мертвецов, восставших из ада. Картина в своей лаконичности казалась почти фантастической.
Зловоние вагона сменил какой-то тошнотворный запах. Кристина зажала рукой нос и рот: она узнала явственный смрад горящей плоти. Девушка посмотрела в сторону шипящего и хрипящего паровоза и увидела сотни людей, высыпавших из поезда на гравий вдоль железнодорожного полотна. Некоторые просто выпадали из вагонов; кое-кто ни за что не хотел выходить.
Группа солдат забралась в вагоны и выталкивала оттуда женщин, детей, стариков. На платформе толпились мужчины с чемоданами и женщины с маленькими детьми на руках, крепко державшие за руки ребятишек постарше. Из репродукторов внутри лагеря звучал в прохладном ночном воздухе немецкий вальс — металлическая, режущая слух, навязчивая и все же пугающе легкомысленная мелодия. На высокой электрической изгороди, по верху которой змеились кольца колючей проволоки, висела табличка: «Achtung Gefahr der Tötung durch Elektrischen Strom»[75]. Кованая надпись над главным входом в лагерь гласила: «Arbeit Macht Frei»[76].
Солдаты начали орать сразу, как только открылись двери вагонов, и продолжали без остановки:
— Живо! Выходите из вагонов! Оставляйте багаж у поезда! Вы получите его после того, как заселитесь!
Десяток заключенных в робах в серо-белую полоску передавали прибывшим куски мела и просили написать на чемоданах свои имена. У Кристины и Исаака не было с собой вещей, но девушка знала, что это не имеет значения. Исаак рассказывал ей, что нацисты отнимают всё. Солдаты врали намеренно, чтобы новички не догадались о своей участи и не вздумали бунтовать.
Кристина и Исаак брели вдоль вагонов в толпе шаркающих бормочущих людей, и ей вдруг вспомнилось, как отец поднырнул под поезд и сбежал. Когда они дошли до места стыка вагонов, Кристина посмотрела в просвет на дальние поля, обрамленные лесом. Искра надежды пронзила все ее тело, и на мгновение она почувствовала душевный подъем. Но чуть только она вознамерилась предложить Исааку план побега, как увидела, что по другую сторону поезда расхаживают вооруженные охранники. Тягостное ощущение беспомощности снова придавило ее. Заключенные явно уже пытались спастись таким путем.
Кристина и Исаак стиснули друг другу руки и пристроились к ряду людей, тащившихся через ворота лагеря. У главного входа их встречали шестеро охранников и толкали мужчин в одну сторону, а женщин с детьми в другую.
Впереди Кристина увидела мальчика с мамой, которые стояли рядом с ними в поезде. Охранник отобрал у матери сына и отдал его налево в толпу мужчин. Мать и ребенок тянулись друг к другу, отчаянно сопротивляясь разлуке. Когда надзиратель стал уносить малыша, другие женщины попытались удержать мать, но она вырвалась и побежала следом. Тогда надзиратель вытащил люгер и приставил его к голове ребенка. Еще один охранник запихал мать назад в колонну женщин. Она истошно кричала, и каждый крик был длиннее и громче предыдущего, звала сына по имени, пока не сорвалась в прерывистый хрип.
Охранник не отнимал пистолета от головы мальчика и угрожающе озирал толпу: дескать, попробуйте только пикнуть. Отвращение и дикий страх овладели Кристиной, у нее стало саднить в горле, словно она проглотила горсть зазубренного льда.
Мучителем оказался Штефан, жених Кати.
На мгновение их взгляды встретились, и Кристина заметила, как изменилось лицо Штефана: он узнал ее. Девушка не успела и рта открыть, чтобы сказать об Эйхмане Исааку, как изверг растворился в толпе, унося с собой плачущего ребенка. В ушах Кристины сливались воедино и все усиливались надрывный горловой вопль страдающей матери и жестяное верчение головокружительного вальса. Она закрыла уши руками и припала к Исааку. Неужели все это происходит наяву? Ледяной ужас засел глубоко под ложечкой, в пустом желудке. Должно быть, она спит. Наверно, это кошмарный сон.
Кристина и Исаак дошли до охранников. Не успела она оглянуться, как ее уже толкали направо к женщинам. Их разделили, и Исаак все больше и больше удалялся. Кристина не помнила, как отпустила его руку, и отчаянно пыталась вызвать в памяти ощущение его теплых пальцев в своей ладони. Почему она не вцепилась в него, не осязала его прикосновения, не вбирала в себя его запах как можно дольше! Все происходило невероятно быстро. Погружаясь все глубже и глубже в зияющую пустоту лагеря, они смотрели друг на друга сколько могли, пока между ними не воздвиглись длинные темные строения и высокий забор.
Кристина чуть не задыхалась, когда две эсэсовки в звании унтершарфюрера повели женщин в большое здание, где вдоль стен стояли деревянные скамьи. За ними молча ждали истощенные арестантки с огромными ножницами в руках. Они были в не подходящих по размеру полосатых платьях, с коротко остриженными свалявшимися волосами. Женщины смотрели на вновь прибывших впалыми безучастными глазами, кожа туго обтягивала их скулы, худые ключицы выпирали.