Глава двадцать третья(начало)
Словно кото с оборванной струной –
Заплелись в клубок струны души,
Мыслей черных не разгонишь ничем,
Если грусть и тоска – от любви.
Коноито погружена в печаль. На пороге ее комнаты появляется девочка Сигэри.
Сигэри. Ойран, ванна готова!
Коноито. Да, иду. Итохана, прошу тебя, последи пока…
Итохана. Конечно. Не беспокойтесь! Госпожа О-Суги пошла сейчас в лавку к храмовым воротам, она еще не скоро вернется. А вы быстро примите ванну и хоть немного отдохните. Я им скажу что-нибудь: мол, у вас голова болит… К несчастью, вчера вечером гости шли один за другим. Разве это не утомляет?
Говорит она это вот почему. Ханбэй, с которым Коноито обменялась любовной клятвой, изгнан из верхних покоев «Каракотоя» за неуплату счетов. И даже их с Коноито встречи на улицах квартала были замечены и пресечены. Поскольку все препятствовало их желаниям, вчера Коноито тайком провела Ханбэя в свою комнату, и сейчас он там прячется.
Коноито. Ты только представь! (Взглядом указывает на стенной шкаф и после этого с тяжелым сердцем уходит в купальню.)
Итохана открывает шкаф.
Итохана. Хан-сан! Ну и теснота же здесь!
Ханбэй. Мне страшна не столько теснота, сколько… Но тут я полагаюсь на ваши заботы и, сложив ладони, молю…
Но посреди этой тайной беседы за спиной Итоханы неожиданно появляется управительница О-Суги.
О-Суги. Итохана!
Итохана. A-а… Да-да…
О-Суги. Нечего тут долго разговаривать. Немедленно иди в мою комнату.
Итохана. Какое-то дело? Я немного задумалась и даже испугалась, когда вы меня окликнули.
О-Суги. У кого на ноге рана, тот каждой колючки боится, а у кого нечиста совесть… Не важно, что за дело, выходи!
Итохана. Да, иду.
Уходя, плотно закрывает шкаф. Сердце ее неспокойно. Впереди шествует домоправительница, за ней – Итохана, а навстречу по коридору к гостиной Коноито спешат здешние «юноши», прислуга, ночные сторожа. Вся эта толпа врывается в комнату, и они выволакивают Ханбэя из шкафа, где он прячется.
Толпа. В комнате Коноито – вор! Эй, проверьте и другие гостиные!
Молодые парни. Проучим его? Тащите этого воришку вниз! Прежде чем с ним разберется хозяин, мы ему устроим: повыдергаем руки-ноги! Уж не думает ли он, что все вокруг ослепли?
Его жестоко топчут и пинают, наносят свирепые удары кулаками, а Ханбэй не может ни увернуться, ни защититься – слишком уж много противников, они держат и руки его, и ноги, так что он не в силах даже пошевелиться. Кое-как ему удается схватить одного за руку.
Ханбэй. Послушай, Кискэ! Умоляю тебя, не нужно предавать это огласке! Не ради меня, нет. Ведь жаль Коноито. Если узнает хозяин…
Кискэ. Нет, не серди меня. Что за чепуха! Если у ойран в гостиной вор, значит она с ним заодно. Кого же тут жалеть? Заведению она дорого обошлась – и ее отдать такому горе-любовнику? Известно, что ваш брат – слабак: меня тошнит, как ты трясешься… Поддайте ему, поддайте сильней! Чтобы весь его позор был на физиономии! Чтобы впредь он в квартал – ни ногой! Тащите его по лестнице вниз!
Все дружно волокут его со второго этажа вниз, в такое место, которое было бы на виду у хозяина. Продолжая выкрикивать ругательства, они безжалостно его избивают. Коноито в ванной слышит это и от негодования вся сотрясается, словно ее вдруг пронзили насквозь. Наконец, уняв сердцебиение, она собирается выйти из ванной, но гейша Хидэдзи ее останавливает и шепчет ей что-то на ухо.
Xидэдзи. Сейчас нужно выждать, ойран! Я знаю, что вам очень больно, но против вас – весь дом, и сейчас они могут причинить вам много стыда. Похоже, что их послал сам хозяин. Если сейчас, в разгар скандала, вы выйдете – это едва ли будет на пользу Хан-сану. Наберитесь терпения и побудьте пока здесь. Потом их гнев уляжется.
Коноито. Спасибо тебе за доброту, Хидэдзи!
Слезы досады подступают у нее к горлу. Стоя на пороге, она думает о Ханбэе, и думы эти терзают ей душу. Неужели бросить его вот так? Она пробует выглянуть – и слышит взрывы хохота. Каждая струна ее души дрожит в ответ, но как ни больно – а поделать ничего нельзя. По совету гейши Хидэдзи она старается держаться безразлично, но на самом деле ей и стыдно, и досадно. Ведь она обо всем заранее позаботилась – кто же выдал ее? Да, теперь его не принимают в доме, но ведь прежде он был так приветлив с хозяином и с этими парнями… И вот с человеком, от которого все они получали щедрые подарки, они теперь так жестоки. Каким бы низким ни было их ремесло – это уж слишком! Пусть даже Ханбэй поступил плохо, спрятавшись у нее в комнате, но ведь она – Коноито! Хоть и нескромно так думать, но на всех пяти улицах веселого квартала ее имя занесено в перечень самых знаменитых гейш, и ее всегда рекомендуют в чайных на главном проспекте. Она много потрудилась на благо заведения, и они могли бы посмотреть на этот случай сквозь пальцы! А отныне ей будет стыдно глядеть в лицо даже молоденьким прислужницам. Как скрыть позор? Грудь разрывается от боли… Она выходит из ванной и в прихожей, сразу за коридором, видит склонившегося над чем-то Кихэя, а рядом с ним – поверенного Кагэхати. Появление Коноито прерывает их разговор.
Кихэй. Ну-ка, Коноито, подойди сюда!
Коноито. Я сначала приведу себя в порядок, чтобы не простыть после ванны.
Кагэхати. И все же – подойдите на минуточку!
Коноито. А что случилось?
Кихэй. Кагэхати-сан, вы видели все своими глазами. При таком отношении может ли она служить в «Каракотоя»? Если она ни во что не ставит меня, законного опекуна над заведением, то какой это пример для остальных? Нет уж, пусть она уходит – забирайте ее! Тех, кого нанимал я, я сумею и наказать примерно. Прежнему хозяину она приносила доход, и, памятуя об этом, я ничего не буду против нее предпринимать, пусть только сменит место службы. Как ни заносчива Коноито, но в чужом доме она не сможет вести себя так, как здесь. Итак, Коноито, отправляйся с господином Кагэхати!
Коноито в душе с этим смирилась.
Коноито. Ах вот как! Ну что же, я сейчас соберу вещи. (Хочет идти наверх, но Кихэй ее удерживает.)
Кихэй. Нет, на второй этаж нельзя. Ну-ка, девочка, ты! Сходи к госпоже О-Суги и скажи ей, чтобы приготовила ночное кимоно и одно нарядное платье, а потом возвращайся сюда.
Разумеется, господин Кагэхати, вещи в комнате Коноито и в прихожей принадлежат ей. Но она и так меня одурачила, поэтому я сам все как следует проверю и то, что следует вам отдать, – отдам. А сегодня берите ее как есть.
Со злобой произнеся эти слова, он уходит на хозяйскую половину. Кагэхати, проводив его взглядом, поворачивается лицом к Коноито и обращается к ней вполголоса.
Кагэхати. Ишь, строит из себя хозяина! Важность напускает… Видите, ойран, как вы хотели – так и получилось. Хотя для вас это некоторое неудобство, но отправимся прямо сейчас.
Будучи поручителем, он привык к подобным сценам и смотрит на это легко. Для него большая удача, что Коноито, ойран из тех, что наперечет и в зените своей славы, перейдет к другому хозяину. Он усаживает ее в паланкин и отправляет пока что к себе домой. А тем временем на втором этаже «Каракотоя», в комнате управительницы, происходит разговор. Подозвав к себе Итохану, ученицу Коноито, управительница за что-то ворчит на нее. Однако, делая вид, что бранится, она тайком дает указания.
О-Суги….Вот поэтому мне стало жаль ее, и я устроила так, чтобы она могла уйти. Ведь Кихэй вынашивал план сделать Коноито своей женой и тем упрочить свое положение. Хотел, чтобы его называли хозяином. Даже если бы у него ничего не вышло… Ему хотелось все оставить так, как повелось в последнее время: ойран на него работает, поэтому пусть сидит в своей гостиной, а Хан-сана – выставить вон. Ему ничего не стоило понизить Коноито на две ступени, а то и свести на должность начинающей, урезав деньги на ее содержание… Так мелочно, так глупо! Ради ойран я решила поломать его планы.
Итохана. Как хорошо вы поступили! Но в таком случае – что делать с вещами ойран, с украшениями?
О-Суги. Я сейчас иду в ее гостиную, как будто бы для проверки, поэтому договорись с гейшами, которые с ней дружны, и потихоньку передай им ее одежду и прочее.
Итохана. А заколки для волос?
О-Суги. Хорошенько все растолкуй Ханако (имя девочки-прислужницы). Пусть она отнесет их в заклад, а деньги тайно передаст в Яманосюку (место, где живет Кагэхати). Это надо сделать попроворней, и чтобы никто не узнал.
Напоказ – злобная, как сущий дьявол, а душа – полна сострадания. Добрая домоправительница – это редкость. Пряча свои благие намерения от тех гейш, в сердцах которых затаилась злоба, О-Суги для отвода глаз громко бранится в своей комнате.
Ну нет! Если ты меня собираешься дурачить, то зачем я здесь служу? А ну, идем в ее комнату! Я узнаю все, что вы тут вытворяли! Начну с ойран, а потом и до тебя доберусь! Здесь, в комнате, я с тобой пререкаться не стану, все доложу хозяину! Тебе не удастся отговориться пустяками!
Произнося эти бесконечные нравоучения так, чтобы слышали все вокруг, она в душе заботится о благе Коноито и об этой начинающей гейше.
Глава двадцать третья(продолжение)
Жизнь девы веселья –
Влекомый потоком бамбук:
То быстрина, то глубокая тихая заводь.
Нынче прибило волной
в «Горный приют» –
В Яманосюку так называют бараки.
На задний двор не дотянутся солнца лучи,
«Кагэ» – тень, в тени живет Кагэхати.
Хоть и изъян для чести его ремесло,
Честен он сам, тверже камня его печати.
Голову держит он высоко,
а «на честные лбы –
Боги садятся», и вот потому, наверно,
Оборонясь бережливостью
против нещедрой судьбы,
Лоб мужу бреет сама его «горная ведьма».
O-Тами, жена Кагэхати, уже привыкла – из нужды не выкрутишься, но нынче мало того что муж приболел и все хозяйство на ней, так еще в их бедном доме поселилась ойран Коноито. А каково самой Коноито попасть в эти стесненные обстоятельства!
Блестящая жизнь в веселом квартале – и вдруг это неожиданное крушение. Пресыщенная роскошными лакомствами от Уокити трижды в день, она ест теперь жаренную в сое дешевую рыбу из ближайшей грязной лавчонки. Раньше она едва ли взяла бы это в рот! Коноито, первая красавица квартала, теперь носит ночное кимоно поверх банного халата, а к этому – пояс, украшенный золотым шитьем, и люди удивленно на нее оборачиваются. Спит она без подстилки, укутавшись в одеяло, одолженное в лавочке «Тацумия», – точь-в-точь завернутое в дубовый листок пирожное «касивамота». А сладости, купленные в балаганчике «У обезьяны», кажутся ей знаменитым печеньем «Полная луна».
Прочтя эти строки, вообразите же, в каких лишениях проводит она дни и ночи.
К Коноито обращается хозяйка дома, О-Тами.
О-Тами. Ох, чуть не забыла сказать. Я ведь только что выходила на улицу: Канэ-сан приходила – с поручением от госпожи Нобуцуги. Вот, коробка с угощением и деньги – для вас. Она сказала, что просто отдать деньги – неловко, и велела купить любимые кушанья ойран. Посмотрите-ка, какие вкусные вещи я принесла.
Коноито открывает коробку.
Коноито. Как приятно, когда о тебе заботятся! А далеко отсюда живет госпожа Нобуцуга? Если близко, я бы навестила ее…
Кагэхати, хоть и болен, громко хохочет, сраженный ее неосведомленностью.
Кагэхати. Это было отлично сказано! Разумеется, ножкам ойран придется нелегко, ведь отсюда до дома госпожи Нобуцуги идти вполовину меньше, чем когда вы ходили в квартале от вашего дома до главной улицы. Ну и ну!
Коноито. Ах вот что! Я совсем как дурочка. Я думала – далеко…
О-Тами(обращаясь к Кагэхати). Может быть, отдадим эти деньги ойран?
Коноито. Ну, это как-то странно. Да и что я с ними буду делать? Нет уж, вы купите на них что нужно…
О-Тами. Но ведь это нехорошо!
Кагэхати. O-Тами, не говори чепухи! Среди гейш редко встретишь такую сердечную, как госпожа Нобуцуга, однако для ойран Коноито один бу – это не деньги. Войдет сейчас кто-нибудь, расскажет слезную историю о тяготах жизни, и она забудет о себе, скажет: «Вот, возьмите». Словом, выбросит деньги на ветер. Поэтому-то госпожа Нобуцуга и велела Канэ-сан передать, что на эти деньги нужно что-нибудь купить. Ведь она знает про нашу бедность.
О-Тами. Это верно.
Коноито не слышит этих разговоров, она изучает содержимое коробки.
Коноито. Как раз то, что я люблю!
Ойран улыбается (неужели ей так понравилось то, что лежит в коробке?). Ведь те, кого называют словом «ойран», при всем своем очаровании, довольно нудны и брюзгливы. В еде они разборчивы, и то, что всем кажется вкусным, у них вызывает отвращение, словно это мохнатая гусеница.
О-Тами. Взгляните только: белая рыба зажарена в яйце, тут же и морские травы, и редька – уже очищенная, только натереть…
Кагэхати. Ну уж, такие восторги ни к чему. Как будто тебе показали клубень батата с голову величиной…
О-Тами. Вовсе я не восторгаюсь… Иначе что же обо мне подумают?
Кагэхати. Ну, затрещала! Иди-ка лучше завари свежего чайку. Приготовь для ойран хоть риса, да чаем его полей…
О-Тами. Ладно, ладно. Что мне надоело, так твое ворчанье – сразу начинаешь…
Кагэхати. А мне невмоготу от твоего «надоело»!
Коноито. Ну что вы, не нужно! Правда, мне бы хотелось поскорее испытать, что такое семейная ссора. Если бы это случилось, я была бы так счастлива!
Кагэхати. Ну еще бы! Так уж устроен свет, что и для гейш, и для девушек, и для девчонок предел желаний – поскорее соединиться с дорогим сердцу мужчиной, чтобы время от времени друг на друга дуться и ссориться. А как попробуют, да еще ребят нарожают… Даже молодая женщина, живущая в достатке, теряет и свою привлекательность, и любовный пыл. Уже никто не оборачивается на нее: «Ах, это такая-то!» А попробуйте-ка выйти замуж за бедного! Да что там говорить… Та, что еще вчера была у всех на устах и заставляла сердца окрестных парней биться сильнее, вдруг шествует, поддерживая огромное чрево рукой, в которой зажато ситечко для приготовления мисо, а в правом рукаве у нее приготовлены восемь мон для покупки жареного батата. Сколько их таких – раскаиваются и льют слезы, увидев кого-то, кто все еще может носить прическу «симада»? Нынешние родители плохо воспитывают своих дочерей, и они не видят ничего зазорного в том, чтобы поскорее заиметь мужа и произвести на свет детей, – словно считают это подвигом.
А теперь взгляните на гейш: девять из десяти детей не имеют, это редкость, и все знающие толк мужчины хотят иметь возле себя лишь ойран.
В разгар беседы раздаются удары колокола в храме богини Бэнтэн.
О-Тами. Уже бьют седьмую стражу!
Кагэхати. А что ты удивляешься? У нас всегда обед и ужин сразу. А вот ойран пусть и встала утром поздно, теперь наверняка уже голодна.
Коноито. Нет, есть мне совсем не хочется. По правде говоря, у меня последнее время какие-то боли в груди…
Кагэхати. Вы все еще тревожитесь за Хан-сана. Но теперь уж, наверное, он оправился. Да, ведь он говорил, что непременно придет сюда – может быть, даже сегодня…
Коноито. О нет, ведь он не знает, что со мной случилось, считает, что я все еще в квартале… Ему горько, он унижен – и как раз теперь он думает, что все это из-за меня…
Даже рассудительная ойран из-за любви ропщет и льет слезы.
Кагэхати. Как бы там ни было, он уже наверняка знает обо всем, что произошло, от своих друзей.
Коноито. Но вестей от него нет! А вдруг они сделали с ним что-то ужасное, когда били? И по дороге домой могло случиться что угодно… Как я могу не волноваться!
Кагэхати. Ну-ну… Едва ли с ним что-то такое стряслось…
Пока они разговаривают, жена Кагэхати расставляет на столике посуду и приносит ужин для Коноито.
А где сейчас должен быть Хан-сан? Наверное, в Нэгиси?
Коноито. Нет, не там. Он говорил, что укроется в доме господина Ягиносиро.
Кагэхати. Надо же! И где живет этот господин?
Коноито. Где-то в Сугамо…
Кагэхати. Да, вы туда не скоро доберетесь, если вздумаете навестить! Беда!
Во время этого разговора за дверью раздается женский голос: «Простите, можно?»
О-Тами. Кем изволите быть?
Голос. Не здесь ли живет господин Кагэхати, который часто бывает в Квартале?
Кагэхати. Клянусь, голос девичий, но кто это – не знаю.
Коноито, услышав слово «квартал», прячется на втором этаже.
О-Тами. Да, он здесь, заходите.
Девушка раздвигает дверные створки, но зайти не решается.
Пожалуйте сюда, прошу! По какой надобности изволите быть?
Кагэхати. Не стесняйтесь, пожалуйста, зайдите! Эту девочку я где-то уже видел… (Последние слова бормочет себе под нос.)
Девушка. Да, когда-то мы с вами встречались. Я из «Каракотоя»…
Кагэхати. Да-да… Как же, вас зовут…
Девушка. Я жила там раньше, уже давно…
Кагэхати. А! Вот и вспомнил! Уж не вы ли госпожа О-Тё?
Девушка. Да.
Кагэхати. Так-так, вот оно что… Вы уж извините меня, мне нездоровится… (Слегка приподнимается на постели.) За то короткое время, что мы не виделись, вы стали сущей красавицей! Может быть, предложить вам чайку? Однако что вас к нам привело? Где вы теперь?
О-Тё. Я живу в Коумэ.
Кагэхати. Да-а? Ну, тогда у вас едва ли может быть дело ко мне. Наверное, вы принесли нам какую-нибудь весточку из Квартала?
О-Тё. Нет… (Запинается, но затем все же принимает решение.) Я пришла к вам потому, что хочу попросить… Ну… Устройте и меня куда-нибудь! Пожалуйста!
Кагэхати. Вот так штука! Не ожидал такого разговора… Хоть вы и выросли в Квартале, но вдруг, сгоряча, решиться… Вероятно, у вас есть весьма и весьма веские причины… Что же случилось?
О-Тё. Да, мне нужно немного денег…
Кагэхати. Ах, деньги – ну, об этом мы поговорим. Только прежде расскажите мне все подробно, ведь это плохой выход. Как правило, можно обойтись и без этого.
О-Тё. Нет-нет, теперь я совсем свободна, ничто меня не связывает…
Кагэхати. Зачем же тогда деньги?
О-Тё. Видите ли, прежде в Квартале был один человек, мой брат… Ну а теперь он вернулся в дом своих настоящих родителей. По случаю его возвращения в семью предстоят большие траты, и вот я решила скопить для него…
Вслушиваясь в этот голос, Коноито спускается по лестнице вниз.
Чем же в самом деле это закончится? Ответ в конце следующей главы.
Глава двадцать четвертая
Итак, О-Тё узнала, что Тандзиро, принятый в родную семью, втайне мечтает хотя бы отчасти возместить похищенные ранее Мацубэем деньги. Таким образом он отблагодарил бы всех за счастливый поворот в своей судьбе. О-Тё решила, продав себя, достать денег и тем доказать свою преданность мужчине. Только взгляните: совсем еще молода – и столь самоотверженные устремления! Про таких говорят: «героическая девушка». И разве не достойно восхищения то, что за столь короткий срок она дважды решается собою пожертвовать?
Тем временем со второго этажа спускается ойран Коноито.
Коноито. Неужели О-Тё-сан? Вот неожиданность!
О-Тё. Ойран? Как вы здесь оказались? И такой измученный вид, похудели…
Коноито. Правда? За последнее время мне пришлось перенести множество невзгод… Но что привело сюда тебя?
О-Тё снова по порядку рассказывает о причинах своего прихода.
О-Тё. Ойран, зачем я так страдаю? И беды ойран тоже, наверное, из-за Хан-сана…
Коноито. Да, это так. Но теперь все стало еще ужаснее, чем прежде. Ах, я не выдержу, у меня разорвется грудь…
Коноито рассказывает подробности того, что с ней произошло. В то время, как они изливают друг другу свои горести, с улицы доносится стук деревянных сандалий. «Простите, не это ли дом господина Кагэхати?» – «Да». – «Если так, вы позволите?»
Зашедший в дом человек – Сакурагава Дзэнко собственной персоной. Коноито бросает на него быстрый взгляд.
Ой, Дзэнко-сан!
Сакурагава Дзэнко. О, вот и ойран! Очень, очень кстати. Раз уж вы здесь, то сразу все и выясним. Прошу прощения, но сперва я сяду.
Кагэхати. Да вы проходите…
Сакурагава Дзэнко. Нет-нет, не беспокойтесь… Ойран, поистине неслыханное дело! Я сам ничего не знал, но недавно меня впервые пригласили в усадьбу господина Тибы Ханнодзё, это боковая ветвь семьи князей Тибаноскэ. Не имея к ним ни малейшего касательства, которое могло бы объяснить цель визита, я недоумевал: зачем он пригласил меня? Когда же я пришел и увидел, что хозяин не кто иной, как Хан-сан из Нэгиси, то был совершенно ошеломлен. Постепенно выяснилось, что до сих пор он, как младший сын, проживал вне усадьбы, а поскольку был слаб здоровьем, то и от семейных дел отошел, словно с юных лет ушел на покой. Однако неожиданно скончались его отец и старший брат, и наследником в доме стал Хан-сан. Его ближайший помощник принял меня и передал секретную просьбу – позаботиться об ойран. Сразу же после этого я отправился в «Каракотоя», но там как раз держали совет. Вчера я снова сходил туда – и опять скандал. И вот наконец сегодня я до вас добрался.
Коноито. Ах, вот в чем дело! Теперь я понимаю, почему от Хан-сана не было вестей. А что там в «Каракотоя» случилось?
Сакурагава Дзэнко. А разве вы до сих пор ничего не знаете?
Кагэхати. Я сказал им, что сам зайду, поэтому пока…
Сакурагава Дзэнко. Нет-нет, это совсем не то, что случилось с ойран. Гораздо ужаснее!
Коноито. Что же произошло?
Сакурагава Дзэнко. О, вы будете поражены! Хозяином заведения ведь считается опекун, а оказалось, что он – Фурутори Сабунда, главарь разбойничьей шайки.
О-Тё. Так что же, назначенный старейшинами опекун Кихэй – разбойник?
Кагэхати. Страшные дела творятся…
Сакурагава Дзэнко. Вы спросите, откуда это стало известно? Господин Сигэтада арестовал человека, который служил в доме То-сана из Киба – его звали не то Мацубэй, не то Госиро. И после этого понемногу все раскрылось. Похоже, для «Каракотоя» настали трудные времена, поговаривают даже, что заведению не выстоять. Послушайте, что еще говорят: оказывается, самурай Хандзава Рокуро уже давно вел розыски и тайно расспрашивал о приемной дочери владельцев «Каракотоя». Фурутори Сабунда, или Кихэй, как его звали, – всего лишь опекун, поэтому к семье отношения не имеет. Все достояние семьи, видимо, будет поделено между приемной дочерью и старейшинами. Так я, по крайней мере, слышал. Если так, то и дело ойран можно будет уладить без труда. В любом случае ойран отправится к Хан-сану. Согласны?
Коноито. Буду рада, если это так.
Сакурагава Дзэнко. Ну а я, услышав ваши слова, теперь же принимаюсь искать способ, чтобы все устроить. Похоже, автор этого сочинения сильно меня недолюбливает. Во всех нелепых ситуациях он непременно выводит на сцену меня… Ну да ладно, теперь нам ясно, где зло, а где добро, и я всех с этим поздравляю. В ближайшие же дни все будет улажено.
С этими словами Дзэнко удаляется.
Отныне Коноито и О-Тё нежданно обрели радость и надежду в любви, а сливовый календарь открыл для них отсчет счастливых дней. Что же касается других семейств, то, говоря вкратце, все они выбрали благоприятные для свадьбы дни, и О-Ёси стала женой Тобэя, а Коноито вошла в дом господина Ханнодзё. Что же касается О-Тё, то Рокуро Нарикиё в дальнейшем стал выяснять подробности ее происхождения, и она оказалась дочерью Хонды Дзиро Тикацунэ. Принимая во внимание ее незапятнанную честь и безупречную верность Тандзиро, а также тайное о нем попечение, О-Тё была названа законной женой Тандзиро, чтобы Тандзиро, во исполнение заветной мечты, продолжил имя рода и упрочил его процветание. Ёнэхати же за ее несравненную преданность, с позволения господина Рокуро, введена была в покои наследника как его наложница. С тех пор все они стали жить в добром согласии.
Что же касается юной гейши Итоханы, домоправительницы О-Суги, поверенного Кагэхати и других добрых людей, то пусть же все они и впредь здравствуют и процветают. Злодеи же пусть будут наказаны, каждый – согласно своему прегрешению.
Четыре мои героини тайно поклялись быть друг другу сестрами. По возрасту старшей стала O-Ёси, за ней – Коноито, третья сестра – Ёнэхати, а четвертая – О-Тё.
Весенней сливы щедрый дар я славлю!
И пусть потомство драгоценное ее,
Преумножаясь, нам несет благоуханье.
На сем позвольте кисть мне отложить.