ойран, которая в заведении имела две комнаты – прихожую и гостиную, что также было привилегией ее ранга. Ученицы ойран, девушки пятнадцати-семнадцати лет, назывались фурисодэ синдзо (букв. «новенькие, трясущие рукавами»), так как рукава их одежд не были зашиты накрепко, чтобы по мере роста платье можно было подогнать по фигуре. У «новеньких» не было своих комнат; лишь тогда, когда они начинали самостоятельно выходить к гостям и получали звание ёбидаси синдзо («новенькая, которую вызывают»), им выделяли гостиную, но без прихожей.
Самые маленькие ученицы ойран, девочки от семи до тринадцати лет, назывались кабуро или камуро.
Помимо учениц ойран гостя приветствовала также банто синдзо («дежурная») – женщина, ведавшая всеми делами ойран и ее окружения: от бытовых забот до «графика работы». Нередко банто синдзо (или бансин) была уже в годах, но это могла быть и молоденькая девушка, выказавшая недюжинные организаторские способности. Кроме того, в гостиную ойран нередко заглядывали хозяин заведения, домоправительница яритэ, следившая за порядком и поведением женщин, мужской персонал веселых домов – вакамоно («юноши»). Гостю следовало всех одарить.
Не стоит и говорить, что в веселье участвовали приглашенные гейши (разливали вино, пели и танцевали). Кроме того, эдосцы имели обыкновение развлекаться не в одиночку, а с профессиональными компаньонами тайкомоти (букв. «человек с барабанчиком»). Некоторые тайкомоти жили тут же в Ёсиваре, другие приезжали в Ёсивару вместе с гостем. Весельчак и балагур, «человек с барабанчиком» был также и знатоком своеобразного этикета веселого квартала, разработанного до мелочей. Успех гостя у женщины во многом зависел от соблюдения этикета. Притом что гость платил (и немалые деньги!), окончательное решение – разделить ли с ним ложе – всегда было за ойран.
С одной стороны, ойран считались «женой на одну ночь» и, как все замужние женщины в Японии, чернили зубы. С другой стороны, ойран почитали так, как никогда не почитали жену. В гостиной на лучшем месте, возле парадной ниши с каллиграфическим свитком или картиной, восседала всегда ойран, а не гость.
Девы веселья и внешне отличались от обычных женщин: их прически украшало неимоверное количество драгоценных шпилек, они не носили носков таби, ибо голая пятка, похожая на очищенную луковку, считалась необычайно привлекательной. Они говорили на особом языке: существовал специфический жаргон квартала, в отдельных заведениях даже были приняты свои словечки.
Однако, чтобы не наскучить, веселый квартал должен был не только хранить традиции, но и радовать гостей все новыми и новыми развлечениями. Выше говорилось о квартале Ёсивара, каким он был во второй половине XVIII – первой половине XIX века. За эти сто лет в Ёсиваре случилось девятнадцать больших пожаров, каждый раз уничтожавших квартал дотла. Однако жертв никогда не было, обитатели благополучно эвакуировались и, пока квартал не отстраивался заново, продолжали заниматься своим ремеслом в бараках нагая, которые временно снимали в таких районах Эдо, как Ханакавадо. Существует даже мнение, что пожары не тушили специально, поскольку обновление обстановки сулило новый приток гостей. Действительно, среди эдосцев были популярны анекдоты и шутки о посещении дев веселья в «полевых условиях», и от гостей не было отбоя, хотя цены оставались такими, какими они сложились в Ёсиваре.
Таким образом, в истории Эдо бывали периоды, когда веселые дома оказывались в гуще городской жизни, а не «за стеной». К концу XVIII века эта тенденция усилилась. В таких районах, как Фукагава, Синагава, Синдзюку, возникли новые центры развлечений, называемые окубасё («укромные места»). Там можно было не только попировать в компании гейш, но и купить любовное свидание, что всячески скрывали от властей, ибо запрет на проституцию вне стен Ёсивары продолжал действовать.
К началу XIX века наиболее процветающим районом, где охотно селились все, кто причастен был к миру развлечений и где было много «укромных мест», стал район Фукагава. На берегу реки Фукагава появилось множество фунаядо («домики у причала»). Функция их была та же, что и у чайных домиков Ёсивары: посредничество между гостями и женщинами. Тут же – в «домиках у причала» – назначали порой свидания. Женщины, селившиеся в Фукагаве, называли себя гейшами, а поскольку Фукагава находилась в юго-восточном направлении от замка сёгуна, то они назывались еще тацуми гэйся («гейши с юго-востока»), а также хаори гэйся («гейши в накидках»), ибо носили мужскую накидку хаори, подражая артистам-мужчинам.
Гейши Фукагавы, как правило, работали парами, сопровождая гостя в прогулках, на пирах и во всевозможных увеселениях. По сравнению с затворницами Ёсивары, гейши Фукагавы пользовались гораздо большей свободой и сами распоряжались заработанными деньгами. К концу эпохи Эдо образ гейши – идеальной возлюбленной – прочно вошел в литературу и живопись, соперничая с образом ойран.
Действие «Сливового календаря любви» происходит как в квартале Ёсивара, так и в Фукагаве. Хотя автор неоднократно подчеркивает, что не ставит своей целью бытописание и плохо знаком с миром развлечений, повесть насыщена меткими и емкими деталями, характеризующими обстановку, костюмы, повадки, речевые особенности обитателей эдоских веселых кварталов. Среди друзей автора были известные в мире развлечений люди, и некоторые из них (тайкомоти Сакурагава Ёсидзиро и Сакурагава Дзэнко, гейша и сказительница Киёмото Нобуцуга) выведены в качестве действующих лиц повести.
Кто же этот человек, именующий себя то «отшельником с Горы Золотого Дракона», то «патриархом эдоских повестей о чувствах», то «автором наставительных сочинений, мягкосердечным, как старая женщина»?
Об авторе «Сливового календаря любви» нам известно не так уж много. Настоящее имя его было Сасаки Садатака Тёдзиро, а родился он, видимо, в 1790 году в Эдо. В юности он успел попробовать себя в качестве профессионального рассказчика. Жанр устного рассказа был в Эдо весьма популярен, существовало множество его разновидностей. С 1815 года Тамэнага Сюнсуй, принадлежавший от рождения к купеческому званию, стал владельцем собственной печатни, которая называлась «Сэйриндо».
Книгоиздательское дело в Эдо процветало. Коммерческое книгопечатание развилось еще в XVII веке, в старых культурных центрах Киото и Осаки. Публиковали японскую и китайскую классику, городскую литературу: поэзию, прозу, тексты пьес. Много издавалось ученых трактатов, справочников, путеводителей. Печатали с деревянных досок, на которых вырезали целиком страницу – и текст, и иллюстрации. Наборный шрифт был известен, но не привился.
Издательство Тамэнаги Сюнсуя было небольшим, специализировалось на беллетристике и печатало самые дешевые в производстве книги, так называемые тюбон. Слово «тюбон» означает определенный формат книги, но в некоторой степени оно характеризует и ее содержание, а также и предполагаемого читателя. За жанрами беллетристики, находящимися в строгой иерархии, закреплены были и такие отличия, как цвет обложки, количество иллюстраций, формат. Книги тюбон предназначались малообразованным читателям, в том числе женщинам и детям, и представляли собой облегченные версии повествований о самурайских подвигах и фантастических приключениях, пересказы известных пьес, а также юмористические зарисовки быта и нравов горожан. Часто Тамэнага Сюнсуй перепечатывал книги, вышедшие в более крупных издательствах, либо же публиковал отвергнутые там рукописи. Так, например, исследователи считают, что знаменитый автор рыцарских романов Такидзава Бакин (1767–1848) до конца дней нелестно отзывался о Тамэнаге Сюнсуе как о писателе, поскольку в бытность свою издателем Сюнсуй без разрешения Бакина переиздал его повесть «Кандзэн Цунэё моногатари». Однако в те времена это была обычная практика.
Известно, что издатель Тамэнага Сюнсуй посещал в качестве ученика и помощника дома таких популярных эдоских авторов, как Сикитэй Самба (1776–1822) и Рютэй Танэхико (1783–1842). В те времена труд популярного писателя мыслился как одно из ремесел. Каждый обладающий известностью мастер имел учеников, которым доверял часть работы. Сам мастер намечал план произведения и осуществлял общую редакцию, лишь в отдельных случаях работая как автор в нашем понимании. Беллетристам следовало чутко улавливать вкусы публики и поддерживать тесную связь с издателями и художниками-иллюстраторами, от которых в немалой степени зависел успех книги. Нередко в одном лице сочетались писатель и художник-иллюстратор (Санто Кёдэн) или же писатель и книготорговец (Сикитэй Самба).
В 1818 году издатель Тамэнага Сюнсуй обратился к писательству. В соавторстве с Рютэем Ридзё, которого в некоторых работах называют старшим братом Сюнсуя, он написал небольшую книгу «Акэгарасу ноти-но масаюми» («Вещий сон после предрассветного карканья ворон»). Сюжет был основан на реальном происшествии, имевшем место в 1769 году и уже воспетом в устном драматическом сказе синнай. Речь шла о двойном самоубийстве влюбленных, актера Токидзиро и девушки Урадзато, гейши в гостинице на горячих источниках. После успеха первой части книги, под которой Тамэнага Сюнсуй не поставил своего имени, вторую часть Сюнсуй подписал псевдонимом Сомахито. Псевдоним «Тамэнага Сюнсуй» был впервые употреблен писателем лишь в 1828 году, причем наряду с ним всегда использовались и другие.
Успех первой книги привлек к Тамэнаге Сюнсую желающих писать и печататься – учеников. Карьера гэсакуся («беллетрист») была заманчива для тех, кто жаждал славы, ибо в широких слоях читающей публики писателей почитали наряду со знаменитыми актерами и звездами веселых кварталов. Писательское ремесло обслуживало потребность в развлечениях, столь развитую у эдосцев. Само слово гэсаку, которым обозначали продукцию беллетристов, несет в себе два смысла: «творить, забавляясь» и «творить ради того, чтобы позабавить». Первая из двух этих интерпретаций была актуальна в XVIII веке, когда самураи должны были оправдываться, если брались за кисть не ради создания исторических или конфуцианских трактатов, высокой поэзии, филологических штудий. Однако правительственными эдиктами 90-х годов XVIII века (реформы годов Кансэй) самураям было запрещено заниматься сочинительством, результатом чего стало выдвижение целой плеяды авторов-горожан, которые писали для самого широкого круга читателей. Эти авторы если и заявляли порой, что сочиняют для собственной забавы, то делали это скорее по традиции. Для известных беллетристов XIX века гонорары были весомым источником доходов: писательский труд стал профессией, а отнюдь не развлечением.