Один из неприятных моментов в работе филера – поворот. Объект скрывается за домом, и, чтобы его не упустить, приходится ускорять шаг. Еще хуже, когда сразу за первым поворотом следует второй.
Как Петр и думал, это был опять мужчина. Имидж – бедный студент: брюки, сандалии, клетчатая рубашка. Все неброское, поношенное.
Выскочив из-за угла, студент увидел, что Петр пропал, и на секунду растерялся. Секунды Петру было достаточно. Он отошел к прилавку и принялся рассматривать средства от головной боли. Сейчас хвост сообразит, в чем дело, и успокоится. В аптеку он не зайдет, будет пастись снаружи. У него есть время занять хорошую позицию где-нибудь в теньке, за деревом. На здоровье. Это уже не имеет значения.
Покинув аптеку, Петр насухую проглотил таблетку и пошел обратно. Вскоре он был на Нижней Мухинской. Еще немного, и он достиг тех самых дворов, где произошло его освобождение из крезушного плена. Вспомнился Ку-Клукс-Клан, алчный и глупый человек с пудовыми кулаками. Где он теперь? Что с ним? Человечек…
Вереница темных дворов была все такой же сырой и вонючей. Солнце в этих колодцах появлялось только в полдень и не успевало просушить гниль вокруг мусорных баков. Хворых голубей с прошлого раза, кажется, не убавилось, а окна по-прежнему оставались зашторены – смотреть здесь было не на что.
Воспользовавшись паузой, Петр пролетел две секции и вжался в нишу с железной дверью. Хвост побежит, обязательно побежит. В первом дворе он будет еще осторожен, во втором уже не так, потом прикинет длину галереи и, чтобы не потерять объект окончательно, помчится со всех ног.
Сзади раздались торопливые шаги. Остановившись, студент что-то шепнул – видимо, в рацию, и двинулся дальше. Не найдя Петра, он бросился вперед и неожиданно для себя напоролся животом на остроносый ботинок.
Петр добавил для гарантии под коленную чашечку и, оттащив филера с прохода, зажал его между стеной и ржавым контейнером.
– Пушка есть? – Спросил он и, не дожидаясь ответа, быстро обшарил его брюки. – Рацию сюда. Так. На кого пашешь?
– Я не… вы не… – шаблонно запротестовал студент.
Петр схватил его за нижнюю челюсть и дважды впечатал головой в острый угол.
– Ты не понял, кекс. Ты попал! На такие бабки, что если твоя мама продаст почку и глаз, это будет только десять процентов. На кого пашешь, сявка?
Он почувствовал, что его занесло не в ту степь, это было скорее из репертуара Ренатика, но отступать было поздно. Петр вдрызг разбил студенту губы и продолжил в ускоренном темпе.
– Сука, кишки выпущу! Кто послал? Кто велел следить?
– У нас крыша, – прошамкал он. – Все переговоры с ней.
– А, переговоры?
Петр отпустил рубашку, но лишь для того, чтобы поудобней взять рацию. Он колотил ей по лбу студента до тех пор, пока пластмассовый корпус не развалился на куски.
– Переговоры окончены. На кого пашешь?
– Я не сам… от конторы, – пробормотал филер, закатывая зрачки.
– Ты погоди спать, дружок. Давно меня водите?
– Второй день.
– Что за контора?
– «Фомальгаут».
– Во, назвали! Сам не выговоришь. Кто такие? Сыщики, что ли? Чей заказ работаешь?
– Обращайся к начальству…
– А я к тебе обращаюсь. Я тебя уважаю, понимаешь? Почти как начальство.
– Чего ты?.. Я простой исполнитель…
Петр вытянул шею, оглядывая дворы. Со стороны больницы ковыляла старуха с сумками.
– Ты не простой, сынок, – заговорил он как можно быстрее. – Ты исполнитель, который должен кучу бабок. Ты попавший исполнитель. Квартира есть? Продашь. Вместе с телевизором и ночной вазой.
– Все денежные вопросы… – начал было студент, и Петр, сообразив, что его опять отсылают к начальству, нанес серию действительно серьезных ударов.
– Денежный вопрос решен. Ты нищий. Остался вопрос о твоей жизни.
Сознавая, что времени все меньше и меньше, Петр хлопнул его ладонью по ширинке. Нащупав мужские сокровища, он сжал пальцы и нешуточно рванул руку вверх. Обмякший студент мгновенно взбодрился и огласил дворы истошным криком. Старуха с кошелками замерла и, поразмыслив, повернула назад.
– Тебя как зовут? – Тихо спросил Петр.
– Аркадий… А! Отпусти!!
– Я, Аркаша, какал на все ваши крыши. Ты, наверно, не в курсе, кто я, иначе раскрылся бы сразу – как кувшинка. Мне лишний труп статьи не испортит.
– Клянусь!..
– Верю. Ты не знаешь, кто заказал меня выпасти. Но догадываешься. Что-то слышал, что-то сам додумал.
Для активизации мыслительного процесса Петр подергал рукой.
– Партия… – мучительно выдавил студент. – Партия какая-то. Неизвестная, маленькая. У больших свои службы… Уй, отпусти, а? Задание странное, у нас таких еще не было. Фиксировать все контакты, но ты не основной. Через тебя мы должны выйти…
– На кого?
– На него, – он сунул руку в задний карман и достал увеличенную копию фотографии с паспорта.
На снимке был Борис Черных.
– Вот так да… – проронил Петр. – Партия Прогрессивного Порядка?
– Да говорю же, я не…
– Сколько тачек?
– В работе? Три.
– Кто у дома остался?
– Никто. Все – за тобой.
– Может, тебе яйца не нужны?
– Честно. Там сейчас никого. Где мы столько людей возьмем? У нас не ЦРУ.
– Если наврал, я тебя найду, – предупредил Петр, разжимая хватку.
– Угу, – согласился студент. – А что начальству передать?
– Что им будет больнее.
Петр оттолкнул его на кучу преющего мусора и стремительно пошел назад, к Нижней Мухинской. Разыскав телефон-автомат, он сунул в прорезь карточку. После пятого гудка ему сказали:
– Это квартира Бориса Черных. Если вы не ошиблись номером, можете оставить свое сообщение…
– Девчонки, ответьте, это я.
– Петр? У тебя что-то случилось? – Встревоженно спросила Настя. В трубке слышался разноголосый мужской смех.
– У меня – нет, а у вас? Что там за массовка?
– Ренат вернулся. Четырех мудаков с собой приволок.
– Разберемся. Костя как, вменяем?
– Относительно.
– Берите его в охапку и дуйте на новую базу.
– Тебе понравилось?
– Я еще не видел, – признался он. – Но старая точно не годится.
Из-за дальнего поворота вырулила темно-зеленая «четверка». Кого теперь искали сильнее – объект или пропавшего филера, было неизвестно, но то, что минут через пять студент найдется, сомнений не вызывало.
– Настя, у вас четыре минуты, – сказал Петр и бросил трубку.
Кажется, в «Жигулях» его успели заметить. Он не знал, есть ли у группы наблюдения какой-нибудь аварийный план, но хорошо помнил, что когда сам занимался слежкой, такой планчик имел. В него входила ликвидация объекта. Для мокрухи эти ребята не годились, но ведь он еще не всех видел.
Петр бросился в узкий проход между домами и выбежал на параллельную улицу. Не останавливаясь, пересек проезжую часть и снова влетел в какой-то мелкий дворик. За ним начиналась улица пошире, со светофорами и трамвайными путями.
Он скомкал фотографию Бориса и поднял руку. Желающих подвезти оказалось так много, что можно было устраивать конкурс на самого быстрого.
Доброе утро, предатель. Как спалось, предатель? Ничего? Вот и славно. Как сердчишко? В порядке? Это самое главное. Было бы здоровье…
Вставай, предатель, опоздаешь на завтрак.
Его продолжали держать в одноместной палате, по странному капризу архитектора – без окон. Впрочем, слово «держать» – для другого случая. Единственное, что было запрещено, – это передвижения по улице с десяти вечера до шести утра, но данный запрет касался всех граждан. В остальное время он был предоставлен самому себе.
На следующий день после того, как Мясник отключил его от аппарата, прибыл курьер из прокуратуры. Молодой парень, фактически школьник, вручил ему черную папку с золотым гербом. В папке Костя обнаружил выписку из постановления трибунала, которая уведомляла, что обвинения в измене родине, терроризме и подрывной деятельности с него, К.А.Роговцева, сняты. «Ввиду глубокого раскаяния и неоценимой помощи, оказанной следствию» – эта фраза была набрана обычным шрифтом, тем не менее, буквы выглядели слишком крупными. Им было тесно в одной строке, и, оторвавшись от бумаги, они повисли у него над головой. И каждый, кто находился рядом, – на расстоянии выстрела – мог прочитать и про раскаяние и, особенно, про неоценимую помощь. А потом все эти казенные витиеватости сократились до одного слова и отпечатались у него на лбу – навсегда.
Доброе утро, предатель.
Константин надел байковые штаны и футболку – теплые больничные рубахи из-за жары никто не носил. Как старик, не поднимая ног, он дошаркал до умывальника и открыл личный шкафчик. Бумажное полотенце, зубная щетка, станок – все, что нужно.
Раны, несмотря на халатность медиков, заживали. В квартире после нескольких обысков, разумеется, бардак, но это не страшно. Зато он может туда прийти – не таясь. Если кто по старой памяти вызовет группу захвата – как-никак, бывший государственный преступник, – то на это имеется справочка из трибунала. Его охранная грамота. Не у каждого есть документ с постановлением «невиновен».
Долечиться и вернуться домой. Чтоб не заниматься уборкой, можно пригласить какую-нибудь подружку. А можно сразу двух, авось не погрызутся. Этого добра у него хватает. Друзей вот не осталось, а подружек навалом.
Константин провел бритвой по щеке и замер. Думая о доме, он видел не свою квартиру и даже не свой мир. Домом он по-прежнему считал другой слой – тот, где находились Петр и Нуркин. Здесь все уже было решено, здесь Нуркин победил – морально, по крайней мере, а там борьба только разворачивалась. Там еще можно было остановить катастрофу. И, главное, там Костя не чувствовал бы себя подонком.
Другой слой дал бы ему возможность начать новую жизнь. Людмила намекала на суицид. Петр не намекал, а говорил прямо, но это от того, что сам не пробовал. Лучше застрелиться, советовал он, будто речь шла о чем-то тривиальном. Он искренне полагал, что если на это решила