– Стонать не будем, – заверила Людмила. Она дождалась, пока Ренат не уберется и, немного расслабившись, сказала. – Ты сделал неверные выводы.
– Немаляев – твой дядя.
– Я не отказываюсь. Но между нами ничего общего.
– Ой ли? Тетрадь Бориса уже у него?
– В сумочке. Она там с первого дня лежит. Хочешь – бери. Все равно она бесполезна. Борис писал для себя.
– Зашифровано?
– Ты как ребенок. Бери и читай. Там одна вода. Ты ведь надеялся найти инструкцию? «Делай раз, делай два». Нет. Какие-то нравоучения, декларации. И все. Собиралась назад подбросить, да этот переезд…
– А где нашла?
– На полке. Борис ее действительно не прятал. По-моему, он не предполагал, что она кому-то понадобится. – Людмила дотянулась до ремешка и, стащив сумку со стула, положила ее перед Костей. – У меня там еще ствол, ты будешь нервничать. Сам доставай.
Константин, не сводя с нее глаз, повернул замочек и нащупал пистолет. Выщелкнув обойму, он положил ее в карман и достал потрепанную, с закрученными углами, тетрадь.
Смерти нет. Умирая, человек всего лишь теряет одну из бесчисленных теней. Человек жив, пока себя осознает. Прекратить это невозможно, так же, как невозможно постичь бесконечность отражений. Если бы мы научились видеть свои тени, разбросанные в…
– Здесь все в таком духе? – С отвращением спросил Костя и перевернул пару листов.
Оплакивание мертвых – самая глупая из традиций. Широта ее распространения наводит на мысль об умышленном искажении действительности. Смерть физического тела является ничем иным, как частичным освобождением от…
Ну вот, освобождение, подумал Костя. Чего же он тогда обижался? Не в том лесу закопали?
– Это фуфло, – заявил он. – Ты сама написала.
– Сравни почерк, – равнодушно отозвалась она.
– Ты племянница Немаляева. Все, что ты говоришь, для меня ветер. Людмила, неужели ты не боишься? Среди злых мужиков… А Настя? Вы с ней заодно?
– Мы вместе. Но к дядюшке никакого отношения не имеем. На Родине я с ним не общалась, в этом слое тоже. Почти.
– А на моей Родине ты ему как дочь.
– Я отвечаю только за свою. Это… семейное. Он отлучен от клана.
– Почему я не перережу тебе горло? – Сокрушенно пробормотал Костя.
– Потому, что я тебе нужна. Сегодня я собиралась уйти. Но решила остаться. Дядюшка погиб, да? Сюда он перекинулся из твоего слоя. Ты будешь искать с ним встречи, но без меня он тебя примет… по-другому.
– Что ты мелешь?
– Я слышала, как ты бредил.
– С Немаляевым я общаться не планирую, – отрезал Константин.
– Придется. Твоего сотника замкнуло, и ты это видишь. И я вижу. Ты пойдешь к дяде Саше. Больше тебе деваться некуда. И я пойду. Раз дядюшка ищет тетрадь Бориса, значит движется в том же направлении, что и мы. Или желает двигаться.
– «Мы»?
– Наш опыт для него будет сто крат полезней, чем эта ахинея.
– Немаляев – враг.
– Твой враг – это режим, построенный Нуркиным. А дядюшка… он не такой.
– Понятно. Ты с ним поссорилась и, чтобы реабилитироваться, хочешь вернуться с трофеем. Тетрадки Бориса тебе показалось маловато, и ты решила перетащить меня.
– Дурак, – грустно сказала Людмила. – В этом слое он убил моего отца. Давно, я была еще ребенком. Поэтому я и уговорила Настю остаться с вами. Но теперь… Ты знаешь, что происходит вокруг. Неделя-две, и все рухнет. Выйди на улицу и посмотри на людей. Они сошли с ума.
– А Немаляев – спаситель. Да?
– Назови другого, я буду рада.
Она легко, без помощи рук поднялась и открыла форточку. Костя невольно залюбовался ее фигурой и почему-то вспомнил себя в больнице. Вспомнил одиночество и безысходность. Здесь Людмила тоже была одна – с Настей из так называемого дружественного клана и чужим дядей Сашей. То, что она говорила, имело смысл, но Константина по-прежнему что-то смущало.
– У меня была тысяча возможностей вас прикончить. Всех. И сейчас тоже, – она задрала блузку и продемонстрировала дамский пистолет, приклеенный скотчем прямо к телу.
Она ведь и вправду могла меня убить, подумал Константин. И не сделала этого. А я мог бы рассказать сотнику о том, чья она племянница. И промолчал. Видимо, по той же причине.
– Когда ты с ним свяжешься?
– Я пытаюсь. Но вор в законе – не химчистка, в телефонном справочнике его номера нет.
– Он есть у Петра.
– Знаю. Но надо подождать.
– Чего? У моря погоды?
– Не сегодня, – выразительно сказала она.
– У вас, у женщин, всегда так. В самый неподходящий момент.
Константин вернул ей обойму и вышел из комнаты. Его не покидало ощущение, что он снова кого-то предал. Еще ничего не сказав и не сделав – уже предал. Внутри. Не Петра и не сотню – саму идею. За которую он, собственно, и убивал. Странно, но сожаления он не испытывал.
– Погано у вас тут. Суетно как-то, напряженно. Не люблю я Москву. То ли дело север – чистота, простор! – Кокошин брезгливо отстранил рюмочку и опрокинул бутылку в бокал для лимонада. – И пьете вы, как французики. Скурвились совсем.
Он поднес стакан ко рту и, шумно выдохнув, проглотил двести грамм коньяка.
– Устроился нормально? – Спросил Нуркин.
– Нормально, – отмахнулся он. – Шурик все оформил, я и чемодан-то свой не видел. Отвезли-привезли. Телки на выбор. Люкс!
– Не о том я. Как здесь устроился? В этом мире.
– А-а! Ничего, – скривился Кокошин. – Полковник. Командир БРП, женат. Вот с женой мне не очень…
– «Бээрпэ» – это что? – Перебил его Нуркин.
– Береговой ракетный полк.
– Ракеты э-э…
– Да ну брось ты! Там не то, что ты думаешь. Противокорабельные. Ядреную голову на нее поставить можно, но дальше Мурманской области она все равно не улетит.
– Жаль, – признался Нуркин
– И не говори.
Кокошин наполнил второй стакан и, чокнувшись с пустой рюмкой, влил его в себя. Нуркин не таясь наблюдал за бывшим министром просвещения и поражался, куда все делось. Глянца Кокошину не хватало всегда, но таким пещерным он не был. Во всяком случае, на встрече с ректорами вузов Нуркин за него не краснел. А теперь? Кокошин как будто кичился своей неотесанностью, сознательно выставлял ее на показ.
А нахрена ты мне нужен, дорогой, глядя на него подумал Нуркин. И сам себя огорчил: нужен. Времени оставалось всего ничего. По его прикидкам, через пару недель в крупных городах должны были подняться волнения. Всего же нынешней власти он отмерил два месяца. Это был предел. Осенью страна превратится в огромный сумасшедший дом, а у него еще не сформировано теневое правительство. Кроме себя, богоподобного, народу показать некого.
– Министром обороны потянешь, – утвердительно спросил Нуркин.
– Влад, мне бы старую должность. Армии я в этом мире нахлебался во, – он провел пальцем по краю стакана. – Мне бы попроще что-нибудь. Я ведь помню, как ты Ефимова по ночам будил, через день в Кремль таскал. Мне такого счастья… – Кокошин сложил губы куриной гузкой и издал характерный звук.
– Как же ты со своей инертностью до полковника дослужился?
– А человек я хороший, – скромно потупился он.
Это Нуркин знал. Кокошин был предан как пес, а такое качество ценилось везде. Ему можно было довериться, и потом не жалеть. На него можно было опереться – всегда. Некоторые принимали это за настоящую дружбу. Нуркин давно понял, что это – всего лишь неумение жить без хозяина.
– С культуркой у меня здесь, конечно, небогато, – посетовал Кокошин. – Представляешь, дочка спрашивает: «На дне» – это про что? А я – убей, не помню! Сказал, про подводников. Когда чувствуешь себя дубиной, остается только шутить.
– Ты, наверное, слывешь большим остряком.
– А? Давай, давай, подкалывай. Меня не щиплет. Я-то знаю, что к чему. Я этого полковника ношу, как китель. Снять, правда, не удается.
– Других военных у меня нет, – резко произнес Нуркин. – Сашок с армией справится, но у него и без этого дел полно.
– Есть кандидатура, – сказал Кокошин. – Человек с размахом. И с интересными идеями.
– Откуда?
– Он местный. Генерал-лейтенант, служит в штабе округа.
– Я понимаю, у тебя здесь новая биография, новые приятели, охота-рыбалка, но…
– У него и к стратегическому оружию доступ есть, – невозмутимо произнес он. – То, на что ты облизывался. Сорок восемь шахт. По графику на боевое дежурство они заступают в сентябре.
– Поясни.
Кокошин сладостно вздохнул и откупорил следующую бутылку.
– Поясняю. Если вы с ним договоритесь, – а вы договоритесь, за этим я и прилетел, – то в сентябре мы получим полсотни ракет с веселой начинкой. Перенацелить и произвести пуск нам никто не даст, это все из центра делается. Но нам ведь достаточно угрозы пуска, а это организовать легко. Система создавалась в начале семидесятых, с тех пор ее только поправляли – на полную замену денег не было. Представляешь, насколько она устарела!
– Погоди. Один генерал-лейтенант?..
– Само собой, не один. Настроения в армии сейчас конкретные, спичку поднес – полыхнуло. Несколько лет назад кто-то еще надеялся на лучшее. Последний оптимист, которого я знал лично, застрелился в прошлом году. Молодые в армию не идут, стариков сокращают. А самое обидное – железки ржавеют! Ради них весь Союз жопу рвал, а теперь на металлолом пилят. За такую реформу не то, что к стенке…
– Хорошо, – кивнул Нуркин. – Сколько народу?
– Вокруг него? Человек пятнадцать наберется. А по сигналу половина армии встанет. Нужна только Аврора.
– Если я правильно понял, Аврора у нас уже есть.
– Будет, Влад. В сентябре.
– Давно ты знаком с этим генерал-лейтенантом?
– Он мой старший брат. Здесь у меня завелся брательник.
Нуркин присвистнул и, вторя Кокошину, ливанул коньяка в стакан.
– Что же ты сразу?.. Хотел посмотреть, какую я тебе должность предложу? Несолидно.
– Министр просвещения, – напомнил Кокошин.
– Просвещения, – без раздумий согласился Нуркин. – А, послушай-ка… перевести угрозу пуска в реальный пуск – это…