– Практически невозможно, – заверил Кокошин и вдруг увидел на его лице что-то похожее на разочарование. – Влад! Ты в своем уме?! Это же ядерное оружие! Над шахтами висят натовские спутники. Старт засекут, и тогда…
– Успокойся, я просто так спросил. Я рад, что все под контролем, и что наша Аврора, как полагается, заряжена холостым.
– В холостой Авроре две с половиной мегатонны, – возразил Кокошин. – И Аврор этих – сорок восемь штук. Не вздумай спрашивать «просто так» при брательнике. Больше всего на свете военные не любят войну. Это я тебе как полковник говорю.
– Да что ты разошелся? Нет, так нет. Замяли. Давай по последней.
Нуркин разлил остатки коньяка и не чокаясь выпил.
– Как умер, помнишь?
– А?
– Если ты еще не в курсе: прежде, чем попасть сюда, мы все умерли.
– Это естественно, – отозвался Кокошин. – Нет, я не помню. Может, во сне?
– Счастливчик, – молвил Нуркин, разжевывая лимон. – Меня вот в тачке взорвали, а Сашка вообще на самолете…
– Я знаю. Я же вас пережил.
– Тьфу, да. Трудно привыкнуть. Кстати. Немаляеву о ракетах говорить рано. Это еще вилами на воде писано, зачем человека обнадеживать?
– Хозяин – барин. Я не к Шурику прилетел, а к тебе. Если ему еще что-то… рано – поставь меня в известность. Я тебя никогда не подводил, Влад. И сейчас не подведу. Деятели просвещения выражают единодушную поддержку! – Хохотнул он.
– Давай-ка еще, – сказал Нуркин, открывая бар. – А что касается Александра… Там ничего такого, все нормально. Просто изменился он, на него это… – Нуркин покрутил рукой в воздухе, – на него это слишком повлияло. Я ему верю. Но уже не с закрытыми глазами. Вор в законе и прочее… Он стал немножко заносчивым. А это ведет к ошибкам.
– Что-то серьезное?
– Пока нет. Мелочи. Упустил какого-то засранца, сына другого засранца – того, которого давно следовало прищучить. Оба где-то здесь, под боком. Сашка говорит, что ищет, но если б искал – уже нашел бы. Он от меня что-то скрывает. Обидно.
– Я все понял, – сказал Кокошин. – Он мне и в той жизни не нравился. Хорошо, что предупредил, я к нему присмотрюсь. А за ракеты не беспокойся. Наша Аврора на запасном пути, и Шурик о ней не узнает. Слово офицера, – улыбнувшись, добавил он.
Кокошин сказал: «слово офицера». И, кажется, при этом улыбнулся.
Немаляев медленно снял наушники и бросил их на стол. Магнитофон продолжал записывать – на втором аппарате тем временем меняли бобину.
Студия находилась в доме напротив, так, что Нуркина можно было еще и фотографировать, но на это Немаляев указаний не давал. Ему вполне хватало фонотеки: левый шкаф – треп Нуркина в квартире, правый – в машине. Оставалась еще мертвая зона – улица и различные места, которые он посещал, но Немаляев не думал, что Влад станет изрекать какие-то эпохальные вещи на ходу.
В некоторых случаях, например, когда Нуркин ходил к профессору Крючковскому, он сам записывал все беседы и сам же вручал Немаляеву пленки. Немаляев складывал микрокассеты на отдельную полочку – рядом с большими катушками они смотрелись неуместно. На этих кассетах было много всякого разного, подчас – натуральный компромат. Немаляев удивлялся, как легко и безоглядно Влад отдавал ему эти записи, и уж конечно не сомневался в их подлинности. До сегодняшнего дня.
Он взял со стола наушники и, не одевая, поднес к левому уху. Кокошин, судя по голосу, был уже прилично пьян. Он без остановки рассказывал казарменные анекдоты, а Нуркин наверняка продолжал рисовать свои дурацкие решетки.
Немаляев хлопнул в ладоши, требуя внимания. Трое операторов, поджарых юнцов с нечесаными патлами, развернулись в креслах и дисциплинированно замерли.
– Так, братцы шпионы. Кто из вас может провести экспертизу? Быстро и грамотно.
– На вашей технике – любой, – сказал тот, что сидел ближе.
– Вот ты, любой, и иди сюда. Возьми на полке кассеты, вон те, маленькие, и проверь. Сколько тебе нужно?
– Смотря что проверять.
– Не знаю.
– Тогда и я не знаю, – бесхитростно ответил юноша, унося кассеты.
– Ишь ты… – проронил Немаляев.
Эта непосредственность его сначала бесила, потом развлекала и, наконец, стала доставлять какое-то необъяснимое удовольствие. Малышовка – а про себя он их называл только так – была самой странной командой из всех, что он видел. И, не исключено, самой сильной. Немаляев не мог представить себе мир, где эти ребята выросли, где их с шести лет готовили к диверсионно-разведывательной работе, и где она, их работа, активно использовалась.
В своем слое они погибли одновременно – все пятеро и, оказавшись здесь, в течение двух дней вновь собрались в команду. Прежде, чем он нашел с малышовкой взаимопонимание, между ними легла кровь.
Он их простил. Возможно, из-за того, что кодекс чести старого уголовника воевать с сопляками не позволял, возможно – потому, что Немаляев сразу понял, насколько они могут быть полезны. Телекамеры, установленные в бункере, зафиксировали, как один из малышей сломал позвоночник камээсу по самбо, вскрыл кодовый замок и, опередив автоматную очередь, сосватал еще два трупа. Все – за сто двадцать секунд. Нормальный взрослый за это время и в уборную сходить не успеет. А семнадцатилетний юноша отправил на тот свет пару неплохих бойцов и с ними Маэстро.
Через неделю он снова объявился – у него уже была целая группа. Малышовка. Малыши умели собирать взрывные устройства, стрелять с обеих рук и лазать по стенам, но они но не знали, как жить в чужом мире. Они привыкли работать по специальности, и убить президента для каждого из них было проще, чем постирать себе носки.
Друзьями они не стали. Немаляев и малыши – какая между ними может быть дружба? Они не стали даже попутчиками, поскольку собственного пути малыши не имели. Это был симбиоз поколений, временное перемирие между старым волком и молодыми волкодавами, и никто не хотел заглядывать вперед – там не было ничего, кроме большой грызни.
В дверь позвонили. В студии постоянно дежурило три-четыре человека, и ключи, по обоюдной договоренности, на улицу не выносились. На деле это означало, что дубликат есть у каждого, но никто им не пользуется. И Немаляев, и пятеро малышей осознавали, что их альянс держится исключительно на доверии.
– Сан Саныч, это они, – крикнул из прихожей Кирилл.
Главный Малыш, так его про себя окрестил Немаляев. В глаза он его не называл никак, в этом не было необходимости. Просто «ты». Иногда – «братец шпион». Тот самый братец, что свернул шею Маэстро. А двумя минутами раньше придушил некую женщину. Зная, что она его мать, – и в этом слое, и, естественно, в любом другом. Похоже, малышей с детства оторвали от семьи, и их отношение к родным было не слишком трепетным.
Кириллу было семнадцать, ровно на столько он и выглядел. Он носил длинную косую челку, все время спадавшую на левый глаз, и узкие темные очки, делавшие лицо худым и хищным. На верхней губе у него была большая родинка, от которой, по мнению Немаляева, стоило бы избавиться.
– Это они, Сан Саныч. К заварухе у Никитских Ворот причастны люди сотника. Самого его там не было, но бабы те же. И еще несколько человек. С кем стрелялись, неизвестно, это вам у ментов справиться надо. Думаю, их пасли.
– Кто их мог пасти, если не мы? – Возмутился Немаляев.
– Москва большая.
– Шуму много было?
– Сейчас везде шум. На окраинах магазины громить начинают.
Немаляев махнул рукой и перешел во вторую комнату, оборудованную под лабораторию.
– Как дела, братец?
– Я закончил. – Малыш за компьютером повернулся и двинул к нему стопку кассет. – Здесь все чисто.
– Да? Порадовал.
– А здесь не очень, – сказал малыш, кладя на стол еще две коробочки. – Вот на этой обычная склейка. В смысле, монтаж. Изъято как минимум три куска, последний – довольно продолжительный. По косвенным признакам, минут на десять. А на этой, Сан Саныч, вообще беда. Полностью сфальсифицирована.
– Не понял, повтори.
– А чего повторять? Этого разговора не было. Вернее, он был, но специально на микрофон. Имеется в виду, что беседа проходила в ресторане, на самом деле – в парке или в лесу. То есть два человека сели на пенек и набрехали сорок пять минут всякой ерунды. А рядом играла запись из настоящего кабака. Только кабак писали поздно вечером, а встреча была около полудня, это из разговора следует. Короче, топорней некуда.
– Ну-ка! – Немаляев выхватил кассету и прочитал пометку: «Горшков». – Это он с владельцем девятого канала. Так, и что?.. Я ее слушал, там ничего нет.
– Сан Саныч, на кассете не дезинформация, – догадался Кирилл. – Псевдоинформация. Попытка скрыть подлинный разговор, произошедший в ресторане. Вывод: объект не в курсе, что мы им занимаемся, иначе подсунул он бы что-нибудь более достоверное. И еще: Горшков, как участник радиоспектакля, с ним заодно.
– Выводы у них… – буркнул Немаляев. – Какая мне теперь разница, в курсе он или не в курсе? Мне это, братцы шпионы, теперь до лампочки.
Немаляев подозревал, что знает о своем соратнике не все, но он не думал, что Нуркин зашел так далеко.
Владя-Владя… Забыл, кто тебя кормит? Кто помог тебе построить партию, свел с нужными людьми, наполнил счет? А кто решал твои бесконечные проблемы? А Мурманск? Зачем тебе ракеты? Аврора, да? Ты что, снова решил побаловаться с мятежом?
Немаляев мог закрыть глаза и на мелкие секреты, и на манипуляции с партийной кассой, но здесь пахло совсем иным – безопасностью страны. Их общей безопасностью – партии, братвы, Ополчения, ментов, фраеров, малышей… Всех.
И Нуркин еще имел наглость разглагольствовать о каких-то ошибках! Оставить сотника в живых – ошибка? Ну, может быть, и так. Только ошибки Влада были куда круче. А самое печальное, что он, кажется, не сделал никаких выводов…
– Не делите людей на друзей и врагов, тогда вам не придется разочаровываться, – сказал Кирилл. – Мы все организуем.
– Да, его время пришло, – согласился Немаляев. – Вам что-нибудь нужно?