– Так это ты меня мусорам отдала? – Раздался сзади голос Немаляева. – В девяносто первом. Ты, да? Глупенькая моя…
– Я вам за отца…
– Он заслужил.
– Я согласна. Но тогда… Я надеялась, что вас там убьют.
– Людочка, я же вор. Мне на тюрьме почти как на воле. Меня в ту ходку и короновали.
– Значит, я теперь племянница короля, – прерывисто вздохнув, сказала она.
– Вора в законе, Людочка, – возразил Немаляев. – Костя, ты принес?
Константин достал тетрадку и, сев на диван, положил ее рядом.
– Владислав Борисович ей тоже интересовался.
– Вот так Владя… Отмычку, хмырь, ко мне подбирал. Ну, я свое обещание выполнил.
– Хорошо бы чаю, Сан Саныч.
– Не борзей. Костя, а зачем ты в партию вступил? – Неожиданно спросил он.
– Кушать хотелось.
– Смешной ты человек, Костя.
– Ага. Ваше Чрезвычайное Правительство так смеялось, так смеялось…
– Ты не тех казнил, кого надо. Кокошина вы почему не ликвидировали?
– Руки не дошли.
– Руки! Стало быть, короткие они у вас, – проворчал Немаляев. – Валуева ты не пощадил. У меня все бойцы его книжками упивались. К Маркесу их не приучишь, так хоть этого, чтоб буквы не забыли. А с Кокошиными, видно, самому решать придется.
– Кокошины? Он что, не один?
– Там два брата-акробата. Такое замутили…
Немаляев прошелся по комнате и, хищно схватив тетрадь, раскрыл на середине.
– Дядя Саша, там порожняк.
– «Порожняк»? Ты что, из этих, из… – он стремительно приблизился к Людмиле и взял ее за подбородок. – Смотри у меня! Ведь выпорю, я тебе не матушка. Ладно, с тобой еще успеем. А к тебе, Костя, у меня длинный-предлинный разговор.
– Длинного-предлинного не получится, я так, на часик заскочил. Чаю попью, и обратно.
– Он ко мне заскочил! Ко мне, милый ты мой, приползают.
– А я заскочил, – упрямо сказал Константин.
– Роговцев, а может, тебя грохнуть? Как ты писателя – фьють в окошко.
– Дядя! – С укором воскликнула Людмила.
– Это он шутит, – пояснил Костя. – Вы же, Сан Саныч, романтик. Человек с идеалами, – выразительно добавил он.
– Гм, с идеалами… Это кто тебе сказал? Лешка?! Ты где с ним?.. Он здесь, в нашем слое?
– Он на Родине. Да, Алексей Евгеньевич, его так звали.
– Дочка у него на пироги мастерица, – душевно произнес Немаляев. – С яйцом и капустой особенно.
Добряк в больнице не врал, Сан Саныч действительно помнил старых друзей.
Немаляев прочитал несколько строк и судорожно перевернул страницу.
– Если вы надеетесь, что Борис написал учебник «как свалить из ада и поселиться в раю»… а вы надеетесь… Так вот, зря. К сожалению. Надо остаться и благоустраивать. Благоустраивать ад, Сан Саныч.
– Костя, что ты хочешь взамен?
– Мы уже поменялись.
– Ты объяснишь, как отсюда уйти, и я уйду, – настойчиво повторил он. – По-моему, это хорошая сделка. Здесь я вам мешать не буду. Банкуйте.
– Некому, – ответил Константин. – Некому, кроме вас, Сан Саныч.
– Ты же знаешь, как это сделать!
– Знает только Борис, но мы с Петром его давно закопали. Кстати, первое условие: сотника вы тоже не тронете.
– «Тоже»? – С сарказмом сказал Немаляев. – Первое условие? Условие чего?
– Мирного договора. За этим я, собственно, и пришел.
Сан Саныч скрестил руки на груди и уставился в окно.
Людмила исподтишка улыбнулась Косте и полезла за сигаретой, но сумочка была пуста.
– Так как насчет чая? – Осведомился Константин. – И сотника.
– Пусть сам выбирает. Единственное, что я могу тебе обещать.
– А наш договор?
– Благоустраивать ад… – печально произнес Немаляев. – Мне надо подумать.
Он сел в кресло и нажал на кнопку. Часть стены развернулась, и из смежной квартиры вошла симпатичная девушка. Склонившись так, что в декольте было видно все, до самого пупка, она катила перед собой низкий сервировочный столик. На столике был чай.
– Ты про аварию смотрела? – Обратилась одна телефонистка к другой.
– С Горшковым? Который магнат?
– Ну да. Как это он разбился? Небось, пьяный был.
– Магнаты сами по себе не разбиваются, – многозначительно произнесла она. – Там еще, говорят, деньги кругом валялись. Деньги, деньги – весь лес в деньгах.
– И еще с ним этот был…
– Да, да. Этот, как его?..
Кокошин иронично посмотрел сквозь перегородку – обе женщины были одеты в застиранные блузки, такие же похожие, как и их серые лица. Он давно заметил, что чем человек беднее, тем ближе к сердцу он принимает беды магнатов.
– Забыла фамилию.
– А, ты о нем? Сейчас… Мурманск – третья, – сказала она в микрофон.
Кокошин зашел в кабину и, закрыв стеклянную дверь, снял трубку.
– Здорово. У меня все в порядке. Как у тебя?.. Ясно… Погода? Жарко. Да, виделся тут с одноклассником. Ездили на дачу. Шашлык был… И даже вкуснее, чем думал. Да, такого шашлыка мы с тобой еще не ели.
Он помолчал, давая абоненту усвоить информацию. Насчет шашлыка его поняли правильно.
– А?.. Тетя Рая?.. Тетя Рая в порядке, – сказал Кокошин.
Это означало, что звонок не контролируется. Теперь, после соблюдения условностей, можно было просто поболтать.
– Как там мои? Ты к ним заглядывал?.. Что-о? Кавалер?! Ей же только четырнадцать! Ну, девка!.. Погодите, вот я прилечу…
– Хабаровск – четвертая, – объявила женщина.
Молодой человек, нетерпеливо топтавшийся у стенда с поздравительными открытками, влетел в узкую будку и завопил:
– Алле! Алле, Маша! Алле!!
Ожидающие на переговорном пункте недовольно переглянулись. Каждый подумал об одном и том же: эти приезжие всегда чем-то выделяются. Все дело в недостатке воспитания.
– Маша, Маша! Алле!! – Надрывался молодой человек. Потеряв терпение, он два раза треснул по аппарату.
– Эй! Чего долбишь? – Крикнула телефонистка. – Ты что, с гор спустился? Если не слышно, подожди, я второй раз соединю.
– Да нет у меня времени, – взмолился он, выбегая из кабинки. – Поезд! Я лучше с вокзала.
– Вызов отменить, что ли? – Рассердилась она. – Сами не знают, чего хотят.
Молодой человек забрал в окошке деньги и опрометью выскочил на улицу.
– Смоленск – шестая, Рига – первая, Брянск – восьмая, – подряд назвала женщина. – Кто с Мурманском говорил? Гражданин, вы где? Третья!
– Да он там еще, – сказал кто-то. – Третья занята.
– А что он, заснул? Связи-то нет уже. Гражданин! Позовите его.
Мужчина в очках-линзах подошел к третьей кабине и тактично постучал. Кокошин неподвижно сидел на откидном стульчике. Мужчина постучал еще – Кокошин не шевелился.
– Похоже, заснул, – беспомощно улыбнулся очкарик и наконец осмелился открыть дверцу.
Он тронул спящего за плечо и тот, не меняя позы, вывалился наружу. Черная рубашка Кокошина промокла от пота – но только на спине, и каким-то странным пятном неправильной формы.
Позже в фанерной перегородке между кабинками нашли два маленьких отверстия.
– Да лет семнадцать… – сказала плачущая телефонистка.
– Худой, сутулый, волосы немытые… – добавила вторая.
– Деревня – он и есть деревня…
В протокол занесли: «особые приметы отсутствуют».
– Не горячись, – молвил Кокошин. – Четырнадцать лет – возраст нормальный. Главное, чтоб до постели не дошло, а в подъезде потискаться – это можно. Вспомни себя-то! Алле… Алле, ты меня слышишь? Алле!
Он подул в трубку и, не дождавшись ответа, бросил ее на рычаг. Москву, как всегда, отключили, но это было не страшно. Самое важное он уже знал. Тетя Рая в порядке, а шашлык вкусный. Брательник сказал, такого еще не ели. Похоже, все складывалось даже лучше, чем он планировал. Кокошин попытался представить, как это – лучше, но у него не хватило воображения.
Сверху раздались знакомые аккорды. Он зарычал и с ненавистью уставился в потолок. Каждый день жена соседа садилась за пианино и насиловала жильцов Рахманиновым. Больше всех страдал Кокошин. Инструмент стоял прямо над большой комнатой, и он, как глухая бабка, был вынужден врубать телевизор на полную – иначе фильм превращался в немое кино с тапером. Кокошин пробовал немножко поскандалить, но наверху жил такой же генерал, только с синим просветом на погонах. Летун. В случае повторной попытки авиатор обещал спустить его с лестницы. Повторить наезд Кокошин не решился, лишь сильней возненавидел журналистов, лопочущих о мифических генеральских особняках. Те особняки, что он видел под Мурманском, принадлежали как раз журналистам.
В музыкальный строй вклинился птичий фа диез, и Кокошин, занятый своими мыслями, не сразу сообразил, что это дверной звонок. Он традиционно пожелал пианистке перелома пальцев и пошел открывать.
На площадке стоял мужичок в голубой форме с белыми полосками. На левом кармане его рубашки блестела золотая нашивка «DHL».
– Здравствуйте, вам посылка.
– Да?.. Не знаю…
– Адрес ваш? Имя-фамилия? Все сходится. Распишитесь пожалуйста.
– Откуда? – Спросил Кокошин, принимая ручку с тем же логотипом, что и на кармане.
– Сейчас посмотрим… – мужичок заглянул в фирменную папку. – Из Москвы. Отправлено вчера вечером.
– И уже здесь? – Не поверил Кокошин.
– Экспресс-почта, – пояснил незнакомец. – Максимальный срок доставки – трое суток. Это если на Северный Полюс.
– Смотри-ка… – Кокошин расписался и получил красивый сверток голубого цвета. С белыми полосками и буквами «DHL“.
Он вернулся в комнату и положил посылку на стол. Килограмма полтора, не меньше. Из Москвы – это от брательника, больше некому. Тетя Рая, реально существующая родственница, не давала о себе знать уже лет семь. Конечно, брательник. Почему же он ничего не сказал? А, ну да, разъединили…
Женщина на верхнем этаже продолжала музицировать, но Кокошин ее уже не слышал. Сознание прочно увязало посылку с «шашлыком, которого он еще не ел». Одолеваемый любопытством, он разорвал бумагу. Под ней оказалась плоская пластмассовая коробка, похожая на автомобильную аптечку. Устав гадать, что там внутри, Кокошин ее просто открыл.