Мухин обнаружил, что до сих пор держит стакан в руке, и бросил его на диван. При этом он покачнулся – все-таки сто пятьдесят, плюс еще две дозы.
«Ну и слабак же ты, Анкл Шуст, – подумал он с презрением. – Пить совсем разучился! Какой же ты «анкл»? Какой же ты после этого дядя? Сынок ты, а не дядя…»
– Господин Президент, позвольте вам помочь, – озаботилась Мадлен.
– Позволяю, – сказал Виктор.
Секретарша довела его до стола и усадила в кресло. Платье на ней было длинное, почти вечернее, но оно имело одну приятную особенность: ткань легко прощупывалась. Это темно-серое платье было у Мухина любимым. И уже давно.
Взбудоражив себя тактильными впечатлениями, Виктор разыскал на широком столе золотой карандаш и тихонько толкнул его пальцем. Карандаш медленно прокатился по столешнице и весьма предсказуемо свалился на пол. Мухин даже сделал какое-то движение, словно хотел за ним нагнуться. Это была традиция.
– Не беспокойтесь, господин Президент, – проворковала Мадлен, – я подниму.
Это тоже была традиция.
«Хорошо, что здесь нет Римского Папы,” – отметил Виктор.
Оказавшись под столом, секретарша завозилась – конечно, попробуй разыскать желтый карандаш на черном паркете… Вовек не найдешь…
Мухин почувствовал шевеление в районе ширинки и вдруг, сразу – прохладную трепетную ручку.
– О, Мадлен…
– Вик… – Пока еще секретарша имела возможность говорить.
«Вик,” – вспомнил Мухин. Виком звали торговца, которого мордовали в туалете трое наркоманов… У него перед глазами встал грязный сортир в Лужниках, застарелая моча на буром кафеле, и…
– Вик?..
– Да, Мадлен?
– Господин Президент, вы чем-то расстроены?
Вместе с общественной уборной к нему пришло и другое воспоминание: допрос перед сенатской комиссией, опознание половых органов и прочие мероприятия, способствующие резкому падению рейтинга. Откуда все это взялось, Мухин не имел ни малейшего представления, но картинка была настолько реальной, что он вздрогнул. Чужой страх настойчиво твердил: забавы с секретаршей могут закончиться плачевно.
– Прекратите, Мадлен! – прошипел он. – Как вам не стыдно? Что вы себе позволяете?!
– Вик?.. – Она убрала руку и недоуменно выглянула из-под стола.
Мухин еще в юности заметил, что женщина, смотрящая снизу-вверх, кажется особенно привлекательной. К секретарше это имело самое непосредственное отношение.
«На что мне, блин, эта Америка? – подумал он. – Через пару дней, может, в гроб ложиться, а я о рейтингах пекусь!»
– Все в порядке, Мадлен. Продолжайте, прошу вас…
Глава 20
– Доигрался, чурбан! – процедила Настя.
– Доигрался, Витенька, доигрался, – вторила Светлана Николаевна.
– Тобой уже ФСБ интересуется. Видать, не с простыми уголовничками связался…
– Это точно, Настенька, не с простыми, – заверила теща.
«Отцепитесь, жабы, – подумал Мухин. – Может, мне еще орден дадут. Посмертно. И не здесь».
Вслух же он сказал:
– Хватит галдеть. Тут же микрофоны кругом.
– Ну и пусть! – повысила голос жена. – Лично мне скрывать нечего. Я в тюрьме не сидела.
– Мы с Настенькой в тюрьме не сидели, – подтвердила теща. – У нас анкета чистенькая.
Прессинг длился с самого утра. Если б женщины добивались от Виктора чего-то конкретного, они бы давно дали понять, но ничего конкретного им было не нужно. Просто они хотели сорвать на ком-то злость, отомстить за свой страх и растерянность, а кроме Мухина под руку никто не подвернулся. Мстили ему.
Виктор бессмысленно подвигал переполненную пепельницу – ботаник за три часа выкурил целую пачку. В горле першило, а легкие сдавило так, что само их название казалось врачебной ошибкой. Сухой язык требовал пива. Пива в доме, разумеется, не было.
Мухин вскрыл новую пачку «Винстона» и вытащил сигарету.
– Покури, Витенька, покури, – ласково произнесла Светлана Николаевна. – В тюрьме у тебя таких не будет. Там говорят, только без фильтра. А ты, Настенька, правила почитай.
– Какие еще правила, мама?
– Как передачи ему собирать. Будешь арестанту своему яблоки носить, печеньице… Носки вязать научишься. Таких на юга не отправляют… А ведь я предупреждала!
Виктору сделалось совсем муторно. Если б не сволочь Корзун, он бы сюда больше не сунулся. Ни-ни!.. Ни за какие блага. Даже ради третьего президенства. Но Корзун… Шибанов наседал покруче обеих дамочек, да и новую капсулу Немаляев выдал только под поимку шпиона. У Председателя ГБ что-то всерьез не ладилось по службе, и ему как воздух нужна была маленькая победа. И Мухин снова отправился туда, где об него вытирали ноги.
Ему было тяжело – гораздо тяжелей, чем Суке или Вику. У первого были хоть какие-то оправдания – стечение обстоятельств, приход Дури, обыкновенная невезуха. Второй, катаясь по заплеванному полу, верил, что неприятности у него временные.
У ботаника же не было ни того, ни другого – ни оправдания, ни надежды. Он сам позволил двум недобрым женщинам устроиться у него на шее и прекрасно понимал, что стряхнуть их оттуда уже не удастся. Виктор удивлялся тому беспросветному кошмару, в котором жил этот ботаник. Пока не сообразил, что ботаник – это он сам и есть.
– Робу арестантскую новую хоть дадут, или с покойника снимут? – поинтересовалась Светлана Николаевна.
– Мама, что ты говоришь! – всплеснула руками Настя. – Там все в спортивных костюмах ходят, я по телевизору видела. У Витюши есть хороший «Адидас», мы ему в прошлом году на Черкизовском рынке купили.
– Где «там»? – хмуро спросил Мухин.
– В тюрьме, Витенька, – охотно отозвалась теща.
– На зоне, – уточнила жена.
Бабы откровенно глумились, да так складно, будто репетировали заранее. Виктор уже хотел вступиться – не за себя, за долбаного ботаника, но в этот момент зазвонил телефон. Аппарат на длинном шнуре перенесли в коридор, на колченогий пристенный столик, ламинированный под какие-то ценные породы. Обрадовавшись поводу, Мухин вскочил и рванулся вон из кухни.
– Витя? – сказали в трубке.
– Да, я.
– Здравствуй, Витя. Это Борис.
– Как… какой Борис? – растерялся Мухин. – Ты?! Как ты меня нашел?
– Ох, Настенька, опять у него что-то сомнительное, – подала голос теща. – Чует мое сердце, быть беде.
Виктор демонстративно развернулся к ним спиной.
– Это проще, чем ты думаешь, – ответил Борис. – Сколько тебе здесь осталось?
Мухин взглянул на часы.
– Три с половиной. Я только пришел.
– Врет, врет… Ну врет же! – возмутилась Светлана Николаевна. – Только пришел он, посмотрите! Он же никуда и не ходил сегодня.
– Мама, застегните пасть! – рявкнул Виктор.
– Что, семейные проблемы? – догадался Борис.
– О-о-о… – печально протянул он.
– Выскочить не желаешь? Погуляем, воздухом подышим.
– Да у меня планы были… Я ведь сюда не от хорошей жизни влез.
– Понимаю. Сан Саныч умер, – неожиданно сказал Борис.
– Как?!
– А что ты переполошился? Он уж не мальчик, пора ему – кое-где, потихоньку… Погоди, ты что подумал-то? Он здесь умер, здесь. Там, у вас, пока вроде тьфу-тьфу… Там он бодренький.
Мухин с облегчением вздохнул.
– Когда это случилось?
– Сегодня похороны, Витя. Сходим, помянем старика. Поговорим заодно.
– Хорошо, Борис. Где и во сколько?
– Поняла? – вякнула теща. – Теперь и Борис какой-то завелся. Подведет нас под монастырь…
Виктор положил трубку и внимательно посмотрел на женщин. Отобрав из жаргонов порнушника и наркодилера слова наиболее проникновенные, он уже собрался выдать тираду, но, постояв с минуту, раздумал и пошел в спальню. Бисер перед свиньями пусть мечут сами свиньи.
Распахнув скрипучую дверцу гардероба, Мухин приподнял стопку твердых пододеяльников и достал из-под нее старое тертое портмоне.
– Куда?! Не тронь! – взвизгнула, влетая в комнату, супруга.
– Что, за деньгами полез? – угадала на кухне Светлана Николаевна. – Вот так, Настенька…
– Чего ты орешь? – сказал Виктор. – Я же не все возьму.
– Ничего не возьмешь! – заявила жена.
– Ты уверена?
– Оставь деньги, – прошипела Настя и отвратительно сузила глаза.
Видимо, на ботаника этот прием действовал. На ботаника, но не на Мухина.
– Я тебе запрещаю, – жестко сказала она.
– Что-о?! Ты – мне?.. Запрещаешь?..
– Повезло с зятьком… – не утерпела Светлана Николаевна. – А я предупреждала!
Виктор открыл портмоне и вытащил из обоих кармашков две пачки банкнот. Настя решительно шагнула вперед, но он выставил указательный палец, и она остановилась – даже не понимая, почему. Наверное, что-то было в его взгляде – непривычное, незнакомое. Не от ботаника.
– Замри тварь, хуже будет, – сказал он. – И ты тоже, слышь?
Отщипнув от пачки на глазок, Мухин сунул деньги в карман, остальное широко рассыпал по полу и пошел на кухню за сигаретами.
– Слышь, нет? – снова обратился он к теще. – Иди, Настя там бабки уронила. Собирайте, вам же нравится.
– Вот, ты какой… – трагически произнесла она. – С двойным дном человечек.
– Я не «человечек», – выдавил Виктор, медленно склоняясь над Светланой Николаевной.
Его вторая мама была седенькой и худенькой, как воробушек, с маленьким сморщенным личиком и тонкой шейкой. Мухин мог бы переломить ее двумя пальцами, и сейчас ему этого хотелось. Кажется, теща уловила его колебания и сжалась так, что стала слишком мелкой даже для воробья.
– Мама, запомните: я не «человечек». Я Витя Мухин.
– Что ты, что ты, Витя… – испуганно залебезила теща. – Я вообще в чужие дела не лезу… В ваши семейные… Пожалуйста! Ты мужчина, тебе и решать…
Он одобрительно кивнул и, дойдя до прихожей, объявил:
– Вернусь вечером. Чтоб никаких мне вопросов! Встретить радушно, на столе – праздничный обед: мясо, два салата, водка.
– А что за праздник, Витюша? – спросила жена.
– Сама придумаешь.
Покинув квартиру, он повернул ключ на два оборота и прислушался. Внутри тут же возобновился монолог: