– Любишь маслины? – выдавил он, медленно оборачиваясь.
– Не очень, – ответила Людмила. – Боря, где у тебя стаканы?
Неожиданно заработал генератор, и под потолком вспыхнули разлапистые бронзовые светильники. Виктор убедился, что это действительно Людмила, впрочем, он и не сомневался. Он просто не мог поверить.
– Стаканы? Сейчас будут, – сказал Борис, лукаво поглядывая на Мухина. – Люда, поможешь мне тут убраться? А продукты есть еще. И не только маслины, кхе-кхе…
– Послушай… – обратился к нему Виктор. – Как же это? А?..
– Ты о чем?
– Что ж ты молчал-то?..
– Привет, родная, – елейно произнес Константин и, приобняв Люду за талию, поцеловал ее куда-то в затылок.
Мухин, оцепенев, покатал во рту продолговатую косточку и выплюнул в тарелку.
– Щекотно… – мурлыкнула Людмила, втягивая голову в плечи. – Привет, родной…
Виктор покосился на автомат у подоконника, но, вспомнив, что рожки пустые, одним махом выпил весь бокал. Продырявленная бутылка со «Швеппсом» лежала на боку, в ней еще немного оставалось, но за тоником пришлось бы тянуться через стол. Длинно вдохнув, Мухин кинул в рот последнюю маслину и прищурился.
– О-о-о!.. – радостно воскликнул Петр и, стремительно приблизившись к Людмиле, чмокнул ее в щеку. Костю, стоявшего к ней вплотную, он как бы и не заметил. – Привет, кисанька!
– Привет, котик, – ответила она невозмутимо.
Мухин решил, что теперь настал и его черед, но, подумав, снова взял бутылку. Вторым быть не хотелось. Третьим – тем более.
– Откуда она здесь? – спросил он у Бориса.
– Я ее раньше всех вытащил.
– Да, она же первая умерла… Почему я ее сразу не увидел?
– А Петра в этом слое кто, по-твоему, разыскал? И Сапера тоже. Не могу же я разорваться…
В комнате появился Немаляев с перевязанной рукой, и Петр, отлепившись от Людмилы, пошел к нему навстречу. Вслед за Сан Санычем на пороге возник Шибанов, старательно вытирающий пальцы расшитым полотенцем. Сапер, закинув ногу на ногу, сидел в углу и меланхолично жевал кусок хлеба.
– Ну вот, снова вместе! – празднично объявил Борис.
Бурной реакции не последовало. Люди вяло обернулись в его сторону и вопросительно замолчали.
– Макарова Юры нет, – тихо сказал Немаляев.
– Макаров здесь, – возразил Виктор.
– И, по-моему, уже давно, – подал голос Шибанов. – Бизнес, во всяком случае, у него на подъеме.
– «Дело Врачей»? – спросил Борис. – Да, есть такая контора. И весьма сомнительная…
– Так это его фирма? – молвил из угла Сапер. – Ясно… Теперь мне все ясно.
– И люди тоже наверняка от него… – добавил Мухин.
– Какие еще люди?
– А вон те, – он показал большим пальцем за пустую раму. – Трупы. – И тот, кого ты называл «корешом», – сказал он Константину, – телохранитель наш ненаглядный…
– Да, – угрюмо подтвердил Шибанов. – Это моя вина.
– Старею, что ли?.. – сокрушенно произнес Немаляев. – Но ведь Макаров нам так помог… Все обеспечил – кормил, поил…
– Знание выше капитала, Сан Саныч, – ответил Борис. – А теперь мы ему не нужны. И более того – мы ему мешаем.
– Выходит, всю необходимую информацию он уже собрал, – заключил Шибанов.
– Ну и зачем? – спросил Ренат. – Что он с этой информацией делать будет? И что это вообще за информация?
– Не мы его содержали, а он нас, – сказал Константин. – Поэтому он знает, а мы – нет.
Где-то на дороге тявкнула сирена, и спустя несколько минут под окнами затормозил кортеж из полицейских «Мерседесов». Замыкали колонну два минивэна со словом «AMBULANCE», написанным на капоте задом-наперед, и пожарная машина, совершенно ненужная: пять «бээмвэшек» вокруг дома уже почти догорели.
– Сейчас начнется… – сказала Людмила. – Может, хоть автоматы спрятать?
Борис спокойно, но не без рисовки вытащил из кармана стопку удостоверений и кинул их на стол.
– Разбирайте. Стволы зарегистрированы.
– А мы у тебя тоже зарегистрированы? – поинтересовалась Люда.
– Естественно. Как личная охрана. Начальник у вас… – он иронически посмотрел на Шибанова. – Начальник у вас хороший, опытный.
– Я, вообще-то, игрушками торгую… – буркнул тот.
– Считай, это была легенда. По документам ты уже год возглавляешь сыскное агентство.
– Круто! – высказался Ренат. – На меня тоже ксива есть? И я с такой ксивой землю копал?!
– Привыкайте к новой жизни, мальчики и девочки…
– Да уж надоело! – пожаловался он. – Только и делаю, что привыкаю.
– К этому тоже пора привыкнуть, – сказал Борис, распахивая створки здоровенного бара.
Он выставил на стол высокие стаканы и достал несколько бутылок. Мухин нацелился было на «Хеннесси», но передумал и резким движением открыл литровый «Гордонс».
– С чего начал, тем и закончу, – пояснил он неизвестно для кого.
– Это редко когда удается, Витя, – заметила Люда.
Он машинально кивнул, а когда, наконец, уловил подтекст, было уже поздно: она отвернулась к Немаляеву. Мухину осталось только вздохнуть и выпить.
– А тост будет? – громко спросила она.
– За прекрасных дам, – скороговоркой бросил Ренат, поднимая стакан.
– Не-не-не! – запротестовал Борис. – Дама у нас в единственном числе, так что она прекрасна по определению. И пить за это глупо. Я предлагаю – за тех, кого с нами нет.
– То есть практически за нас, – печально сказал Мухин.
– Именно это я и имел в виду.
Виктор проглотил джин и неторопливо разгреб на столе пластиковые карточки. Выбрав свою, он вгляделся в свое же лицо. Фото Борис вставил из рекламы йогурта – в прошлом году по журналам кочевала дурацкая картинка, где Мухин ползет на четвереньках, а у него на спине сидят двое детей. В образе старшей дочери снималась какая-то молодая актриса из Чехии. Фотограф все время требовал, чтоб она устроилась ближе к голове – «дочка» ерзала Виктору по хребту, и он чувствовал, что она становится все теплее. После съемок они спали вместе. Через неделю она решила остаться в Москве насовсем. Через месяц ей под видом героина продали какую-то дрянь…
В удостоверении Мухин, понятно, оказался один – без детей, без йогурта и без высунутого языка. Художник поднял его в вертикальное положение, заменил фон, а ракурс «три четверти» превратил в полный анфас. Только глаза ему не тронул.
Виктор смотрел в объектив – кряхтя под фальшивыми детьми, стесняясь своего амплуа, размышляя о просроченных процентах за кредит и о том, куда бы отвезти раскочегаренную «дочурку».
В журнале это получилось так: папаша желает йогурта. Все лишнее осталось внутри, по ту сторону глаз. Потребителю это было не нужно.
Виктор повертел в руке карточку. Под фотографией стояла подпись:
«Мухин В.И.»
Прочие подробности его жизни вряд ли кого интересовали.
Глава 29
Федеральный Закон об эвтаназии вступил в силу только на прошлой неделе, а записаться на собеседование успело уже человек триста. Больше десяти тысяч, если умножить на тридцать семь филиалов. За каких-то пять дней работы.
Шибанов говорил, что Макаров арендовал часть брошенного завода… правда, это там, в том слое. Здесь-то брошенных заводов не было. Откуда им взяться, если их никто не бросал? Однако Юрик не ошибся: услуга под названием «Смерть» – с большой буквы, так это писали в рекламе – действительно имела успех.
Торжественное открытие первого филиала компании показывали сразу по трем каналам. Все было как положено: и ленточка, и музычка, и шарики с логотипом «ДВ». Выступал даже кто-то из мэрии. Градоначальник появляться на мероприятии поостерегся, прислал кого-то из заместителей, но это было фактически то же самое – знак официальной поддержки.
Представитель одной маленькой, но зловонной демократической партии очень складно растолковал смысл Конституции: оказывается, право на жизнь вовсе не влечет таковой обязанности и автоматически означает равноценное право на смерть.
Оппонент из «новых левых» назвал это пустой болтовней. По его словам, перестройка тысяча девятьсот семьдесят четвертого года довела народ до такого отчаяния, что уход из жизни стал для многих единственным выходом. Кто-то из менеджеров компании, не растерявшись, тут же подскочил к микрофону и уведомил, что базовый пакет услуг стоит всего двенадцать рублей. Левый эмиссар спустился с помоста, размашисто аплодируя и пожимая руки кому не попадя.
За политиками выступила творческая интеллигенция – дама лет тридцати с изнаночным взглядом старой кокаинистки прочитала длинное стихотворение. Стихов никто не понял, но из уважения к искусству похлопали. Потом какой-то подозрительный поп объяснил, что подобные деяния Господу Богу, в принципе, противны, но с другой стороны – все мы грешники, и так далее… Под конец появился высокий чин из Министерства Здравоохранения, заверивший, что методики, применяемые в «Деле Врачей», многократно опробованы, и результат гарантирован.
Народу собралось столько, что дорожная полиция была вынуждена перекрыть на улице движение. Толпа разлилась сначала по мостовой, а через полчаса забила уже и противоположный тротуар.
Все это смахивало на большой и долгожданный праздник. Страшное слово «самоубийство», и почти не страшный, но режущий слух «суицид» так и не прозвучали.
Когда перерезали красную ленту, оркестр сыграл «туш», затем наступило секундное оцепенение. Двери были распахнуты, но входить никто не решался. Работники филиала потоптались у стены и тихонько, гуськом, просочились внутрь. Сказать «Добро пожаловать!» или что-нибудь подобное никто не решился.
Вечно спешащие телевизионщики смекнули, что ловить больше нечего, и начали споро сворачиваться. Репортер и оператор с кабельного канала «Наша жизнь» еще слонялись, выискивая «характерные» лица, однако всем уже было ясно, что официальная часть закончилась, а неофициальной не предвидится. Люди стали расходиться. Но ушли далеко не все.
Когда журналист забрел в здание, он испытал настоящий шок: добрая половина народа перетекла в мраморный холл с глубокими кожаными креслами. Обе стойки по бокам были плотно окружены.