– Я хочу увидеть его – шепчу ей в волосы. – Твой танец, я не мог найти записи с ним ни на одном соревновании.
– Это была новая программа – слышу, как колотится ее сердце, даже стоя за ее спиной и легонько обнимая за талию. – Она ранее не исполнялась на публике.
– Покажешь? – я иду по тонкому льду, лезу не в свое дело, ворошу старые раны и вытягиваю наружу не самые приятные воспоминания. Но разве не это называется «узнавать друг друга»? Знать, где находятся шрамы любимой, чтобы в будущем прикрыть их своим телом.
– Я ее уже не помню – дрожащим голосом произносит она.
– Ты ведь ее пыталась повторить, когда мы встретились на арене? Я помню эти движения, это была та самая программа, ведь так?
– Не… не совсем – она мотает головой, будто сбрасывает с себя воспоминания и резко поворачивается ко мне лицом – Картер, зачем все это? Прошло десять лет! Я далеко не та легкая натренированная девочка, не говоря уже о том, что эта программа исполняется на льду, а не на куске ткани!
– Замени прокаты на шаги, прыжки на повороты – предлагаю я, хотя сам ничего не понимаю в этом деле. Элли жмется, сомневается, боится ударить в грязь лицом? Или она впервые передо мной стесняется?
– Чемпионка, я не жюри на соревнованиях, а просто поклонник твоего таланта, хочу, чтобы ты станцевала только для меня.
– Я не могу – бурчит себе под нос. –Не могу, Картер! Это так глупо! Это…
– Ты меня стесняешься?
Она снова вскидывает на меня свои округленные глаза, как два бездонных блюдца, налитые густым темным шоколадом.
– В том числе! Я вообще не понимаю, как этими штуками орудовать – она легонько машет носком, демонстрируя странную обувь.
– Давай завяжем тебе глаза.
– Чего?
– Отключи голову, просто танцуй, не для меня, для себя.
На мгновение наш спор прекращается, Элли смотрит на меня так внимательно, будто ищет в моих глазах подсказку.
– Katajsya, chtoby katat'sya… – тихо произносит какую-то русскую фразу и у нее в глазах зажигается огненный азарт. Вижу, как краешки ее губ растягиваются в несмелой улыбке. Неужели сработало? И, что это за заклинание она только что произнесла? Надеюсь она меня не прокляла, только что.
– Давай сделаем это! – выстреливает она уже более веселой и решительной интонацией.
– Серьезно?
– Да! Или это был пранк? И на самом деле ты пошутил, что этими штуками можно рисовать?
– Нет! Я просто… – теряюсь, не думал, что и правда сработает, и теперь не могу прийти в себя от чувства гордости, что смог ее на это подбить и стану единственным свидетелем ее танца на холсте. – Так, становись в позицию, я сейчас!
Подбегаю к аппаратуре и подключаю телефон к колонкам.
– Готова?
– Нет, секунду.
Оборачиваюсь и вижу, как она завязывает платок, закрывающий ее глаза.
– Ты серьезно будешь танцевать с закрытыми глазами?
– Ты сам это предложил, разве нет? – она говорит это с легкой усмешкой, бросает мне вызов. Узнаю свою Ведьму.
– Ладно, я буду рядом, если что – киваю и жму на плей.
Пространство заполняет чувственная музыка Within Temptation – Angels.
Sparkling angel I believed
You were my saviour in my time of need…
– Знаешь, о чем эта песня? – Элли делает первый взмах рукой.
– О сияющем ангеле?
– Нет, когда я разучивала эту программу, у меня перед глазами был Антон – она делает быстрые повороты, которые тут же отпечатываются красной витиеватой косичкой на холсте. – Думала, этим танцем я проклинаю его, прощаюсь таким образом со своей любовь навсегда… – Элли подпрыгивает и будто застывает на пару мгновений в воздухе в шпагате. – Но после того, как я упала… – она садится в центре и выгибается, размазывая еще не впитавшуюся краску по обе стороны от себя руками.
– Эта песня стала совсем о другом, она не о парне, который бросил меня десять лет назад, – Элли поднимает ногу до уха и прокручивается несколько раз на носке. – Эта песня о моей маме, с которой я провела так мало времени и не оказалась рядом, из-за своей чертовой, ничего не значащей в конечном итоге, мечты.
– Элли… – я глотаю ком в горле, понимаю, что становлюсь свидетелем не просто ее танца, а настоящей исповеди. Я вижу, как холст заполняется красными линиями, соединяющиеся в хаотичные огромные розы. На холсте рождается история, сотканная из чувственных движений и страшной боли.
– Она умерла в тот день, Картер… Вот, почему я упала.
Падение
Элли, февраль, 2014 года.
Сочи, XXII Олимпийские зимние игры.
Голова, плечо, рука, поворот, прогиб, взмах, пауза… снова взмах, шаги, шаги… три-четыре, двойной, прокатка…
– Эля, ты почему еще не размялась? – заведенная Сенцова влетает в гримерную, прерывая мой мысленный прогон танца – Ты через два выступления, готовься! Паркер только что закончила произвольную.
– И как? – задаю вопрос, ответ на который не хочу знать. Хотя, кто мне его скажет? Сенцова уже поняла свою ошибку и соскочит с темы всеми возможными способами.
– Нормально.
– То есть идеально – вздыхаю я, потому что знаю, ее расстроенное «нормально» означает «Меган – мать ее – Паркер исправила все ошибки и блистательно прыгнула четверной»
– Нормально, это значит нормально! – усиливает давление Екатерина Витальевна, – Ничего из разряда «восторг», поэтому тебе просто нужно сделать все чисто и золото твое. Думай о выступлении, только программа должна быть у тебя тут! – она стучит указательным пальцем себе по виску.
– Да. Я знаю.
– Нет, не знаешь! Ты не собрана! – взрывается мой тренер – Эль, я знаю, тебе непросто, ты не знаешь какая ждёт тебя жизнь дальше, еще и с ребенком… – она глубоко вздыхает, пытаясь подобрать слова, чтобы не сбить мой боевой дух перед самым выступлением. – Мне очень жаль, что так вышло, но сейчас тебе нужно оставить все здесь, за пределами льда. Сегодня ты не Эльвира Золотова, не будущая мама или чья-то девушка. Ты – фигуристка! Чемпионка! Ты шла к этому всю жизнь, ты не имеешь права отказаться от всего, из-за какого-то козла не способного разобраться в собственных чувствах!
– Екатерина Витальевна, все в порядке, я совсем не переживаю об этом – я нежно улыбаюсь ей и поглаживаю свой все еще плоский живот, – Это не ошибка и не случайность, я рада, что малыш будет со мной, он помог мне выиграть отборочные, а значит, поможет и сегодня. Мы все сделаем, тренер, не беспокойтесь. – я подмигиваю ей, продолжая нежно гладить живот. Я уже люблю этого малыша.
– Соколов обязательно пожелает. – Сенцова заметно расслабляется, увидев меня совсем не разбитой брошенной девочкой.
– Вы всего не знаете, он не бросал меня, просто так сложились обстоятельства.
Она набирает весь воздух гримерной в свои легкие и хлопая в ладоши заканчивает нашу сентиментальную минуту.
– Ладно, оторвем яйца вашему папаше позже, а сейчас только позитивные мысли, спокойствие и медитация! Да?
– Да! – киваю я, улыбаясь во все тридцать два зуба.
Я там, где должна быть, и, знаете, я по-своему счастлива. Да, у меня руины вместо сердца, и после рождения малыша я, наверно, не смогу вернуться в спорт, но, если стану чемпионкой, передо мной откроется множество возможностей. Я смогу открыть свою школу, сниматься в рекламах, участвовать в различных шоу. Маме больше не нужно будет работать в три смены, она сможет наконец-то посвятить время себе или… внуку, внучке?
Я улыбаюсь данным мыслям, представляю какое у нее будет лицо. Вот так сюрприз доченька преподнесла. Но она точно меня не осудит, она была в такой ситуации дважды и никогда выбор не стоял между рождением ребенка и абортом. Дети – это и есть любовь, говорила она. Поэтому я не переживаю, все точно наладится.
– Давай сюда телефон – Сенцова протягивает руку.
– Зачем?
– Затем, Золотова! Чтобы ты могла сконцентрироваться на выступлении, а не читала в Интернете комментарии нерадивых экспертов о том, кто как выступил.
– Я маме наберу и отдам.
– Нет!
– Ну, пожалуйста.
– Эльвира!
Я жалостливо смотрю на тренера, прижимая телефон к груди. Она несколько секунд строит из себя злого полицейского, но все же сдается, закатывает глаза и выдает:
– Только быстро! – отдает телефон и выходит из гримёрной.
Оставшись в одиночестве, я принимаюсь звонить маме. Не берет. Наверно уснула после смены или уже на смене, я уже запуталась как она работает. Когда она меня провожала, была такой уставшей. Я так хотела, чтобы она тоже приехала и увидела мой триумф, тем более Олимпийские проходят в Сочи, никаких виз и трат на перелеты. Но нам катастрофически не хватало денег, и даже помощь со стороны федерации не позволяла маме бросить все и улететь на неделю на море смотреть как дочь прыгает тулупы.
Когда ушел мой отчим, мама не расклеилась, она всегда восхищала меня стойкостью духа. Я помню, как она сказала «хорошо, что он сейчас свалил, сделал нам большое одолжение, а то узнала бы я какой он мудак, когда было бы уже слишком поздно». Я от нее научилась ценить себя и никогда не терпеть от мужчин неуважительного отношения. Снова жму кнопку повтора звонка, хочу сказать маме, как люблю ее, неважно, смотрит ли она сейчас трансляцию или нет. Я знаю, она всем сердцем здесь, болеет за меня.
– Ну же, возьми трубку… – я стучу чехлами для коньков по скамье успокаивая нервы.
Тишина.
– Эля! На финальную разминку, живо!
Я сжимаю телефон и выхожу в коридор за тренером.
– Телефон!
– Я не дозвонилась.
– Телефон! Потом с ней поговоришь, уверена она сидит у телевизора и не слышит звонка, так как включила громкость на всю мощь.
Я подчиняюсь и плетусь за Сенцовой в коридор, ведущий к арене.
Раз-два-три,
Раз-два-три,
Елочка гори,
Сбрось свои снежинки,
И зажги огни
Я делаю разминочные упражнения, повторяя про себя простое детское стихотворение, под которое разминаюсь с пяти лет, когда впервые стала на коньки.
– Ты готова? – Сенцова растирает мне плечи и проводит по рукам, чтобы снять напряжение.