– Да, все в порядке – киваю и мысленно уже прогоняю программу на льду, оцениваю размер арены и рисую в голове все элементы номера.
Диктор объявляет выход на лед итальянской фигуристки и Сенцова тут же начинает разворачивать меня спиной к арене.
– Иди в холл, не нужно тебе этого видеть – она подталкивает меня в коридор – Давай, давай, сделай еще один круг по всем суставам и помедитируй.
– Хорошо.
– И Эля, – снова зовет мой тренер и я оборачиваюсь готовая впитать очередную порцию мотивационной речи – Концентрация!
Уже наверно в сотый раз киваю и иду в холл. Меня не особо-то и интересует как выступают мои конкуренты, главный соперник любого спортсмена – он сам.
Я хожу туда-сюда, напеваю себе под нос песню, под которую буду через несколько минут исполнять произвольную программу и схематично повторяю движения.
– Да, Владимир Анатольевич, будем выступать через несколько минут. Конечно, мы готовы как никогда! – из кабинета тренера, вылетает Олег Юрьевич, директор нашего фигурного центра.
Он говорит по телефону, наверняка отчитывается какому-то спортивному чиновнику о готовности русских фигуристов урвать золото по всем категориям. Заметив меня, он касается моего плеча и чуть отстранив телефон от уха шепчет.
– Удачи! – я не успеваю ничего ответить, он тут же возвращается к разговору и убегает на арену.
– Боже мой! – я делаю мелкие прыжки, чтобы не думать о том, какую ответственность на меня взвалила страна. – Думай о выступлении, Эля! Только вытуп…
Я замечаю, что Олег Юрьевич не закрыл за собой дверь, а там на столе лежит мой телефон, оставленный Сенцовой.
Нужно позвонить маме!
Хотя бы на полминуты, просто услышать ее голос, это единственное, чего мне не хватает сейчас. Только ее ласковое «у тебя все получится!». Я оглядываюсь по сторонам, убеждаюсь, что никому нет дела до того, что происходит за пределами льда, проскальзываю в кабинет, хватаю телефон и быстро, будто делаю что-то незаконное, захожу в вызовы.
Пять пропущенных он неизвестного номера? Это, кому я так нужна была? Может Антон звонил? Эта мысль согрела меня на мгновение, но я быстро откинула ее, как минимум потому что номер русский. Я нахожу контакт мамы и снова звоню.
Один, второй, третий гудок…
– Ну возьми, возьми, возьми! – причитаю я, нервно потрясывая ногой и постоянно оценивая ситуацию в коридоре. Если Сенцова меня спалит, то она. Ой, что она мне сделает? Я ее звездная фигуристка, максимум, скажет еще раз свое строгое: «Концентрация, Эля!».
– Алло, Эльвира?
– Э-э-э… – я теряюсь, потому что слышу совсем не мамин голос – Д-да, а вы кто? Где мама?
– Эльвира, добрый день! Меня зовут Вероника Козинова, я медсестра НИИ Склифосовского, ваша мама попала к нам пару часов назад.
– Что с ней? – выпаливаю я, не в силах слушать ее прелюдию.
Мое сердце останавливается. Нет, нет, нет! Только не говорите мне этого, скажите, что с ней уже все в порядке. Скажите, что ей просто нужно отдохнуть, попить витаминов. Все что угодно! Но только не…
– Эльвира, мне очень жаль…
НЕТ! Я НЕ ХОЧУ ЭТОГО ЗНАТЬ!
– Эльвира, ваша мама… Мы сделали все что могли, но когда отрывается тромб на спасение есть всего несколько…
НЕТ!
Горло будто залепили чем-то вязким и колючим, я хочу кричать, вырваться из этого странного забвения, хочу отмотать обратно, вернуться на пять минут назад и никогда не прикасаться больше к этому телефону. Хочу умереть прямо в это мгновение, исчезнуть.
Мама. Мама…
– Мама – произношу я не своим голосом, не плачу, не рыдаю, не катаюсь по полу в истерике. Я просто медленно разрушаюсь, падаю в бездну, мое тело погружается в вязкую серую массу, в которой вот-вот закончится кислород, и я навсегда останусь в этом моменте, наполненном болью и непониманием.
– Золотова! Вот ты где! Бегом на лед! Нас уже объявили!
Лед? Какой к черту лед?
– Итак, ты все сделаешь, слышишь, не пытайся поразить их, прыгаешь, как и планировали: двойные в начале и четверной в середине. Главное сделай все чисто, ровно и без волнения. Да?
Тренер что-то лепечет мне на ухо, снимая с меня расписную в хохлому красную толстовку с гордой надписью Russia на спине, но я не слышу ее, не слышу трибун, своего имени, даже не чувствую холода ото льда. Я просто выкатываюсь на середину и на полном автопилоте начинаю произвольную.
Sparkling angel I believed
Ее больше нет.
You were my saviour in my time of need.
Больше нет того, к кому ты можешь прийти в любом состоянии и рассказать о своих проблемах.
Blinded by faith I couldn't hear
Я так была ослеплена своей мечтой, что даже не заметила, что ей грозила опасность.
All the whispers, the warnings so clear.
Она меня предупреждала. Она постоянно твердила, что мне нужно остановиться, побыть дома, выбрать роль обычной девочки, дочери, а не чемпионки.
Sparkling angel, I couldn't see
Your dark intentions, your feelings for me.
Я делаю пируэты и понимаю, что песня, которая мне так нравилась, теперь звучит как проклятие, каждый аккорд затягивает невидимую петлю у меня на шее. Каждое слово раскрывается по-новому, вся драматургия текста разворачивается для мня новым смыслом, разрывая душу на лоскуты. Ангел оказался дьяволом-искусителем, он дал мне все, чего я хотела, постоянно искушал блистательным будущем, чтобы я совсем отвернулась от своей семьи.
– Да, будь проклята эта Олимпиада! – ору я на всю арену, но мой голос разбивается на сотни мелкий частиц и теряется среди бесчувственных фанатов, которым важно только зрелище и проклятое золото.
You took my heart…
Яростная, разбитая, с расфокусированным взглядом и полным отсутствием концентрации, со всей дури, вхожу в смертельный прыжок, поднимаю свое тело в воздух и прокручиваю три полных круга. Три. А должна четыре. Не докручиваю, но все еще находясь где-то между небом и землей, решаю, что больше не хочу жить.
It was all just a lie
Мне не нужно это золото, мне не нужна жизнь без мамы.
Падение.
Для всего мира это было миллисекунда, момент, когда тренер понимает, что все его труды на глазах миллионов спускают в унитаз. Секунда, когда вся страна перестает дышать, медленно принимая тот факт, что золото ей не видать. Для всех это мгновение, а для меня все происходит как в замедленной съемке.
Падение.
Я чувствую, как разлетается мое колено, будто это фарфоровая чашка, а не человеческий сустав. Вслед за ним бедро впечатывается в холодный лед, пытаясь стать с ним одним целым, втирается разрывая капрон и сдирая кожу до крови. Я успеваю подставить руку, но ударяюсь локтем, из-за чего всю конечность парализует, теряю равновесие, кисть неумолимо скользит и мое лицо встречается с исцарапанным льдом. Глаз наполняет красная жидкость, приглушенно я слышу чьи-то голоса, наверно медики. А может это уже ангелы подоспели?
– Эльвира, вы чувствуете боль в колене?
– Что с ней? Она может встать?
Мама. Мамочка, забери меня. Прямо сейчас, пока они не привели меня в чувства. Пожалуйста, приди сейчас, я с тобой хочу. Ты была права, ты во всем была права!
Забери меня, мама, я хочу быть с тобой.
– Эльвира! Эльвира вы меня слышите?
– Мама…
Темнота.
– Еще не время, доченька…
Успеть до рассвета
Картер.
В каждом движении Элли читалась боль потери, она размазывала ее по белоснежному полотну красными линиями, одновременно рассказывая мне как узнала, что мамы больше нет и почему, то роковое падение стало шоком для всего мира, но только не для нее.
Элли сделала небольшую паузу на том самом моменте, где она упала, легла на холст и, вместо движений, предусмотренных номером, стала танцевать в партере. Это было невероятно красиво. До слез. Она проехалась щекой по полу, выкрасив пол лица в алый цвет, выгнулась, прокрутила головой и каким-то магическим образом оказалась на коленях, а в следующую секунду уже разъезжалась на шпагат. Моя Чемпионка снова проживала тот день. Нет, она его переигрывала. Я наблюдал за спектаклем основанного на реальных событиях, на живой человеческой утрате.
Я не понимаю, в каком она состоянии сейчас. Повязка на глазах скрывает возможные слезы, голос звучит ровно, но это может быть скрытой истерикой.
– Я больше ничего не слышала – говорит Элли, закручиваясь в очередной пируэт – Погрузилась во тьму и думала, что больше не проснусь.
Она снова выгибается, встает на ноги, делает изящный взмах ногой и прокручивается в воздухе.
Черт, падает?!
Нет, не падает… спадает. Она словно шелковый шарф на ветру, гнется во все стороны, поднимается в воздух будто ничего не весит, плывет по нему, вырисовывая потрясающие замысловатые узоры. Элли полностью поглощена своим выступлением, а я поглощен ее красотой.
Такая хрупкая и одновременно сильная.
– Картер?
Ее голос выводит меня из гипноза, только сейчас осознаю, что все это время не дышал, не принадлежал себе, глаза следили за ней, а разум полностью погрузился в ее рассказ, отделившись от моего физического состояния.
– Да?
– Думала, ты ушел – говорит с усмешкой она, оставаясь все еще с повязкой на глазах и в финальной позе.
– Я бы не смог…– глотаю собравшийся ком в горле, голос предательски хрипит – Это очень красиво, Элли – тихо произношу, не понимая, зачем я все это придумал, за что решил устроить эту эмоциональную пытку ей и заодно своей нервной системе.
– Прости меня – добавляю я, не в силах сдвинуться с места.
Я так хочу обнять ее, закрыть своим телом от новой боли.
– За что?
– За то, что заставил вновь пройти тебя через это. – я тру шею, потому что внезапно мне стало очень стыдно – Это было эгоистично, я не должен был.
– Подойди – Элли стоит ко мне лицом, но не видит, вытягивает руки на мой голос.
– Что? – я ничего не соображаю, меня опьянили ее движения и выключили все извилины.
– Подойди ко мне. – с улыбкой повторяет она, шевеля своими пальчиками.