Громадный белый конь, который еще недавно медленно шествовал по дороге, как это бывало во время многих парадов, несся обратно во весь опор, словно победитель призовых скачек. Сначала людям показалось, что лошадь понесла, но вскоре они увидели, что генерал, превосходный наездник, сам побуждает ее мчаться на полной скорости. Конь и человек вихрем подлетели к ним, а потом генерал, осадив своего скакуна, повернул к ним побагровевшее лицо и позвал полковника голосом, громким, как трубы Судного дня.
Полагаю, все потрясающие события этой катастрофы как бревна в затоне громоздились друг на друга в умах таких людей, как наш автор дневника. В каком-то сумеречном состоянии, словно в дурном сне, они буквально сбежались на построение и узнали, что им предстоит немедленно перейти в наступление через реку. Генерал и майор якобы обнаружили что-то у моста, и теперь им едва хватит времени, чтобы нанести упреждающий удар ради спасения своей жизни. Майор сразу же отправился назад по дороге за подкреплением, но сомнительно, что помощь прибудет вовремя, даже несмотря на спешку. Ночью они должны переправиться через реку, а утром захватить высоты, занятые противником. Дневник внезапно заканчивается как раз в тревоге и сумятице приготовлений к этому романтическому ночному маршу.
Отец Браун немного опередил своего спутника, потому что лесная дорога становилась более узкой, крутой и извилистой, словно они поднимались по винтовой лестнице. Голос священника доносился из темноты наверху.
– Есть еще одна мелочь, имевшая огромное значение. Когда полковник призвал солдат смело идти в атаку, он наполовину достал шпагу из ножен, а потом, словно устыдившись подобной мелодрамы, вставил ее обратно. Как видите, опять эта шпага!
Через сплетение ветвей над путниками пробилось слабое сияние, образовавшее призрачную сеть у них под ногами; они снова поднимались к неверному полусвету морозной ночи. Фламбо ощущал истину повсюду вокруг себя, близкую как воздух, но не как мысль.
– В чем дело с этой шпагой? – озадаченно пробормотал он. – Офицеры обычно носят шпагу, не так ли?
– В современной войне не часто упоминают о холодном оружии, – бесстрастно отозвался священник. – Но здесь мы повсюду натыкаемся на этот ужасный клинок.
– Ну и что? – буркнул Фламбо. – Всего лишь грошовая сенсация: старый командир сломал шпагу в своем последнем бою. Можно поспорить, что газетчики ухватятся за нее, как это обычно бывает. На всех памятниках и надгробиях шпага изображена с отломанным концом. Надеюсь, вы потащили меня в эту полярную экспедицию не из-за того, что два человека с живым воображением видели сломанную шпагу Сент-Клера?
– Нет, – резкий ответ отца Брауна прозвучал словно выстрел из пистолета. – Но кто видел его шпагу целой?
– Что вы имеете в виду? – воскликнул его спутник и встал неподвижно под звездами. Они внезапно вышли из серых ворот леса.
– Я говорю, кто видел его шпагу целой? – упрямо повторил отец Браун. – Во всяком случае, не автор дневника; генерал успел вовремя убрать ее в ножны.
Фламбо посмотрел на него в лунном свете, как слепой человек смотрит на солнце, и тогда голос его друга впервые зазвучал напряженно.
– Послушайте, Фламбо, – сказал он, – я не могу это доказать, сколько бы ни охотился среди могил. Но я уверен в этом. Позвольте мне добавить один крошечный факт, переворачивающий все с ног на голову. По странной случайности полковник был одним из первых, кто пострадал от пули. Он был ранен задолго до того, как войска вошли в тесное соприкосновение с противником. Но он видел сломанную шпагу Сент-Клера. Почему она была сломана? Как это произошло? Мой друг, она была сломана еще до начала боя.
– Ах, вот оно как! – произнес его друг с наигранной комичностью. – И где же другой кусок?
– Могу сказать, – быстро отозвался священник. – В северо-западном углу кладбища протестантского собора в Белфасте.
– В самом деле? Вы нашли его?
– Я не мог этого сделать, – с неподдельным сожалением признался Браун. – Над ним установлен большой мраморный монумент в честь героического майора Мюррея, павшего смертью храбрых в славном сражении у Черной реки.
Фламбо вздрогнул, как будто пораженный разрядом гальванического тока.
– Вы хотите сказать, – хрипло вскричал он, – что генерал Сент-Клер ненавидел Мюррея и убил его на поле боя, потому что…
– Вы по-прежнему исполнены чистых и благих мыслей, – сказал священник. – Все было гораздо хуже.
– Хорошо, – произнес большой человек. – Тогда мой запас злонамеренных измышлений можно считать исчерпанным.
Казалось, священник заколебался, не зная, с чего начать. Наконец он снова завел свою притчу:
– Где умный человек прячет лист? В лесу.
Его собеседник не ответил.
– Если вокруг нет леса, он создает лес. А если он хочет спрятать высохший лист, он создает мертвый лес.
Ответа снова не последовало, и священник добавил еще более тихим и печальным голосом:
– А если человек хочет спрятать труп, он создает целое поле из мертвых тел.
Фламбо зашагал вперед, словно не мог более вытерпеть задержки во времени или в пространстве, но отец Браун продолжал как ни в чем не бывало:
– Как я уже говорил, Артур Сент-Клер был человеком, который затвердил свою Библию. Это многое объясняет. Когда люди поймут, что человеку бесполезно читать свою Библию, если при этом он не читает Библию, написанную для всех остальных? Наборщик читает Библию в поисках опечаток. Мормон читает Библию и находит там многоженство; поборник христианской науки читает Библию и обнаруживает, что у нас нет рук и ног. Сент-Клер был старым англо-индийским служакой и ревностным протестантом. Только подумайте, что это может означать, и, ради всего святого, обойдитесь без лицемерия. Это может означать, что физически крепкий человек жил под тропическим солнцем в восточном обществе и без всякого здравомыслия и духовного наставления штудировал книгу, написанную на Востоке. Разумеется, он отдавал Ветхому Завету предпочтение перед Новым Заветом. Разумеется, он нашел в Ветхом Завете все, что хотел найти: похоть, тиранию, предательство. Осмелюсь утверждать, что он был честен на свой манер. Но что хорошего, если человек честен в своем преклонении перед бесчестием?
В какую бы жаркую и таинственную страну ни попадал этот человек, он содержал гарем, пытал свидетелей и накапливал преступные богатства, но без тени сомнения во взоре мог сказать, что делает это во славу Господа. Мою собственную теологию можно выразить в одном вопросе: какого Господа? В природе такого зла есть одно свойство: оно открывает все новые и новые двери преисподней и каждый раз попадает в комнаты меньшего размера. Вот настоящий аргумент против преступлений – человек не становится все более распущенным, а лишь все более убогим. Сент-Клер задыхался в трясине взяток и шантажа и все больше нуждался в деньгах. Ко времени битвы у Черной реки он пал так низко, что оказался в последнем круге Дантова ада.
– Что вы имеете в виду? – снова спросил его друг.
– Вот это, – ответил священник и неожиданно показал на обледеневшую лужицу, блестевшую в лунном свете. – Вы помните, кого Данте поместил в последний, ледяной круг преисподней?
– Предателей, – сказал Фламбо и вздрогнул всем телом. Обводя взглядом холодный и безжизненный лесной ландшафт с резкими, почти непристойными очертаниями, он почти мог представить себя в образе Данте, а священник с журчащим ручейком его голоса, конечно же, был Вергилием, ведущим своего спутника через страну неизбывных грехов.
Голос продолжал:
– Как известно, Оливье отличался своим донкихотством и запретил деятельность тайных служб и шпионов. Но она, как и многие другие вещи, продолжалась за его спиной. Ею руководил мой давний знакомец Эспадо; именно он был тем щеголем в ярких одеждах, которого прозвали Стервятником из-за его крючковатого носа. В роли этакого филантропа на фронте он на ощупь искал слабые места в английской армии и наконец добрался до единственного продажного человека, который – Господи, помилуй! – занимал самый высокий пост. Сент-Клеру срочно требовались деньги, целые горы денег. Посудите сами: дискредитированный семейный врач угрожает необыкновенными разоблачениями, которые вдруг стихают, не успев начаться; ходят слухи о чудовищных и варварских вещах, которые творятся на Парк-Лейн; английский протестант совершает поступки, попахивающие рабством и человеческими жертвоприношениями. Деньги требовались и для приданого его дочери, а для него самого блеск богатства был не менее сладок, чем само богатство. Тогда он сжег за собой мосты, шепнул слово бразильцу, и золото потекло к нему от врагов Англии. Но другой человек тоже успел побеседовать с Эспадо-Стервятником. Каким-то образом угрюмый молодой майор из Ольстера узнал ужасную правду, и, когда майор с генералом медленно двинулись по дороге к мосту, Мюррей сказал Сент-Клеру, что он должен немедленно подать в отставку или же предстать перед военно-полевым судом и отправиться на расстрел. Генерал тянул время, пока они не приблизились к зарослям тропических деревьев у моста. Там, под плеск реки и шелест залитых солнцем пальм (так я представляю эту картину), генерал выхватил шпагу и заколол майора.
Зимняя дорога перевалила через застывший гребень со зловещими черными силуэтами кустов и ограды, но Фламбо показалось, что вдалеке виднеется некий слабый ореол – не лунный и не звездный свет, а огонь, зажженный людьми. Он смотрел на огонек, пока рассказ близился к завершению.
– Сент-Клер был исчадием ада, но породистым исчадием. Готов поклясться, он никогда не проявлял такой силы воли и здравомыслия, как в тот момент, когда бездыханное тело несчастного Мюррея лежало у его ног. Капитан Кейт верно сказал, что, несмотря на все свои победы, этот великий человек никогда не был так велик, как в своем последнем поражении. Он хладнокровно осмотрел свое оружие, собираясь вытереть кровь, и обнаружил, что кончик шпаги, которую он вогнал между лопаток жертвы, отломился и остался в ее теле. Спокойно, словно сидя в клубе и глядя в окно, он представил себе все, что могло произойти дальше. Он знал, что солдаты найдут подозрительный труп, извлекут подозрительный обломок и обратят внимание на странную сломанную шпагу… или же на ее отсутствие. Он убил человека, но не добился молчания. Но его властный ум восстал против непредвиденного затруднения: оставался еще один выход. Он мог сделать труп менее подозрительным. Он мог навалить целую гору трупов, чтобы скрыть этот. Через двадцать минут восемьсот английских солдат выступили навстречу своей гибели.