Конюх встал, перепоясался потуже, чтобы живот не крутило от голода, и зашагал к мосту. Мажордом-то со вчера в Лимсе, приходится конюху "ворота" магические открывать. Хотя — какие там ворота — калиточка.
Вот ведь как: нигде магии нету, а на острове — любым местом ешь.
Ну а как иначе, коли тут самый натуральный демон живёт? Страшный такой, глаза красные, огненные. Но не злой, книжки любит читать да домашнюю водку пить. Одно слово — демон.
А вон и гонец на мосту. Припёрся не ко времени. Ждали тут его, что ли?
Впустить-то гонца конюх впустил — красномордого, крепкого, на белой кобыле виренских кровей, плохо кованой на переднюю левую.
А к магу не допустил. Кликнул Миленку — лепешек ему принести и молока: пущай пока перекусит гонец. Да и маг пока отобедает, чтобы не злой был.
Ну и доедать пошёл свои щи конюх. И так ведь простыли. Да и забыл про гонца. Закрутился.
Мажордом-то в Лимсе. А пегая кобыла полыни наелась, и ребятня хомут утащила играться.
В общем, забыл конюх Троим про гонца. Он же — не мажордом?
***
После обеда магистр Фабиус спустился к реке, посозерцать для пищеварения серую ледяную водицу и сам узрел чужака, спящего в теньке под сиренью.
Хоть и лето, а река ледяная, горная. И земля-то у реки — как лёд холодна. Потому под сиренью для ребятни был сделан деревянный помост, чтобы не постудились. Вот там и прикорнул гонец, завернувшись в плащ. А плащ был приметный — поездная виренская служба.
Магистр глянул на плащ да опустил уже занесённую над медальоном руку. С тех пор, как магия ушла из Серединного мира, он помучался с месяц без неё, как без рук. А потом Борн сжалился да наделил магией остров. И зарядил медальон. Связал его с силой стихий, которая никуда из Серединных земель не делась.
Да и магия, впрочем, не то чтобы прямо на нет изошла. Просто в словах её осталось так мало, что годились они теперь разве что менестрелям.
Иначе теперь колдовать приходилось. Не заклинаниями вязать, а говорить со стихиями. А ещё — взывать именем Борна, что казалось магистру Фабиусу особенно позорным и жалким. Словно милости каждый раз просить.
Борн был самым первостатейным глубинным демоном. Вся его лёгкая мерцающая кровь — уже была магией. Он и заключил новый договор со стихиями, перевернул в очередной раз жизнь людей, чего те по своему обычаю не заметили.
Ну, пропала из мира магия. Ну, зима затянулась. Ну, обрушились в Ад сатанинские чёрные церкви да разбрелись священники.
И что теперь надо делать? Да жить, вот что. Они и жили.
Одни маги страдали. Потеряв магию, они лишились работы и уважения. Многие еле сводили концы с концами. Но не Фабиус, в башне которого обитал теперь всемогущий демон Борн.
Деться ему было некуда, в Аду отщепенца не принимали. Да и дочка…
Вышло так, что сын магистра Фабиуса, Дамиен, и сын Борна, Аро, слились на земле в единую суть. И суть эта оказалась женской.
Теперь у мага и демона была на двоих одна дочь — красивая и своенравная Диана. Такая же необузданная, как стихии.
Без Борна магистр Фабиус не справлялся ни с дочкой, ни со стихиями.
Стихии людям не доверяли. Кто может договориться с пожаром? А с бурной Неясытью?
Вот так же не доверяла людям и Диана — порождение человека и демона. Что б их, эти стихии гэпнуло, рэпнуло и перекодубасило.
Нет, в целом Фабиус был рад, что договор с Сатаной о "Магистериум морум" был разорван, что земля под его ногами стала настоящей, а не иллюзорной землёй.
Но вранья-то от этого в мире меньше не стало. И зла меньше не стало. И горя.
Он вздохнул и потрогал гонца носком сапога.
— Вставай, дурак!
Гонец сладко хрюкнул, и повернулся к магистру тылом, поплотнее наворачивая на себя плащ.
— Вставай, говорю! — возвысил голос Фабиус. — А то прикажу кинуть тебя в Неясыть для освежающего купания!
Гонец заёрзал и забурчал, приподнялся, щурясь и намереваясь рявкнуть на мешальщика, но вдруг пробудился достаточно, чтобы опознать магистра, и, испуганный, подскочил, запутался в плаще, свалился с помоста и покатился с крутого бережка к реке.
— Сам купаться пошёл, — констатировал Фабиус.
Он кликнул конюха, чтобы вытащил дурака-гонца, а сам пошёл по тропинке к домашним постройкам. Пора было проведать дочку.
С утра-то магу было не до Дианы. Ездил со свеженанятой артелью плотников лес смотреть. Хотя, какая-там артель — отец да два сына. Правда, взрослые оба уже, бородатые.
Плотники понадобилась как раз по дочкину душу. Всю зиму она прожила в комнатушке кухарки, пора было пристроить ей отдельный флигель.
Строить решили из сосны, что росла выше по реке, ближе к Лимсу. Рубили зимой, до сокодвижения. Теперь пора было сплавлять к острову. А уже на острове шкурить.
Если кору не снять, то в ней обязательно заведется шашель, который потом будет грызть пристройку. Не магией же его гонять?
Вернулся маг на остров к обеду, но Диана к столу не вышла.
Искать ее магистр не пошёл — щи бы остыли. Щи с крапивой да с солониной — сильно удавались кухарке. А тут ещё куры, отведав рубленной крапивы, так занеслись, что хватило яиц и на пироги, и на драчёну.
Магистр пообедал славно. Видно и совесть его насытилась и задремала, отведав пирогов с рубленым молодым луком да яйцами.
А вот сейчас совесть встрепенулась, и Фабиус побрёл искать дочку. Заглянул в кухаркину комнату, но Малица уже ушла в лес за крапивой. Может, и Диану с собой взяла?
Ладно, к вечеру свидятся. В конце концов, не Борна же кликать, чтобы дочку найти?
Вот же бесовское отродье, а не девка! И медальон её не брал, если не хотела, чтобы один из отцов увидел, чем она занята!
Тут как раз привели гонца — отмытого и переодетого в сухое. Прачки и привели. Прямо к кухарке.
— Чего тебя принесла нелёгкая? — строго поинтересовался у него магистр Фабиус.
В кухаркиной комнате было светло, от створок окна плясали разноцветные блики.
Гонец печально опустил голову.
— Ну? — поторопил маг.
Гонец всплеснул руками.
Из его испуганного бормотания магистр с трудом понял, что свиток с письмом парень снял вместе с мокрой одеждой, что надо вернуться за ним, принести.
Он махнул рукой — иди мол, а сам направился в башню. Гонец — дело официальное, нужно принять, как должно.
Огонь в камине вспыхнул ярким колдовским пламенем. Магистр Фабиус использовал щепотку магниевой стружки. Чисто для устрашения неуча.
— Ну? Нашёл письмо? — громко спросил магистр, видя, что испуганный гонец прилип глазами к камину.
На его одутловатом со сна лице было написано: "Как же так? Магия ведь исчезла? Недаром говорят, что Фабиус — магистр особенный. Он и в горе всё сохранил, преумножил. И дружит с демонами…"
Фабиус поморщился. Гонец вздрогнул и, опомнившись, протянул ему кожаный кошель.
Магистр открыл кошель и вытащил мокрый свиток.
Уже чуя недоброе, он развернул новенький пергамент и удостоверился: буквы все расплылись, прочесть совсем ничего невозможно.
— А на словах-то что передать велели? — грозно спросил он.
Гонец замотал головой, испуганно пуча глаза: верно, заталкивал язык поглубже в горло, чтобы магистр не проклял его немотой.
Вот же дурак, будто помогает такое от немоты! Сплошь суеверия!
Магистр сердитым взмахом руки отослал гонца и взялся сушить письмо.
Но и это не помогло.
А до Вирны даже колдовские вороны летали четверо суток. А нового гонца посылать — это декада в один конец. И что теперь делать?
Узнать, что было в письме, мог сейчас только Борн. Но взывать к нему магистр не собирался. Не звать же демона из-за каждой мелочи?
Если смотреть в самую глубь, дело было сроду не в Борне. Магистр просто тяготился собственной слабостью и никчёмностью. И его ужасно раздражало то, что без Борна он теперь, как без рук.
Он сердито сунул письмо в сундук — пусть полежит. Глядишь, демон и сам объявится. Не горит же огнём эта Вирна?
Понятно было только одно — письмо от Совета магистров, печать-то не размокла. И что вести в письме дурные — это тоже было понятно. Зачем слать гонца через полстраны с добрыми-то вестями?
Тем временем день поклонился к вечеру, а дочки всё не было. Вот уже и Малица с прачками вернулись из леса с огромными корзинами свежей крапивы. Диану они с собой вовсе и не брали.
Магистр занервничал. Ему всё ещё непривычно было не знать, что делает дочка.
Диана всю зиму показывала свой норов, всё старалась уединиться. Борн терпел, и магистру тоже приходилось терпеть — не хуже же он демона?
Постепенно Фабиус вернулся к занятиям магией. Борн показал ему пару трюков, кристалл магический зарядил, но с ним ещё нужно было поладить.
Привычная магия умерла. Требовалось всё создавать заново, всю магическую науку.
А пока результаты колдовства были неявными и противоречивыми — то выходило просимое, а то и другое совсем, чего не просил.
Маг вышел во двор и увидел, как к мосту подъехал возок с мажордомом на козлах.
Старик почему-то не взял вчера с собою мальчишек конюха, сам взялся гнать кобылку до Лимса. Сдурел, что ли, старый?
Маг пошёл ему навстречу.
Мажордом должен был привезти из библиотеки книгу по рукоделию для Дианы. И привет от архивариуса.
Магистру любопытно было, прижился ли при нём демонёнок Хел, которого он ещё по осени послал к нему с наказом и амулетом.
И тут он услыхал от конюшни свист кнута, а затем резкий мальчишеский крик.
Кинулся посмотреть и наткнулся на Малицу.
— А хозяйка-то где? — спросила она встревоженно. — Ни к обеду не вышла, ни к ужину.
Глава 2. Пергамент и магия
Старый чёрт Бин-Бен Зибигус мерил шагами комнату в своём загородном доме. Он любил одиночество, хотя завёл в человеческом мире семью. И не одну.
Пару лет назад, устав от суеты домашних, Зибигус перебирался на пару недель в Ад. Теперь он уединялся в маленьком домике недалеко от столичной Вирны.