?
– Простите, кто? – поинтересовался Тоннер.
– Пантелейка, казачок наш, – пояснил Филипп Остапович, перемежавший в разговоре русскую речь с украинской. – Замість сына мені[51]. Его за вами послали.
– Нет. Видно, разминулись. – Тоннер, сунув швейцару неизменный саквояж с инструментами и лекарствами, поспешил в дом, на ходу расстегивая шубу. – Так кто же заболел?
– Ирина Лукинична! – Филипп Остапович, несмотря на преклонный возраст, легко обогнал грузного доктора на ступеньках.
– Что с ней? – озабоченно спросил Илья Андреевич, входя через услужливо распахнутую дверь в полукруглую прихожую.
– Брюхо болит, – Филипп Остапович на ходу принял от гостя шубу, перчатки и трость.
– Добрый день, господин доктор, – поклонился выбежавший Никанорыч. – Пойдемте, я вас провожу.
Подхватив саквояж, он повел Илью Андреевича на второй этаж. Филипп же Остапович снова выскочил на крыльцо и стал вглядываться в сгущавшиеся сумерки. Пантелейке дали денег на извозчика, но лишь в один конец, наказав вернуться с Тоннером.
«Не заблудился бы малец! Выборгская часть ох как далеко!»
– В полдень прихватило, – вытирая со лба холодный пот, прошептала Ирина Лукинична. – Я простоквашки выпила, тут и началось! Скрутило так, что выдохнуть боялась.
Тоннер посмотрел на часы – полшестого. Почему же доктора вызвали так поздно?
Будто подслушав его мысли, Ирина Лукинична пояснила:
– Думала, пройдет. Желудок-то у меня с детства шалит. Вроде ем каждый день одно и то же, а результат всегда разный. То полный порядок, то… Ой!
Ирина Лукинична схватилась за правый бок.
Спаленка пожилой женщины была маленькой и очень скромной: по центру узкая кровать, вдоль окрашенных в «перловый» цвет стен – немногочисленная мебель: дамское бюро с бумагами, столик для рукоделия и пара стульев с решетчатыми спинками.
– Болит постоянно или приступами?
– Приступами. Сначала будто колом проткнет…
– Где? – перебил Тоннер.
– Здесь, – несчастная положила руку на живот чуть ниже пупка. – А затем как начнет брюхо рвать, я спину колесом выгибаю! Потом вдруг отпустит…
– Большие перерывы между приступами?
– Большие! Я днем даже решила: все, кончились мучения. Велела карету закладывать, на службу вечернюю ехать. И вдруг опять! Как раз Полина, племянница моя, зашла. Посмотрела, как я корчусь, и за вами послала…
Последние слова Ирина Лукинична произнесла с явным неудовольствием – в докторах особого прока не видела. Все на земле от Бога, и болезни тоже. Если суждено тебе умереть, никакой доктор не поможет, а ежели нет – зачем деньги тратить.
– Вас тошнит? – спросил Илья Андреевич, щупая пациентке руку и лоб. Пульс несколько учащенный, неровный, температура нормальная…
– Нет, – смущенно ответила больная и, подумав, уточнила: – Иногда.
– Рвоты не было?
Ирина Лукинична так смутилась, что ее бледная кожа порозовела.
– Сударыня, я не из любопытства спрашиваю, – строгим тоном объяснил Тоннер. – Прежде чем назначить лечение, мне надо выяснить, что именно у вас болит.
– Я ж говорю, желудок! – проворчала пациентка и снова схватилась за бок. Тильмах, царствие ему небесное, хотя бы глупостей не спрашивал. – Да я и сама знаю, как лечиться.
– Если не секрет?
– Пластырь из шпанской мушки леплю. Просвирочки каждый час принимаю, запиваю святой водой.
– Помогает? – как можно серьезней спросил Тоннер, пытаясь прощупать живот через плотную ночную сорочку.
– А то как же! Вы, верно, меня плохо слушаете. Я уже говорила вам. Днем все абсолютно прошло, даже в церковь собиралась, но тут, как на грех, просвирки кончились, и по новой…
– Тут болит? – уточнил Илья Андреевич, чуть надавив под «ложечкой».
– Нет! Зачем вы ребра-то щупаете? – возмутилась Ирина Лукинична.
– Лягте, пожалуйста, на бочок! – попросил больную Тоннер.
Ирина Лукинична, кряхтя и охая, повернулась, и Тоннер начал ребром ладони постукивать по ее пояснице. Больная взвизгнула.
– Ага! – обрадовался Тоннер и для верности шлепнул по больному месту еще разок. – Значит, болит здесь?
– Ой! Ой!
– Простите великодушно! Увы, не причинив боли, обнаружить, где она локализована, нельзя.
– Лока… чего?
– Локализована, по латыни «где находится».
– Я вам без всякой латыни сказала где! Желудок болит.
– Нет, Ирина Лукинична, не желудок. Новейший метод поколачивания как раз и помогает отличить почечные боли от желудочных и поясничных. Стул жидкий? Трудностей при мочеиспускании не испытываете?
Ирина Лукинична задохнулась от гнева – даже боль отступила. Дитя галантного восемнадцатого века, она не могла поверить, что услышала такое из уст мужчины! Возмущение придало измученной женщине сил – опершись на руки, она села на кровати, сверкнула глазами, открыла рот… Но проклятая боль вновь набросилась на нее. Только и смогла, что охнуть, скрючиться и повалиться на бок.
Илья Андреевич повернулся к горничной, исполнявшей обязанности сиделки: она постоянно поправляла Ирине Лукиничне подушки, стирала пот со лба и подавала питье:
– Барыня жаловалась, что пописать не может?
– Жаловалась!
– А моча у нее какого цвета?
Курносая девка пожала плечами:
– А я знаю? Мое дело вылить.
– А на горшок она давно ходила?
– Недавно. Я даже вынести не успела.
– Отлично!
Тоннер полез под кровать, извлек оттуда фаянсовый сосуд и отошел с ним к подсвечнику. Открыв крышку, Илья Андреевич несколько минут всматривался в содержимое, осторожно покачивая и наклоняя сосуд к свету:
– Так я и думал! Капельки крови! – Тоннер потрогал стенки горшка. – Замечательно! Моча еще тепленькая! В холодной кристаллизуются соли, их сложно отличить от камней. Притащи-ка еще один горшок! – приказал он горничной. – И белую чистую тряпку.
Глаша оказалась расторопной. Вернулась быстро, словно горшок с тряпкой дожидались ее за дверью. Илья Андреевич растянул на горловине пустого сосуда ткань и поручил горничной придерживать концы, покамест он не перельет мочу.
Закончив, доктор улыбнулся, раскрыл саквояж, вынул оттуда щипчики, какими из вазочки берут сахар, и осторожно подцепил ими с полотна небольшой камушек.
– Вот и причина ваших мучений, Ирина Лукинична! Глядите! – Илья Андреевич с торжествующим видом подошел к кровати. – У вас камни идут из мочевого пузыря.
– Камни? – удивилась больная.
– С возрастом сокам организма становится сложнее растворять неорганические соли, содержащиеся в пище, – пояснил Тоннер. – Они откладываются в мочевом пузыре, образуя камни.
– О господи! – воскликнула пациентка. – И много их там?
– Много! Точно не скажу, но иногда до десятка бывает! Когда по мочеточникам проносятся мелкие, вы их не замечаете. А вот крупные, как этот красавец, царапают стенки – отсюда кровь и боль.
– А можно эти камни удалить из пузыря?
– Увы, сударыня! Надо ждать, пока они выйдут естественным путем.
Новый приступ заставил больную скорчиться.
– Ой! Ой! Опять! Что ж вы стоите? Сделайте что-нибудь!
– Так, для начала обезболивающее. – Илья Андреевич, достав из саквояжа скляночку, накапал оттуда в стакан с водой. – Глаша, готовьте горячую ванну…
– А грелкой нельзя обойтись? Или пластырем горчичным? – с надеждой прошептала Ирина Лукинична, не любившая воду.
– Нельзя, – строго ответил Тоннер. – Направленное тепло может вызвать воспаление или даже разрыв пузыря! Я выпишу вам микстуру с белладонной… Надо послать в аптеку…
Ирина Лукинична дернула шнур колокольчика.
– А после купирования приступа займемся профилактикой. Будем травки заваривать, арбузики кушать. В Милютиных лавках купите. Там круглый год арбузами торгуют.
– Зачем в Милютиных? – возразила прижимистая Ирина Лукинична. – Там дорого. Лучше у Бабикова или у Смурова.
– Все равно где, – согласился Тоннер.
– Вызывали? – после предупредительного стука в дверь зашел Никанорыч.
– Пошли к Штайнеру, – распорядилась Ирина Лукинична.
Тут уже удивился Тоннер.
– А почему к Штайнеру? Самая дорогая аптека! Да и далеко!
Ирина Лукинична пояснила:
– Тильмах советовал только у Штайнера лекарства заказывать. Там дорого, но без обману. В других аптеках не то намешают, вечно что-то перепутают…
– Хм! Интересные дела… – процедил Тоннер.
– А вы и не знали?
Тоннер счел за благо не отвечать. Уму непостижимо! Медицинская и аптечная практики в России специально разделены, дабы избежать злоупотреблений. И вот на тебе! Понятно, почему лекарства у Штайнера такие дорогие – в их стоимость включены проценты для докторов. Вопиющая безнравственность! «Надо выяснить, кто еще из врачей «сотрудничает» со Штайнером, и сообщить в Физикат», – решил Тоннер, вслух же дипломатично сказал:
– Все аптеки регулярно проверяют, бояться нечего. Можете заказать в любой, желательно в ближайшей, чтобы побыстрей.
– Тогда пошли к Скворцову, – приказала Никанорычу экономная Ирина Лукинична.
– Убива-ааают! – раздался в глубине дома истошный крик.
Озадаченный дворецкий ринулся к двери, но та, внезапно распахнувшись, ударила его по лбу. Никанорыч от боли на миг зажмурился, не успел посторониться, и влетевшая в спальню Марфуша сбила его с ног.
– Убива-ааают! Убива-ааают! – юродивая, споткнувшись, полетела на пол следом за дворецким.
Фарс на этом не кончился. На крики Марфуши сбежались слуги: два истопника и конюх с посудомойкой. Все они по очереди вбегали в комнату, спотыкались о ноги Никанора и падали. На полу образовалась настоящая куча-мала. Она могла быть и больше, но мужественный Тихон, новый слуга Тучина, расставив руки от косяка до косяка, перегородил проход в комнату и сдержал напиравшую сзади челядь.
Тоннер подскочил к упавшим:
– Давай руку! Вставайте, вставайте!
– Кого убили? – спросила наконец испуганная Ирина Лукинична.
– Меня! Меня убили! – жалобно запищала Марфуша. Тоннер бегло осмотрел юродивую. Вроде не ранена.