«Что Богдан?»
«Стоит между нами».
Влад кому-то звонит, и в отличие от своей матери — не мне. Навострив уши, я догадываюсь, что он говорит с Осадчим. Некоторое время тот объясняет, почему Голубеву следует немедленно уйти. Влад смотрит прямо на меня, а у меня нет сил делать вид, что не замечаю. Наши глаза встречаются, я как загипнотизированная обезьянка не могу отвернуться от удава. На его лице отражается так много эмоций: боль, разочарование, неконтролируемое желание, от которого волосы встают дыбом. Голубев резко разворачивается и направляется к лифту. Он присылает мне сообщение: «Тебе бы следовало дружить со мной, моя маленькая рыжая девочка», потом добавляет: «Ты ведь не хочешь снова горько плакать, Лидия?»
Горько плакать. Снова.
Я неосознанно втягиваю голову в плечи и сжимаю колени, как слышу страшный грохот: по пути к выходу Влад вдруг кидается к стене и срывает огромный плакат с нашим логотипом, а потом пинает полутораметровую вазу с искусственными цветами, которая падает и разбивается вдребезги.
— Скоро все будете искать новую работу! Все! — орет он, после чего заходит в лифт. — Лидия, я жду твоего звонка! — кричит в никуда. Я предупреждала персонал, что Голубев будет пытаться испортить всем настроение, но такого не мог представить себе никто. Все пораженно переглядываются, перешептываются. Вместе с Богданом мы мерим коридор широкими шагами, пока не подоспевает уборщик.
Стоимость вазы Андрей также возместит из своего гонорара?! Меня переполняют обида, страх и злость! Мы добровольно пустили это чудовище к себе в офис! Я тут же пересылаю Андрею все сообщения и слова Голубева, пусть советует, что дальше делать.
«Скоро он дождется. Дружбы, блть. Без охранника — ни шагу».
«Конечно, но мне все равно страшно. Андрей, сделай что-нибудь, мне страшно!»
Примерно минуту он думает, потом приходит сообщение:
«Встретишь со мной Старый Новый год?» Сегодня как раз тринадцатое января.
«Да», — отвечаю.
«В пять к твоему дому подъедет машина, номер я скину позже, поедешь вместе с Богданом».
Глава 30
Лидия
Черный мерседес останавливается у моего дома в назначенное время. Мы с Богданом выходим из подъезда, он галантно открывает мне дверь и помогает сесть на заднее сиденье, укладывает сумку в багажник, сам занимает место рядом с водителем.
На выезде из города машина плавно останавливается, чтобы подобрать Андрея Осадчего, который, едва усевшись рядом, сразу же обнимает меня одной рукой и притягивает к себе. Я честно собиралась поздороваться, подколоть насчет провала идеи тридцатидневного воздержания, отпустить острое замечание по поводу его щетины, но, едва увидев этого мужчину, чувствую, как начинает дрожать нижняя губа. А когда утыкаюсь носом в его грудь, вдыхаю аромат знакомой туалетной воды, я просто закрываю глаза и расслабляюсь.
Скучала сильнее, чем планировала.
Он чувствует мое состояние и обнимает крепче. Его рука заметно напрягается, образуя вокруг меня стальную защиту. Мы ничего не говорим друг другу, даже банальные приветствия не слетают с губ. Мы не виделись, не созванивались и не переписывались ровно неделю после того, как он подарил мне розу. За это время накопилось много невысказанных мыслей и невыраженных эмоций, но в итоге хочется молчать. Он здесь, со мной, остальное позже.
В машине жарко. Примерно через полчаса Андрей снимает куртку, он одет в тонкий темный свитер и джинсы.
— Можешь тоже снять пальто, ехать долго, — предлагает мне. Я радуюсь новости, потому что просто ехать с ним в тишине и спокойствии — очень хорошо, это намного лучше, чем слоняться по квартире одной или успокаивать родителей, повторяя одно и то же.
Андрей помогает мне раздеться. Я удобно устраиваюсь на его груди, пока он обменивается общими фразами с водителем, которого зовет Лешей. Затем говорит с Богданом, который обращается к нему как к боссу, что, в общем-то, логично, ведь именно Осадчий оплачивает его услуги.
— Взгляд нехороший у него, — говорит Богдан осторожно, и я понимаю, о ком речь. — Но хвост-то прижал. Видно было, что не ожидал. Заявился хозяином, а бежал, как щенок.
— Глаз с нее не спускай.
— Разумеется.
Они говорят обо мне так, будто меня здесь нет, и отчасти я понимаю, зачем Андрей это делает: чтобы я боялась и не совершала глупостей. Напрасно! Я прекрасно знаю, на что способен мой бывший муж. И его обещание заставить меня горько плакать — не пустая угроза.
— Ты не удалила его сообщения? — спрашивает Андрей.
— Нет, конечно, как ты и сказал. И камеры засняли его показательное шоу.
— Хорошо. Мы его посадим. Жаль, не я лично, но по моим крючкам Новикова легко докопается.
— Посадим? Ты серьезно? — я даже поднимаюсь, чтобы заглянуть в его глаза. — За угрозы?
— Причем здесь угрозы? А, нет, я не об этом. Но о них тоже расскажи юристу.
— Ты думаешь… он совершит преступление, и тогда… — мой голос выдает мое состояние, я напрочь забываю, что мы не одни. — Нужно чтобы он что-то сделал мне, да?
— Ты с ума сошла? — обрубает Андрей, хмурясь. — Он тебя пальцем не тронет. — Осадчий снова обнимает меня и крепко прижимает к себе, почти до хруста косточек. — Никто тебе ничего не сделает, это даже не обсуждается.
— Лидия Николаевна, только через мой труп, — не оборачиваясь, добавляет с переднего сиденья Богдан.
— Только через наши с Богданом трупы, — повторяет Андрей.
— Меня тоже запишите! — робко встревает водитель. Его неуверенный голос разряжает обстановку, мы трое не сдерживаем смешков. В зеркале заднего вида я вижу, как густо краснеет водитель, который сам не понял, как вылез на передовую.
Осадчий просит включить музыку, с Лешей они понимают друг друга с полуслова, и дальше мы едем, слушая что-то из современной классики. Прибываем в поселок около десяти вечера, за окном давно темно, редкие фонари освещают ровную, как стекло, асфальтированную дорогу, по обочинам скопились горы белого снега, над головой раскинулось звездное небо. Мы в каком-то элитном дачном поселке, улица состоит сплошь из огромных кирпичных коттеджей, окна верхних этажей выглядывают из-за высоченных заборов. Шлагбаум, охрана, освещение — все говорит о полной безопасности.
С одной стороны, мне немного жутковато — я единственная девушка в компании трех мужчин, ни одна живая душа не знает, где я и с кем. С другой стороны — я прекрасно понимаю, что из-за Голубева у меня развилась паранойя и далеко не все мужчины на этой планете мечтают переспать со мной.
Осадчий, правда, мечтает, сто процентов, вон как обнимает всю дорогу, трется губами о мою макушку. Его пальцы периодически сжимаются в кулаки — несмотря на наличие телохранителя, он никак не может расслабиться.
Когда мы заходим в потрясающий, как из доброй сказки, дом, я, наконец, вижу его лицо в ярком освещении и поражаюсь — Андрей, оказывается, в бешенстве. Клянусь, я ни разу не видела его таким, хотя мне казалось раньше, что он меня ненавидит и всячески это демонстрирует при любом удобном случае.
Ничего подобного. Вот сейчас он действительно ненавидит. Глаза потемнели и как будто из-за череды бессонных ночей впали, взгляд тяжелый, челюсть напряжена так, что ходят желваки.
Меня осеняет, что на самом деле прячется за его спокойными советами и уместной отстраненностью. После сообщений от Влада Андрей опасается, что у него может сорвать крышу. Либо он проведет эту ночь со мной, либо натворит непоправимых глупостей.
Не сдержавшись, он повышает голос в телефонном разговоре:
— А что, без меня этот вопрос решить невозможно? Нужно именно сейчас, в половину одиннадцатого, мне лететь в офис? Вот именно, я позвоню завтра. До свидания, — потом поворачивается ко мне: — Это по работе, извини. Смотри, вон лестница на второй этаж, там спальни. Эта — ведет в подвал. А здесь гостиная.
Он старается придать голосу веселые интонации, рассказывает, что дача принадлежит родителям его партнера в фирме, просит, чтобы я чувствовала себя как дома. Это совершенно особенное место — очень любимое, и чтобы я не сомневалась — здешние двери открыты только для членов семьи и ближайших друзей.
Пересылая ему сообщения Влада, я провоцировала его на реакцию. Я хотела от него защиты, каких-то действий немедленно, а не через месяц. Да, делала это умышленно, но сейчас я впервые задумываюсь о том, к чему это может привести.
— Андрей, у тебя все хорошо на работе? — спрашиваю на всякий случай.
— Как обычно. А у тебя?
— И у меня. Ты нервничаешь, вот я подумала, вдруг что-то стряслось?
Он подходит к окну, я присоединяюсь, и мы оба смотрим на заснеженный двор. Я робко беру его руку, он не отвечает на рукопожатие, но и не отталкивает меня.
— Я не думал, что он припрется, — обнимает меня одной рукой. — Я ему запретил до февраля соваться к тебе. Черт, я не знаю, как будет лучше. Я опасаюсь, что если выдам нас открытой агрессией, ответка не заставит себя ждать. Но ничего не делать тоже нельзя, он меня вынуждает.
— Все хорошо, со мной был Богдаша.
— Я знаю, что с тобой был Богдаша, — отвечает резко. — Я ему плачу, чтобы он был всегда с тобой. Если бы его в этот момент не было, он бы до конца жизни не смог устроиться даже охранником в чмошный супермаркет.
— Мой грозный Андрей Осадчий, — тяну я, улыбаясь. Кладу ладонь ему на плечо, но он дергается, будто пытаясь стряхнуть, потом поспешно берет мою руку и прижимает тыльной стороной ладони к губам, целует.
— Прости. Взбесили его смс-ки, скоро он сам будет горько плакать, — смотрит вдаль. — Меня нервируют заминки. Обычно людям есть что терять. Они ведут себя осмотрительно. Они слушаются, если объяснять доходчиво. Их можно напугать. Этот же склонен к импульсивным поступкам. Он всегда был таким?
Мне кажется, или слова звучат как укор? Я растерянно пожимаю плечами: когда мы были женаты, он, конечно, не угрожал мне. А когда я отчитывала его за пьянки, он на коленях вымаливал прощение. Кошмар начался, как только я решила развестись.