Я предложил:
– Мы можем протрубить отступление. Вызови Кареру, он же дал нам код.
Хэнд натянуто улыбнулся:
– Как ты полагаешь, Карера дал нам тот код? Экспериментальная нанотехнология закрыта кодом, неизвестным Карере. Чтобы произвести сам сброс, моим врагам требовалось иметь влияние на уровне Военного Совета. Что предполагает доступ ко всем кодам, в том числе и кодам "Клина". Забудь о Карере. Карера – карманный политик. Предположим, коды были действительны на момент его информации, но сейчас это не более чем средство для точного наведения ракет, ждущих сигнала. Средство для нашего уничтожения. – Последовала еще одна напряженная улыбка. – Как я знаю, "Клин" очень точно попадает в цель.
– Обычно они не промахиваются.
– Итак. – Хэнд встал с места и подошел к окну с занавеской. – Итак, тебе все известно. Доволен?
Я задумался.
– Единственный шанс уйти с этого места целым – это…
– Совершенно верно. – Хэнд не стал даже отворачиваться от окна. – Подробный доклад о нашей находке вместе с заявочным номером, соответствующим бую, сброшенному на новую собственность "Мандрагоры". Единственное, что может вернуть меня в игру на верхнем этаже. С картой старше, чем у скептиков.
Немного посидев, я вдруг понял, что разговор окончен, и собрался идти. Хэнд ни разу посмотрел в мою сторону. Обратив внимание на выражение его лица, я почувствовал неожиданную симпатию. Просчитаться – знакомое мне состояние. У самого порога я на секунду остановился.
– Что? – спросил Хэнд.
– По-моему, еще стоит помолиться. Это помогает.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Своей работой Вордени занималась как каторжная.
Таня упивалась штурмом неприступной, скрученной из множества слоев конструкции ворот. Казалось, временами она впадала в неистовство. Часами срисовывала техноглифы, стараясь вычислить закономерности их повторения. Быстрыми, словно у джазового пианиста движениями загружала последовательности знаков в серые блоки памяти. Потом пропускала данные через синтезаторы, расставленные вокруг ворот, и наблюдала за эффектом, обхватив голову руками.
Наш археолог предлагала неземной конструкции свои протоколы последовательных воздействий, а приборы регистрировали все самые скупые ответные реакции. Поверхность ворот рассматривалась скрупулезно, через пятьдесят семь расставленных по периметру экранов. От Вордени не мог укрыться ни один блик. Анализ реакции ворот помогал генерировать следующую тестовую серию. И так далее.
Поняв наконец невозможность когерентного воздействия на техноглифы, Таня собрала записи и удалилась в купол, где решила начать все сначала.
Вордени скрылась в куполе, а я тихо присел, держась в стороне от остальных. Хотелось видеть, как эта женщина будет работать над задачей, немыслимо трудной с точки зрения профессионального ученого. Из люка "Нагини" я время от времени видел мелькавшее в окне купола лицо Тани. Сделать это мог только я – помогала нейрохимия зрения. Глаза Вордени устремлялись то на устройство ввода текста, то на интерфейсы мгновенной памяти. Потом Таня исчезала в глубине помещения, и оставалось любоваться картинкой с хаотично разложенными зарисовками техноглифов. В эти секунды я подсознательно старался отыскать ее изображение на стене, сплошь увешанной мониторами.
Волосы она убрала назад – так, чтобы не мешали работать, но пряди время от времени выбивались и падали налицо. Тогда мне не было видно лица Тани. Неожиданно появилось желание подправить ей локоны.
Я наблюдал за работой Вордени и за тем, что делала с ней эта работа.
Сунь с Хансеном работали за выносным пультом управления системами. Сутъяди ни на минуту не оставлял входа в каверну, где трудилась Вордени – независимо от ее присутствия.
Остальная часть нашего экипажа смотрела частично закодированное спутниковое телевещание. В основном смеха ради – пропагандистские каналы кемпистов. Иногда, при очень плохом приеме, переключались на правительственное вещание. Появление самого Кемпа на экране сопровождалось улюлюканьем и издевками. И наоборот, номера Лапинии вызывали радость и дружные аплодисменты. Постепенно реакция аудитории притупилась, а каждому из выступавших с экрана артистов отошла своя доля внимания.
Депре и Крюиксхэнк безудержно хвалили Лапинию, в каком бы сюжете ни появлялась певица, но весь экипаж дружно поносил идеологизированный бред Кемпа, состоявший из поз и демагогии. То, что должно, по идее, зажигать зрителей, провоцировало лишь хохот. Общему веселью поддался даже Сян. По лицу ниндзя несколько раз прошла тень улыбки.
Хэнд наблюдал за океаном, и его внимание в основном привлекал либо юг, либо восток. В какой-то момент, задумавшись, я поднял взгляд к усыпанному яркими звездами небу. Наблюдают ли за нами сверху? И кто?
После двух дней пассивного ожидания наше охранение нанесло удар по колонии нанобов.
Когда сработала батарея ультравибраторов, меня как раз тошнило. Это почти всегда ощущаешь физически – как зуд в костях. Или чувствуешь тупую боль в желудке.
Импульсов было три. Потом наступила тишина.
Вытерев рот, я хлопнул по кнопке удаления мусора и вышел из своего купола на берег. Небо у линии горизонта уже посветлело. В той стороне виднелось лишь смутное марево, шедшее от Заубервилля. Не было ни дыма, ни огней и никаких признаков, говоривших о попадании в боевую технику.
На открытом отовсюду пространстве стояла Крюиксхэнк. Опустив лазерный "Санджет", она всматривалась в горы. Я подошел ближе.
– Ты почувствовал?
– Угу… – Набежала слюна, и пришлось сплюнуть в песок, под ноги. В висках продолжала пульсировать боль, не знаю – то ли от визга ультравибраторов, то ли от резкого пробуждения. – Похоже, отсидеться не удалось.
Она покосилась на меня:
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Ну началось. Только не надо брызгать слюной. Еще пара дней – окажешься на моем месте.
– Спасибо на добром слове.
Еще один, более мощный аккорд ультравибраторов. Дрожь волной прокатилась через внутренности. Хорошо согласованная серия импульсов и раскат отчетливо слышной реакции от встречи залпа с целью. Стиснув зубы, я закрыл глаза.
– Есть накрытие, – сказала Крюиксхэнк. – Первые три – это пристрелочные импульсы. Теперь цель на мушке.
– Отлично.
Вибрация утихла. Наклонившись, я попытался высморкаться, вычищая одну ноздрю от сгустков рвоты. Крюиксхэнк с любопытством следила за моими действиями.
– Что?
– О-о. Извини, – сказала она и отвела взгляд. Прочистив и вторую половину носа, я опять сплюнул и осмотрелся вокруг. Горизонт оставался чистым. В песке, у самых моих ног, виднелись пятна крови и рвоты. Похоже, распадаюсь на части. Хреново.
– А где наш Сутъяди?
Крюиксхэнк махнула рукой в ту сторону, где стояла "Нагини". Под носовой частью штурмовика находилась изогнутая передвижная площадка, на которой я увидел Сутъяди и Хансена. По-видимому, они обсуждали нечто важное, касавшееся вооружения ближнего боя.
Недалеко от корабля на песчаном берегу сидела Амели Вонгсават и наблюдала за дискуссией. Депре, Сунь и Сян либо все еще не вышли из камбуза, либо решили убить время на подсобных работах.
Рассматривая фигуры стоявших на передвижной площадке, Крюиксхэнк ладонью прикрыла глаза от яркого солнца.
– По-моему, наш капитан всерьез полагается на носовую установку. Про это он говорит с первого дня. Смотри, смотри – улыбается.
До площадки я добрался, с большим трудом преодолевая то и дело подступавшую тошноту. Сутъяди, видевший мое приближение, присел на край. Улыбнуться он не посмел.
– Похоже, времени у нас не осталось.
– Не совсем так. Судя по рассказу Хэнда, нанобам требуется эволюционировать несколько дней. Для построения ответа на удар ультравибраторов им осталось около половины пути.
– Будем полагаться на археолога. Возможно, она развивается столь же быстрыми темпами. Вы с ней разговаривали?
– А что, с ней можно разговаривать?
Сутъяди состроил кислую мину. С момента, когда мы узнали о сбросе наносистемы, Вордени окончательно замкнулась. Даже ела механически, без всякого видимого удовольствия. От разговоров она уходила, односложно и зло обрывая любые попытки контакта.
– Хотелось бы получить доклад о состоянии, – сказал Сутъяди.
– Он в процессе.
Я перебрался на другую сторону песчаного пляжа, по дороге обменявшись с Крюиксхэнк замысловатым рукопожатием. Жест, казавшийся рефлекторным, вызвал улыбку у меня самого и отчасти помог избежать нового прилива дурноты. Что-то вроде психотехники Посланников. Рефлекс цепляется за то, что глубоко внутри.
– Поговорим? – спросила Амели Вонгсават, когда я оказался рядом.
– Разумеется. Я вернусь через минуту. Нужно взглянуть, над чем работает наша неутомимая коллега.
Теперь уже никто не улыбался.
Я обнаружил Вордени сбоку от ворот. Таня сердито смотрела на объект своего исследования. На изящных, напряженно мерцавших над ее головой экранах шли бесконечные тестовые последовательности. Дисплей, расположенный перед рабочим местом, оказался пуст, зато на угловом экране в свернутом объемном окне крутились какие-то данные.
Странная для опытного исследователя конфигурация. Большинство предпочитают изучать результаты в проекции на плоскость. Это всегда лишь электронный эквивалент реальных данных, представление которых можно в любой момент изменить, растянув по комнате одним движением курсора.
Я наблюдал, как она снова и снова рассматривает объемную проекцию под разными углами. Археолог прокручивала картинку раздраженными, резкими движениями, смещая панораму то в одну, то в другую сторону. Мне нравился ее жесткий стиль.
Первой спросила она:
– Надеюсь, ты не станешь задавать глупых вопросов?
– Теперь в игре нанобы.
Вордени кивнула.
– Я уже почувствовала. Что у нас есть? Дня два или три?
– Хэнд считает, что на открытой местности эволюция займет четыре дня. Не стоит думать, будто ты работаешь под прессом.