Я не могу придумать никакой отмазки. К счастью, в разговор вступает Эбби.
– Мы просто пришли посмотреть на начало шествия. Кстати, по-моему, тот мальчик пытается засунуть голову в раструб тромбона.
Мисс Грей сразу же разворачивается на месте.
– Тайлер, пожалуйста, перестань, – рявкает она, потом снова поворачивается к нам лицом. – Город искал волонтеров. Сама не знаю, зачем я согласилась. Наверное, потому что когда-то мне доводилось преподавать музыку. – За толстыми стеклами очков ее глаза кажутся огромными. – Но скажите, как у вас дела? Я много о вас думала. И гадала…
Она замолкает, не закончив предложения.
Я гадала, что с вами сталось.
Я гадала, смогли ли вы выжить. И если да, то как.
– У нас все в порядке. – Для того чтобы научиться лгать, как и для многих других вещей, просто нужна практика. Со временем к этому привыкаешь. – Собственно говоря, – выпаливаю я прежде, чем успеваю подумать и определить, удачная ли это идея, потому что от мысли о Саммер – о прекрасной Саммер, о балерине, застывшей, подняв руки в самом центре сцены к круге света, льющегося от софитов, и самой излучающей свет, мою грудь сжимает боль, – мы сейчас выполняем в школе внеаудиторную исследовательскую работу, и ее тема – Саммер. Саммер Маркс.
Мисс Грей вздрагивает, услышав это имя, как и многие другие жители города. Как будто она услышала ругательство. Но быстро приходит в себя.
– Понятно, – говорит она, поправляя очки. – Это для поминальной церемонии?
– Да, – подхватывает ложь Бринн, когда мой голос вдруг отказывается мне служить. Он все еще иногда проделывает такие вещи – куда-то уходит, скукоживается, сходит на нет. Как будто он живое существо с собственными настроениями, потребностями и желаниями. Я совсем забыла, что вчера Твин-Лейкс планировал провести масштабную церемонию поминовения Саммер по случаю пятой годовщины ее смерти. Должно быть, это мероприятие отложили из-за стихийного бедствия. – Да, это для годовщины. Что-то вроде… книги памяти. Мы беседуем со всеми, кто ее знал. – Я уверена, мисс Грей не может определить, что Бринн лжет, но это могу сделать я. По тому, как сильно она задыхается, словно после быстрого бега.
Мисс Грей улыбается.
– Ну, я совсем не уверена, что смогу рассказать вам больше того, что вы и так знаете, – говорит она. – Вы же помните, я учила Саммер не очень долго. Навыки безопасной жизнедеятельности, – добавляет она, чуть заметно пожав плечами, – это название, весьма неточно передающее смысл преподаваемого предмета. Школа заставляет учеников ходить на мои уроки раз в неделю для того, чтобы удовлетворить требование штата о включении в программу обучения полового просвещения. То, что не относится к этой теме, – это всего-навсего мишура.
Мы с Бринн переглядываемся. В признании, которое после стольких лет делает мисс Грей, есть нечто щекочущее нервы, ведь это именно то, о чем когда-то толковали и мы. «Просто дайте нам несколько презервативов и сорокапятиминутное окно в расписании», – сказала на одном из уроков Саммер, причем сказала так громко, что мисс Грей – я в этом уверена – ее услышала.
И меня вновь пронзает печаль от мысли обо всем, чего Саммер уже никогда не услышит, не увидит и не узнает.
– И все же, – говорит Бринн, – вы можете нам что-то о ней рассказать? Что угодно из того, что вы о ней помните?
– Я помню, что ваша троица всегда держалась вместе. Мне приходилось рассаживать вас в классе, чтобы вы не передавали друг другу записки. – Улыбка на лице мисс Грей гаснет. – Во многих отношениях Саммер была трудной ученицей. Но очень милой, полной жизни, если вы понимаете, о чем я.
Мы понимаем. Еще бы нам не понимать. Саммер была в разы радостнее других учениц.
Я пытаюсь нащупать способ выяснить то, что мне хочется понять, – услышать объяснение всех этих красных пометок на старой контрольной работе, того факта, что Саммер, судя по всему, не могла нормально писать.
– Что вы имели в виду, когда сказали, что она была трудной? У нее имелись проблемы?
Мисс Грей склоняет голову набок, становясь похожей на птичку, которая только что заметила крошку хлеба.
– А я могу спросить вас, почему вам хочется это узнать?
Я бросаю взгляд на Бринн. Нам надо было заранее придумать версию, которая бы все объясняла. Сейчас же мне не приходит в голову ни один правдоподобный ответ.
К счастью, на помощь нам приходит Эбби.
– Мы хотим воздать должное настоящей Саммер. Той Саммер, которую никто не знал. В этом и состоит смысл книги памяти.
– Вы тоже были ее подругой? – спрашивает мисс Грей. Эбби кивает, и я мысленно молюсь о том, чтобы мисс Грей не поняла, что это неправда. По-видимому, она все принимает за чистую монету, потому что продолжает свои объяснения. – Думаю, я помню больше того, что открыла бы, если бы дело обстояло иначе… – Она сокрушенно всплескивает руками. – Саммер увлеченно занималась тем, что давалось ей легко. Она любила говорить о том, что мы читали. Она обожала читать, но читала очень медленно. Но и другие аспекты преподаваемого мною курса давались ей нелегко.
– Письмо, – произношу я, вспоминая контрольную, испещренную красными пометками, и у меня по спине бегут мурашки.
Мисс Грей кивает, но я вижу, что наша троица быстро утрачивает ее внимание. Оркестр снова начинает ломать строй. Она то и дело тревожно оглядывается на музыкантов.
– У нее была тяжелая дислексия, – говорит она. – Это замедляло темп ее чтения, и из-за этого ей было трудно писать. Она очень, очень обозлилась из-за ощущения своего бессилия. И думаю, ей было стыдно. Насколько я знаю, прежде ее долго футболили из дома в дом. – Мисс Грей пожимает плечами. – Если не считать этого, я никогда ее толком не понимала. Знаете, я пыталась ей помочь. Давала дополнительное время и на написание контрольных, и на выполнение домашних заданий. Я предложила ей поговорить со школьным психологом или обратиться за помощью в наш репетиторский центр. Она отказалась. Сказала, что она не тупая. – Мисс Грей разводит руками. – Само собой, я имела в виду отнюдь не это. Но потом она меня уже не слушала, что бы я ей ни предлагала. – На сей раз улыбка едва трогает ее губы. – Саммер была милая девочка. Она старалась – в каком-то смысле очень старалась. Она была склонна… к преувеличениям. Она не то чтобы лгала, но выдумывала. Колин, встань в строй. – Мисс Грей обратилась к маленькому мальчику, несущему в руках трубу, едва ли не бо́льшую по размеру, чем он сам.
– А в чем здесь разница? – с неподдельным любопытством спрашивает Эбби.
Мисс Грей снова оборачивается к нам и щурится.
– Я считаю, что ложь – это стремление скрыть правду. Но что касается Саммер… У меня было такое чувство, что она хотела переделать правду, придумать новую.
Повисает молчание. Хотя Бринн не произносит ни слова и даже не смотрит на меня, я чувствую, что она думает о том же, о чем и я. Мы понимаем. Мы помним. Я вдруг чувствую нелепое желание схватить Бринн за руку, но, разумеется, этого не делаю.
Мисс Грей качает головой.
– Мне очень жаль, – говорит она. – Не знаю, то ли это, что вы искали.
– Все в порядке. Нам может помочь любая мелочь. Спасибо, мисс Грей.
Она морщится, слыша, как несколько флейтистов начинают соревноваться в том, кто может дуть в свою флейту громче, пронзительнее и противнее всех.
– Извините. Мне надо вести этих монстров на холм. Шествие может начаться в любую секунду.
Но когда мы поворачиваемся, чтобы уйти, она зовет нас обратно.
– Знаете, в конце концов, Саммер все-таки начала получать так нужную ей помощь, – медленно произносит она, словно у нее нет уверенности в том, что ей следует об этом говорить, и слова срываются с ее уст сами собой. – Она нашла одного мальчика, который согласился заниматься с ней индивидуально. Возможно, я бы этого и не вспомнила, вот только… думаю, суть в том, что они стали близки. Очень близки.
Мне кажется, солнечный свет померк. Я затаиваю дыхание. Я знаю, что она сейчас скажет. Знаю точно.
Но Бринн все-таки заставляет ее произнести это вслух.
– Кто это был? – спрашивает Бринн.
– Оуэн, – почти виновато говорит она. – Оуэн Уолдмэн.
В Лавлорне действительно исполнялись желания. Это могло быть как хорошо, так и плохо в зависимости от того, у кого именно рождались те или иные желания.
Наши дни
Когда мы садимся обратно в машину, Бринн кладет ноги на приборную панель и, сложив руки на груди, откидывается на спинку переднего пассажирского сиденья.
– Оуэн, – бормочет она, – всегда Оуэн.
– Перестань, – говорю я.
В зеркале заднего вида вижу, как Эбби собирает волосы в пучок.
– Кто такой этот Оуэн?
– Оуэн, – отвечает Бринн, – был бойфрендом Саммер.
– Они никогда не были вместе, – защищаюсь я.
– Миа была влюблена в него, – продолжает Бринн так, будто я вообще не сказала ни слова и говоря это будничным тоном человека, который объясняет малому ребенку, что небо голубое. – Поэтому-то она никогда и не желала верить, что он виновен.
– А Бринн была влюблена в Саммер, – визгливым голосом говорю я. – Поэтому-то Бринн всегда и желала верить, что он виновен. – Мне даже нет нужды поворачиваться, чтобы почувствовать, что Бринн вперила в меня сердитый взгляд. – И на тот случай, если ты забыла, копы им уже занимались. Он был подозреваемым номер один. – Я изо всех сил сжимаю руль, чувствуя в закрытых глазах крошечные болезненные цветные вспышки света – верный признак надвигающейся мигрени. Я начинаю глубоко дышать через нос, пытаясь отогнать от себя воспоминания об Оуэне – о его кривой улыбке, и острых локтях, и о волосах цвета разгорающегося пламени, и о том, как он называл меня Макарошкой. Все остальные ребята насмехались над ним, но ему это было все равно. Он двигался по коридорам школы, будто лодка, которая тянется на буксире за чем-то намного большим и лучшим – за тем будущем, которое унесет его отсюда далеко-далеко. – Он был арестован, а потом освобожден. Состоялся суд, и его оправдали.