Перестань исходить слюной, МакНэлли. Я не из тех, кто увлекается девушками, поняла? Она тогда была в ярости, только что не плевалась, как будто это я все испортила и рассказала всем, что произошло между нами, когда она залезла ко мне в кровать. Был сырой апрельский день, дождь словно не мог решить, пойти ему или нет, и влага просто висела в воздухе. – Что, пытаешься похвастаться перед мистером Хэггардом своими прелестями?
– Заткнись, – прошипела Миа. – Он может тебя услышать.
– Ну и что с того? Эй, мистер! Миа хочет спросить, находите ли вы ее хорошенькой?..
– Я же сказала – заткнись, – сказала Миа.
Мы остановились на светофоре. Хэггард развернулся на своем сиденье, опираясь одной рукой на руль.
– Что вы там не поделили, девочки? – Голос мистера Хэггарда был похож на звук туманного горна.
– Ничего, – сладким голоском ответила Саммер. – Мы просто хотели сказать, как классно вы выглядите в этой вашей новой куртке.
Я ткнула ее локтем. Она закатила глаза.
– Я просто немного подняла ему настроение, – сказала она. – Да он, скорее всего, из-за пуза даже не может разглядеть свой член.
– Ты не могла бы придержать язык? – Миа состроила гримасу. Она терпеть не могла все слова, связанные с сексом, но больше всего она не любила такие словечки, как член, киска и смазка. Я знала это, поскольку в том же седьмом классе, но осенью, – то есть тогда, когда мы еще были лучшими подругами и до того, как Саммер ополчилась на нас, – мы составили список из всех этих слов во время совместной ночевки и по очереди зачитывали их, чтобы заставить Миа визжать.
– Кстати, о птичках, – сказала я, пытаясь придать своему тону беспечность, как будто не сгорала от желания поговорить с ней, как будто всякий раз, бросая на меня злой взгляд, а потом отводя глаза, она не проделывала во мне новую дырку.
– С какой такой стати ты вдруг почтила нас своим присутствием?
– Просто больше не на чем было ехать в школу, – ответила Саммер, пожав плечами. Хрясть. Хрясть. – К тому же, – продолжила она спустя минуту уже другим тоном, – я хотела поговорить с вами о весеннем бале. Ведь мы по-прежнему планируем пойти на него вместе, не так ли? Наша троица и Оуэн? – Она взяла меня за руку и сжала ее, и мое сердце тоже сжалось.
И я снова простила ее. Простила, хотя она рассказала всем, что я в нее влюблена. Простила, несмотря на то, что она взяла мою самую сокровенную тайну, любовь к ней, и превратила ее в шутку.
– Ты все еще хочешь пойти вместе с нами? – На лице Миа отразилось подозрение и вместе с тем радость и надежда.
Нам обеим так не хватало Саммер.
– Ага. – Она осторожно развернула полоску жвачки. Ее ногти были выкрашены желтым лаком и частично облупились. – К тому же мне скоро может понадобиться ваша помощь. Это касается Лавлорна, – добавила она небрежно, как бы невзначай.
– Я думала, мы больше не играем в эту игру, – удивилась я.
Она посмотрел на меня глазами, голубыми как небо, глазами, в которых хотелось утонуть.
– А кто сказал, что это игра?
Проблема с Пучиной Желаний состояла не столько в том, что в ней содержалось. Сами по себе желания не были опасны, и многие обитатели Лавлорна потеряли годы и даже десятилетия, плавая по этой реке у самого ее дна, поддерживаемые на плаву желаниями, окутанные счастливыми видениями всего того, чего они когда-либо хотели.
В этом-то, разумеется, и состояла проблема: не в том, чтобы войти, а в том, чтобы выйти.
Наши дни
Мы с легкостью находим адрес мистера Хэггарда в адресном справочнике в Сети: он живет на Боунс-роуд в Иствиче, крошечном городке в двадцати минутах езды от Твин-Лейкс. Пока Оуэн ведет машину, Миа пытается погуглить мистера Хэггарда, чтобы выяснить о нем побольше. Но результатов находится совсем немного: вот мистер Хэггард на церковном пикнике; мистер Хэггард в торговой палатке на рождественском базаре; мистер Хэггард, с улыбкой обнимающий одной рукой худосочного подростка перед зданием Юношеской христианской ассоциации, где он, судя по всему, работает тренером по баскетболу.
– Все доказательства налицо, – говорю я. – Церковь, Рождество и тренерство. Классический набор педофила.
– Или же он просто хороший человек, который любит детей, – замечает Миа.
– Или притворяется хорошим человеком, который любит детей, когда они потеют и возбуждены.
– Это непристойно, Бринн.
– Но ведь педофил-то не я. К тому же это была твоя блестящая идея.
– Я знаю. – Миа отворачивается к окну. – Просто…
– Просто? – спрашивает Оуэн так тихо, что вопрос почти не слышен, так как его заглушает работающий кондиционер.
– При свете дня все это выглядит по-другому. Менее правдоподобно.
Она права. Посреди ночи, когда наши нервы были возбуждены кофе, версия о Хэггарде показалась нам попаданием в яблочко. Невзрачный водитель автобуса, кажущийся всем славным парнем, втайне сгорает от похоти к Саммер, завоевывает ее доверие, вызывается помочь с выполнением домашних заданий и набрасывается на нее, когда она отказывает ему в том, чего он так жаждал.
Теперь же, когда мимо проносятся дома за аккуратно подстриженными живыми изгородями, когда по дороге ездят стайки подростков на велосипедах, а на вершине холма медленно вертятся крылья ветряков, трудно поверить, что где-то неподалеку может случиться или же уже случилось что-нибудь дурное. Мне приходит в голову, что, должно быть, в этом-то и заключается причина – в аккуратно подстриженных газонах, и живых изгородях, и опрятных домиках, которые красят заново каждые несколько лет. Мы давим в себе мысли, что когда-нибудь всему этому придет конец, продолжая бесконечно строить и строить…
Боунс-роуд[21] выглядит совсем не так, как представляла себе я. Никаких кладбищ с покосившимися надгробиями, никаких мрачных особняков, никаких дышащих на ладан ферм с козами, сердито взирающими на нас из-за заборов из колючей проволоки. Здесь все похоже на мою собственную улицу – такие же симпатичные длинные одноэтажные дома с пологими крышами, выстроенные на одинаковых участках земли, множество американских флагов и почтовых ящиков, имеющих форму различных животных, лужайки, усеянные пластиковыми игрушками малышей. Дом мистера Хэггарда выкрашен в веселый желтый цвет. На подъездной дороге стоит большой внедорожник.
Оуэн паркуется на некотором расстоянии от его дома, как будто опасается, что при виде машины мистер Хэггард бросится наутек. Несколько секунд после того, как Оуэн заглушает мотор, мы просто сидим в машине в то время, как охлажденный кондиционером салон медленно нагревается опять. Меня все еще гложут сомнения.
– Какой у нас план действий? – спрашиваю я. – Нам нужна какая-то легенда. Ведь мы не можем просто заявиться и спросить его, не он ли убил Саммер.
– Просто идите следом и делайте как я, – говорит Оуэн, словно он герой плохого фильма про полицейских и мы собираемся накрыть гнездо террористов.
Солнце палит вовсю, плавя асфальт тротуара, словно масло. Откуда-то доносятся детский смех и плеск воды в бассейне, а в воздухе стоит запах барбекю. Я давно уже ничего не ела и голодна как волк. Одну короткую секунду я чувствую сожаление, что не живу здесь, на Боунс-роуд, в одном из этих аккуратных домов. Мне хочется, чтобы мои мама и папа жарили сейчас во дворе мясо на обед, а я плескалась бы в струях воды, бьющих из дождевальной насадки. Но, как всегда говорила мама: «Исполнение желаний – это как выигрыш в лотерею: и то и другое – дохлый номер».
На старом потертом половике, расстеленном на крыльце, красуется надпись: В гостях хорошо, а дома лучше. Оуэн нажимает на кнопку звонка, и по дому разносятся музыкальные звуки. Стою на крыльце, и у меня возникает неловкое чувство, словно я маленькая девочка, а на дворе Хеллоуин, и сейчас дверь распахнется, чтобы я могла сказать: Сладости или гадости. Отсчитываю четыре, пять, шесть секунд.
– А что, если его нет дома? – шепчет Миа.
– Кто-то дома есть, – говорит Оуэн. – Ведь перед домом стоит внедорожник.
– Но… – Миа начинает было возражать, но быстро замолкает. За дверью слышны приближающиеся шаги. Значит, он все-таки дома.
Но дверь распахивает не мистер Хэггард, а девочка лет одиннадцати или двенадцати. На ней надеты купальник и коротенькие ярко-розовые шорты, и у нее пышные белокурые волосы и такие же небесно-голубые глаза, как были у Саммер.
Секунду мы все просто молча стоим, изумленно глядя на нее. Она сгибает одну ногу и прижимает ступню к внутренней части колена другой ноги, совсем как аист.
– Кто вы? – спрашивает она.
– А ты кто? – наконец ухитряюсь выговорить я. Но прежде чем она успевает ответить, до нас доносятся другие шаги – к двери подходит женщина с темно-русыми волосами и отодвигает девочку в сторону. На бедре она держит маленького светловолосого мальчика. Его лицо испачкано вареньем – по-моему, земляничным.
– Я же тебя просила, чтобы ты не открывала входную дверь, – говорит она девочке, и та разворачивается и с визгом убегает по коридору в глубь дома. Женщина закатывает глаза и тыльной стороной руки убирает со лба упавшие на него волосы. – Чем я могу вам помочь?
Меня осеняет: должно быть, это не тот дом. Видимо, Оуэну приходит в голову аналогичная мысль, потому что он говорит:
– Мы ищем мистера Хэггарда. Вы не знаете, где…
Но она перебивает его.
– Вы ведь ничего не продаете, верно? Ни подписку на Библию, ни что-то там еще?
Оуэн качает головой.
– Нет, мы работаем над… исследовательским проектом, – с усилием выдавливает он из себя.
Она взмахом руки приглашает нас войти. Мальчик на ее бедре сосет пальчики, уставившись на нас.
– Пойдемте со мной. Все сейчас на заднем дворе. Быстрее всего туда можно попасть через кухню. – Она уже идет по прихожей, по коридору, и нам не остается ничего иного, как последовать за ней. Дом мал, и в нем царит беспорядок, самый лучший беспорядок из всех возможных. Везде видны детские игрушки и ворсистые одеяльца. По телевизору показывают бейсбольный матч, его сосредоточенно, не обращая на нас ни малейшего внимания, смотрит мальчик подросткового возраста, уперев локти в колени. В кухне множество тарелок с едой: картофельный салат, макаронный салат, мясной фарш, булки для хот-догов. Я смотрю на Миа, но та только качает головой, и видно, что она так же растеряна, как и я.