– Это ничего, папа, – говорю я, а он продолжает рыдать. Мы с ним поменялись ролями. Теперь просит прощения он.
– Прости меня, детка, – повторяет папа снова и снова. – Я так виноват. Я так виноват. Так виноват.
Это было очевидно. И непонятно.
Дело было в том, что Фантом снова набирал силу.
Наши дни
20 июля, утро среды, через две недели после того, как двоюродный брат Хита Мура притащил меня домой, попытка № 1024 дозвониться до Эбби, пятый гудок…
Шестой гудок…
Голосовая почта: «Привет, это Эбби. Если вы сейчас слушаете мое сообщение, это, скорее всего, значит, что я блокирую ваши звонки…»
Я нажимаю большим пальцем на кнопку «отбой» как раз в тот момент, когда сестра открывает дверь пинком ноги, все еще одетая в свой хирургический костюм, с волосами, собранными в конский хвост, и синяками под глазами из-за накопившейся усталости.
Чтобы закрыть дверь, она бьет по ней кулаком.
– Эта гребаная штука разбухла и покоробилась, – говорит она. Подобные выражения означают на самом деле Привет! Как дела? Рада тебя видеть! Но, войдя, она плюхается рядом со мной на диван и кладет ноги на журнальный столик, сдвинув в сторону ноутбук нашей матери. На ковер соскальзывает рекламный проспект какой-то школы, из которого торчат прямоугольнички самоклеящейся бумаги для заметок. С тех самых пор, как я вернулась домой, мама только и делает, что пишет в каждую из альтернативных старших школ по всему Восточному побережью. «Выходит, ты даже не наркоманка, – то и дело повторяла она, как будто почти сожалела о том, что у меня нет зависимости от наркотических веществ. – Ей-богу, Бринн. Что ж, думаю, тогда пора тебе закончить школу».
Эрин достает из сумки бутылку кока-колы, отвинчивает крышку и отпивает глоток.
– Как работа? – спрашиваю я. Она все лето работала по две смены в день, иногда даже по сорок восемь часов подряд, после чего у нее бывали два выходных, когда она едва заползала в кровать.
– Все как всегда. Множество стариков. – Эрин всегда говорит в таком духе, будто ей плевать, но я знаю, что это не так. Она вкалывала как раб на галерах, чтобы закончить медицинский факультет и выучиться на врача, набрала образовательных займов на десятки тысяч долларов и все еще тратит собственные деньги, чтобы покупать подарки любимым пациентам. – Я сегодня опять видела твою подругу Миа, – замечает она, опять прихлебывая газировку.
– Она мне не подруга, – поспешно говорю я и удивляюсь, что мне больно от этих слов. Мы провели четыре дня, играя в детективов-любителей, и теперь я чувствую себя одинокой из-за того, что игре пришел конец.
С тех пор как Мур привез меня домой, я разговаривала с Миа только один раз. Отправилась в город попить кофе и столкнулась с ней в «Тосте». Она была одета как всегда – в короткие аккуратные шорты, выглядящие так, будто она их погладила, и тенниску, а волосы ее были, как обычно, собраны в пучок, но смотрелась она, пожалуй, более раскованно, став менее похожей на человека, в задницу которого вставили измерительную линейку длиной в один ярд. Она сказала мне, что теперь живет у своего отца, пока мама лечится у психотерапевтов в Северной пресвитерианской больнице, той самой, где моя сестра проходит клиническую ординатуру. Вроде бы в их доме сейчас работает целая бригада, вычищая споры черной плесени и всякой другой опасной гадости, которая, как боится ее отец, могла бы разрушить легкие.
– Ты поговорила с Оуэном? – спросила я, и ее лицо сразу сделалось непроницаемым, и она покачала головой. А затем, не в силах удержаться, я добавила: – А как Эбби?
Миа скорчила гримасу.
– Она много времени проводит с Уэйдом. Представляешь?
– Сообщество фанатов «Звездных войн», – сказала я. – Что тут поделаешь? – Она рассмеялась, но то был деланый смех.
Раньше я никогда бы не подумала, что когда-нибудь буду по-настоящему скучать по Уэйду. Теперь, когда он плотно общается с Эбби, я то и дело отправляю ему текстовые сообщения. Я едва не выложила все Миа, пока мы стояли перед кофейней и я держала в руке стаканчик кофе глясе – и об Эбби, и о том, как гадко я себя повела. Как глупо. И как сильно она мне нравится.
Как я снова и снова прокручиваю в голове наш с ней поцелуй.
Но тут мимо прошла женщина, переходя улицу и таща за собой ребенка, и бросила на нас испепеляющий взгляд, как будто мы были источником заразы, и я сразу же вспомнила, кто мы такие, что все, что я хотела сказать, не имеет значения, и что теперь нас связывает только призрак Саммер. В это время подъехал отец Миа на своем сверкающем «Лендровере», посигналил ей, и она уехала.
По привычке я проверяю свой смартфон, думая, что, быть может, каким-то чудом найду в нем пропущенный звонок от Эбби. В последние две недели я пробовала запирать мобильник на ключ в выдвижном ящике, баррикадируя его огромным, как мини-морозилка, древним телевизором моей матери, чтобы удержаться от соблазна то и дело проверять входящие. Я думала о том, чтобы съездить к ее дому. И даже написала ей письмо – настоящее письмо, на бумаге, – а потом разорвала его в клочья и спустила в туалет.
– Знаешь, я говорила с мамой насчет того, чтобы переехать. – Эрин произносит это, как и все остальное, таким образом, будто слова просто срываются с ее уст сами собой, и она не обращает на них никакого внимания. Я изумленно воззрилась на нее.
– Уехать из Твин-Лейкс?
– Мы думаем о том, чтобы перебраться в Миддлбери. – Она пожимает плечами. – Я могла бы помочь маме с расходами на переезд. Мы также подумываем о том, чтобы купить ей машину, на которой она сможет ездить на работу. Возможно, там будет лучше… – Она не заканчивает предложения, но я знаю, что она хочет сказать: Возможно, там будет лучше для тебя.
Мне всегда хотелось одного – убраться из Твин-Лейкс. Но сейчас от этой перспективы появляется такое чувство, будто мои внутренности засунули в блендер.
– Когда? – спрашиваю я, и она опять пожимает плечами.
– Как только подыщем для тебя подходящую школу. И решим вопрос с деньгами. – Она протягивает руку и ерошит пальцами мои волосы, как будто я все еще маленькая девочка. – Мы можем начать все заново, Бринн. Мы все можем начать жизнь заново.
– Да, – говорю я. – Точно.
Ее улыбки всегда так мимолетны, как будто кто-то нарочно гонит их прочь. Она широко зевает, прикрывая рот тыльной стороной руки.
– Я иду спать. – Она встает и протягивает мне кока-колу. – Хочешь допить?
– Конечно, – говорю я и беру ее, хотя она и теплая. Секунду спустя я уже сижу в комнате одна, слушая гудение кондиционера, и от льющихся в окно солнечных лучей на моей шее выступает пот.
Мы все можем начать жизнь заново.
Хорошая идея. Вот только это не так-то легко сделать. Не так ли?
Я вспоминаю, как выглядело лицо Саммер в тот день, когда мы нашли этих несчастных ворон, одна из которых еще трепыхалась в снегу, вся в крови. Это Лавлорн, сказала она. Он не хочет нас отпускать.
И вспоминаю как мы в тот день нашли ее в лесу с тем несчастным котом, которого она держала в руке… и о том, как Саммер повернулась к нам, словно не узнавая.
Вот в чем загвоздка с тем, чтобы попытаться начать жизнь заново: Саммер нам этого не позволит. Она тоже не хочет нас отпускать.
У Саммер, Миа и Бринн больше не оставалось выбора: если они не дадут Фантому чем-нибудь полакомиться, его голод будет только возрастать. В тот день они отправились в Лавлорн в молчании, и каждая из них взяла с собой кое-что. Миа наполнила карман галькой, которую забрала с подъездной дороги к своему дому, Бринн прихватила коробок спичек, а Саммер захватила с собой нож.
Тогда
29 июня казался ясным погожим днем. Не было ни дождя, ни грозовых туч на небе. Деревья не перешептывались друг с другом, а стояли высокие и молчаливые, протягивая к голубому небу руки-ветви. Рои грузных пчел лениво летали над полями и лугами, а птицы клевали свои отражения в воде ручья. Этот день никак не подходил для кошмаров, жутких историй или каких-то темных теней.
В такой день совершенно нельзя было представить, что сегодня Саммер умрет.
«Приходите ко мне в Лавлорн, – говорилось в текстовом сообщении, которое она отправила нам. – Время пришло».
Поначалу мы решили, что эсэмэс просто шутка. Именно это я раз за разом повторяла себе самой и именно это пыталась объяснить копам. Шутка или просто очередная выдумка Саммер и попытка превратить ее в реальность. Мы вовсе не думали, что произойдет настоящее жертвоприношение. Мы не думали, что ей грозит реальная опасность.
Тогда почему вы вообще пошли туда? – спрашивали копы.
Потому что она нуждалась в нас. Потому что мы скучали по ней. Потому что это был Лавлорн.
Но ты только что сказала, что вы не верили, что Лавлорн реален.
Мы понимали, что это история из книги. Но эта история становилась явью.
Так верили вы или не верили?
Это был вопрос, на который мне так и не удалось найти правдивый ответ. Как старый парадокс квантовой механики, в котором говорится о кошке в закрытом ящике, которая остается одновременно и живой, и мертвой, пока ты не откроешь ящик и не посмотришь сама. Правдой было и то и другое и в то же время ни одно из двух. Мы верили в Лавлорн, и мы понимали, что это сказка, история из книги. Мы знали, что никакого Фантома не существует, и знали, что Саммер нуждается в нас. Мы любили ее и ненавидели, и она пугала нас.
Живая и мертвая. Я много об этом думала: когда мы увидели Саммер, стоящую на широком поле, приложив одну руку ко лбу, чтобы видеть нас, и держа что-то в другой руке – мы подумали, что это коврик или чучело – она уже была одновременно и живой, и мертвой, и каким-то образом то, что должно было с ней произойти, оказалось уже встроено в тот момент, скрыто в нем, как мина с часовым механизмом, отсчитывающим время до взрыва.