Данло сознавал, что им в самом деле следует найти Бардо, но что-то в темных блестящих глазах Тамары удерживало его на месте.
– Данло! – Тихий, подчеркнуто сдержанный голос Ханумана затерялся среди сотни других голосов. – Ты идешь?
– Нет пока. Ты передай Бардо привет от меня. Я найду тебя… после.
Он по-прежнему не сводил глаз с Тамары и потому не видел бешенства, мелькнувшего на лице Ханумана. Ему не пришло в голову, что Хануман тоже мог влюбиться в Тамару с первого взгляда, как и он. Данло даже не подозревал, что Хануман может быть способен на такое всепоглощающее чувство.
Хануман вышел из комнаты, и Данло признался Тамаре:
– Иногда ему нравится причинять людям боль, это верно. Но я не вижу, зачем он мог бы захотеть сделать больно вам.
Кто-то толкнул Данло сзади, заставив приблизиться к Тамаре. Народу в комнате прибывало, и становилось очень душно. Многие курили семена трийи, семечки громко щелкали, и под всеми тремя люстрами клубился лиловатый дым, щиплющий глаза и дурманящий голову. Тамара стояла под самой люстрой, и электрический свет, отражаясь в хрустальных подвесках, одевал ее в сиреневые тона. Данло она представлялась статуей богини, изваянной на планете Гемина. Но тут ее гибкие мускулы дрогнули под голубовато-сиреневой пижамой, и он остро осознал, что она живая, из плоти и крови, и дыхание у нее сладкое и горячее.
– Иногда мне кажется, что у куртизанок и цефиков слишком много общего, – сказала Тамара. – И они, и мы слишком хорошо сознаем силу слов.
Они стояли теперь так близко, что Данло ощущал влажность ее дыхания и мог говорить, не повышая голоса.
– Я слышал, что куртизанки мастерски владеют искусством вести разговор.
– Беседа – это третье из величайших удовольствий.
– Но я еще ни разу… не разговаривал с куртизанкой.
– А я еще ни разу не встречала таких, как вы, – улыбнулась Тамара.
– Но, наверно, слышали обо мне, да?
– Хануман рассказал мне, как вы добирались до Невернеса. Как вам пришлось съесть собак, чтобы выжить. По-моему, он питает к вам некоторое почтение.
– А не рассказывал он вам, как и где я родился?
– Я слышала эту историю. Нелегко, мне думается, быть сыном Мэллори Рингесса.
– О, это не так уж трудно. Жить в городе, где люди способны поклоняться человеку, ставшему богом, – вот что тяжело.
– Я думаю, что люди во всех городах примерно одинаковы.
– Цивилизованные – да. Но есть люди, которые живут по-другому.
В ее взгляде он увидел понимание.
– Вы говорите об алалоях?
– Да.
– Но разве вам нельзя когда-нибудь вернуться к ним? К их образу жизни?
Данло потер лоб и потрогал перо в волосах.
– Я никому об этом не говорил, но я часто мечтаю о том, чтобы вернуться.
– Потому что алалои живут проще, чем мы?
– Нет, не в этом дело. Не только в простоте. Всю жизнь я ищу красоту, которую называю «халла». Халла – это… гармония жизни. Связанность всего сущего, паутина, то, как каждая вещь становится собой только во взаимодействии со всеми другими. Я видел эту красоту… пару раз, в детстве, в тихие звездные ночи.
Тамара протянула руку в пространство между ними там, где ее пижама почти соприкасалась с камелайкой у него на бедре, и переплела свои длинные пальцы с его.
– Несколько лет назад я слышала в записи один из алалойских диалектов, и этот язык показался мне красивым.
– Вы знаете много языков?
– Я впечатала себе, если правильно помню, четырнадцать и выучила обычным способом еще три.
Тамара, как и многие куртизанки, предпочитала общаться с клиентами на их родном языке. Знающие об этом иногда отзывались о куртизанках – обычно с непристойным подтекстом – как о мастерицах языковедения.
– А из алалойского вы что-нибудь помните?
– Нет, но мне нравится, когда на нем говорят.
Данло сжал ее пальцы. Она стояла совсем близко, глаза в глаза, и он впивал чистый запах ее волос.
– Халла лос ли девани ки-шарара ли пелафи нис ни мансе.
– А что это значит?
– Халла та женщина, которая зажигает в мужчине благословенный огонь.
Тамара засмеялась с откровенным восторгом.
– Ты красивый мужчина, и мне нравится говорить с тобой. Но хорошо, что ты не сказал этого при своем друге. По-моему, он чувствует к тебе сильную ревность.
– Кто, Хануман?
Тамара со вздохом кивнула.
– Мне думается, он уже собирался предложить мне контракт, когда ты подошел к нам.
– Но он кадет – разве ваше Общество заключает контракты с кадетами?
– Общество нет. Но некоторые кадеты, несмотря на свой обет – надеюсь, я никого этим не оскорблю, – имеют при себе деньги, и некоторые куртизанки тайно заключают с ними контракты.
– Чтобы заработать, да?
– Не делясь при этом с Обществом. Таких куртизанок, конечно, наказывают, если поймают, но тем не менее это случается.
– Не знаю, откуда у Ханумана могли взяться деньги.
– Это не так уж важно. Боюсь, мне пришлось бы разочаровать его, с деньгами или без.
– У такой красивой женщины, как ты, должно быть много контрактов.
– Мое Общество обеспечило меня контрактами на пятнадцать ночей вперед.
Данло высвободил свою руку, снял, не заботясь ни о чем, перчатки и сунул их в карман. А после осторожно снял тугие шелковые перчатки с рук Тамары. На среднем пальце левой руки она носила золотое кольцо в виде змеи, кусающей собственный хвост, но Данло почти не обратил на это внимание.
Соприкосновение их горячих обнаженных пальцев привело его в восторг, и он дерзко осведомился:
– Но на эту ночь у тебя контракта нет?
– На эту нет. – Она сжала его пальцы и улыбнулась.
– У меня нет денег… и никогда не было.
– Иначе ты предложил бы их мне?
– Деньги – это ведь просто символ, правда? Бессмысленно предлагать их в качестве подарка. Если бы я мог подарить тебе что-то, это была бы жемчужина, чтобы носить ее на шее. Ты видела те, которые находят в раковинах палыгульвы? Они красивые и очень редкие.
– Данло, не нужно обещать невозможное.
– Что же мне тогда тебе подарить?
Вместо ответа Тамара притянула его руки к своему животу.
– Как ты красив. Я еще ни разу не заключала контракта с мужчиной из-за одной красоты.
Тогда он засмеялся, легко и радостно, как иногда случалось едим в моменты наивысшего восторга. Этот звук среди смеха десятков людей, куривших психоделические семена трийи, мог бы остаться незамеченным, но Тамара засмеялась тоже, и их взаимная страсть привлекла многочисленные взгляды. Данло было все равно – он не видел никого, кроме Тамары. Они смотрели друг другу в глаза, как будто были одни в этой комнате, а может быть, и во вселенной. Они смотрели иглубоко понимали друг друга умом и сердцем: им обоим казалось очень забавным стоять вот так, на виду, держаться за руки и влюбляться все больше. Это понимание было как нельзя более реальным – реальнее даже, чем даже запах Тамариных мускусных духов и едкого пота Данло. Оно уводило его в блистающее дикое будущее, которое осуществлялось прямо сейчас, в ее прекрасных глазах.
– Побыть бы вдвоем, – сказал он.
– Да, хорошо бы. У меня дом на Северном Берегу – можно пойти туда.
– Слишком далеко. Долго идти.
– Куда же нам тогда податься? – засмеялась она.
– Я слышал, что в этом доме тридцать спален. Не могут же они все быть заняты в этот час.
– Ты предлагаешь осуществить наш контракт прямо здесь и сейчас?
– Да – а что?
– Это неосмотрительно. Мне нужно подготовиться.
Данло внутренне поморщился при слове «подготовиться». Со времени своего поступления в Борху он соблазнил немало молодых женщин Ордена, а девушки похрабрее – акашики, холистки, скраеры и даже пилоты – соблазняли его. Они перед сексом тоже занимались приготовлениями. Каждая из них носила пессарий, вкладыш, предохраняющий от беременности и заболеваний. Как он ненавидел эту холодную противную штуку! Но цивилизованные женщины опасались инфекции пуще смерти и предохранялись, как только могли. А многие, как женщины, так и мужчины, вообще отказывались от секса. Предполагалось, что кадеты всех специальностей должны получать удовлетворение путем мастурбации или виртуальной реальности. Данло презирал оба этих способа, как шайду, ведущую к ложному экстазу. Оба актатребовали насыщения мозга обманными образами, и не имело особого значения, что их порождает – собственная фантазия или компьютер. Данло ценил естественное совокупление не меньше, чем саму жизнь, и искал его, где только мог.
– Побудем неосмотрительными хоть один раз, – сказал он Тамаре.
– Ты хочешь, чтобы я забеременела.
– Значит, таков будет результат нашего контракта.
– А тебе бы хотелось?
Данло коснулся ее длинных волос.
– Я слышал, что куртизанки всегда следят за своим циклом и способны его контролировать, да?
– Некоторые из нас способны, это верно.
– Тогда ты должна знать, опасный у тебя сегодня день или нет.
– Конечно, опасный. Он всегда опасный.
– Да, но насколько опасный?
– Ты хочешь знать процент? – Она улыбнулась, вся эта беседа явно развлекала ее. – Этой ночью наш шанс зачать ребенка очень невелик.
– Если это случится, я выйду из Ордена, и мы заключим брачный контракт.
Она посмеялась и сказала:
– Не надо обещать того, что ты не готов сделать.
– А если я правда хочу на тебе жениться? Я пообещал себе это, как только увидел тебя.
– Какие сладкие слова – но не будем пока говорить о браке.
– О чем же тогда? О любви?
– Ну нет, это еще хуже.
– Тогда не будем говорить совсем и проявим неосмотрительность.
Он коснулся ее лба, и трепет пробежал по его пальцам. Он коснулся век, щеки, длинной шеи, а потом сила жизни, стремящейся к новым горизонтам, охватила их обоих, как пожар, и она сказала:
– Хорошо.
Держась за руки, они стали пробираться к выходу. На пути им встречалось много женщин: поэтесса-хариджанка, чье старое морщинистое лицо было смутно знакомо Данло, толстая жена торгового магната, тощая курильщица тоалача с умными, но будто выжженными глазами. Данло в своем любовном тумане в каждой из них находил какие-то милые черты. Все женщины прекрасны, думал он – он мог бы жениться почти на любой, будь он свободен. Так он говорил себе, проходя через нарядную толпу в недра дома Бардо. Они миновал я большой зал с высокими сводами и окнами и поднялись по лест