наказанной для имперцев. Он не умеет прощать, но хорошо умеет ждать. И не упустит своего шанса.
– Харуки-сама, мне нет прощения. Ваш вызов застал меня во время деловой встречи, прервать которую было невозможно, так как она проводилась в интересах клана, – статный аристократ в роскошном шелковом кимоно почтительно склонился перед главой Такэда. – Встреча уже состоялась?
– Мамору, оставь свои извинения. Всё интересное я расскажу тебе и так. Считай, что ты ничего не пропустил, – улыбнулся Такэда своему верному вассалу, Ямамото Мамору, его советнику по бизнесу клана. – Нам выпал хороший шанс, упустить который будет преступно. Однако всё это не по твоей части. Лучше расскажи, что нам сказали Кояма?
– Кояма заинтересованы в нашем предложении, более того, составлен предварительный контракт на поставку наших систем связи для гвардии клана. Поскольку «Маэда-Индастриз» целиком сосредоточены на госзаказе, конкурентов в данной сфере рынка на данный момент у нас нет и не будет в ближайшие несколько лет.
– Там, где Кояма, там и весь их альянс, верно?
– Боюсь, что не сразу, господин. Многие из них уже произвели перевооружение, сложно будет убедить скряг потратиться ещё раз до тех пор, пока в этом не возникнет острой нужды. – Мамору усмехнулся, но тут же посерьёзнел и продолжил: – Меня беспокоит этот юнец Хаттори. Инициированная им выставка прошла успешно. Направленный излучатель показал себя на диво хорошо. Да, о применении в боевых условиях пока что не идёт и речи, но перспективы… Предварительные заказы на серийную версию уже превысили все возможные прогнозы, акции «МаэдаИндастриз» снова подскочили в цене.
– Понимаю твоё беспокойство, Мамору-сан. И всё же это не твоя забота. Максимум пара месяцев, и об этой проблеме можно будет забыть. Скоро, совсем скоро. И ничто уже не спасёт этого везучего ублюдка…
Глава 22
Время, в котором он оказался, преподносило множество сюрпризов. Котаро впитывал информацию как губка, день за днём совершенствуя свои познания в языке и понимании происходящего вокруг. Дисциплинированный разум захлебывался, пытаясь переварить приобретённые знания, и всё чаще приходило осознание своей полной беспомощности в новом мире, слишком уж отличавшемся от того, к которому он привык. Однако отличия, к счастью, были не во всём.
Высунув кончик языка, Котаро старательно подправил получившийся несложный рисунок и, отложив кисточку в сторону, протянул Кумико лист бумаги, на котором в ряд были изображены несколько гербов благородных семейств Ниппона. Навестившая его медсестра с любопытством изучила рисунки и взглянула на своего пациента-любимчика:
– Ты что-то вспомнил, Котаро?
– Да, – коротко ответил синоби и замялся, подбирая непривычные слова. – Ты знаешь… кто… они?
– Знаю, – серьёзно кивнула девушка и, указывая на гербы пальцем, по очереди назвала их принадлежность: – Токугава, Такэда, Тоётоми. Аристократы. Кланы. Очень уважаемые. Среди них есть твои друзья?
– Сёгун? – спросил Котаро, пропуская её вопрос мимо ушей и указывая на цветы мальвы, вызвавшие у него самое большое затруднение при рисовании.
Кумико заливисто рассмеялась, дав тем самым ответ без слов. Синоби прекрасно понимал, что над сёгуном никто бы не стал смеяться. Очень уж это опасное занятие.
– Нет, Котаро, нет. Правит император. Вот, смотри, – попыталась она объяснить, но, видя непонимание на лице рыжеволосого здоровяка, вздохнула и, взяв в руки кисточку, неумело, но старательно изобразила цветок хризантемы. – Знаешь, кто это?
Синоби застыл, словно загипнотизированный, осмысливая полученную информацию, согласно которой привычный ему мир не просто изменился, он, вдобавок ко всем чудесам, ещё и встал с ног на голову. Тем временем Кумико снова спросила его:
– Среди них есть твои друзья? Я могла бы сообщить им о тебе.
Друзья. Смешное слово для «ночной тени». Синоби не имеют друзей. А вот врагов у них в достатке. Как и потенциальных заказчиков.
– Такэда, – для точности он ткнул пальцем в самый простой из изображённых им гербов. – Такэда. Скажи им – Фуума Котаро хочет с ними говорить. Токугава – враг.
Выдать такую длинную фразу правильно и без пауз оказалось довольно непросто. Но Котаро справился, чем вызвал у Кумико прилив гордости за своего ученика.
– Почему не Тоётоми? Тоже враг?
– Да. У Котаро… много врагов.
– Значит, Такэда? У них война, вся страна только об этом и говорит. Так ты клановый?! Ты участвовал в этой войне? – всполошилась девушка и затормошила своего пациента, но Котаро только устало и непонимающе смотрел на неё, имитируя переутомление и слабость. Не добившись от него хоть сколько-нибудь вразумительного ответа, она покинула его палату, продолжая размышлять над услышанным и прикидывая, каким образом можно известить клан Такэда о «потеряшке».
– Война? Война – это хорошо. Значит, я им буду нужен, – тем временем заключил Котаро, глядя в окно и любуясь непонятным, но таким красивым изменившимся миром, в котором ему, возможно, всё-таки удастся отыскать своё место…
Зачастую мы видим в окружающих именно те недостатки, что в какой-то степени присутствуют в нас самих. Критикуя Алексея за беспорядок в личной жизни, я отчётливо ощущал, как ворочается бревно в собственном глазу. Ситуация требовала хоть какого-то разрешения. Слишком уж много вокруг меня всего завертелось.
Женщины… В моей жизни их присутствие всегда определяла необходимость. Воспитание самурая подразумевает целый пласт этики по отношению к слабому полу, изучение которого меня не миновало. А вот применять его как-то не приходилось. Большая часть женщин в моей памяти так и остались жёнами крестьян из ближайшей деревни, работавшими служанками при поместье, в котором я прожил значительную часть своей жизни.
А вот брат, в отличие от меня, обладал куда большими практическими навыками, хоть и отличался определённой скромностью и стеснительностью. Да и, как оказалось, божественный дар оказывал своё влияние. Поэтому женщин в жизни Леона присутствовало значительно больше. И он знал, как с ними «правильно» обращаться. И оставил мне наследство, разобраться с которым предстояло в ближайшее – время.
Обо всём этом я размышлял перед экраном лэптопа, светящимся в темноте моей комнаты. Сквозь приоткрытую дверь долетали переборы гитары и звучный голос моего друга, исполненный горькой печалью и обречённой чувственностью потерявшего всё человека:
Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои в полукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.
Я не знал, что любовь – зараза,
Я не знал, что любовь – чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума…[5]
Невольно заслушавшись, я поймал себя на мысли о том, что все его песни словно пропущены через душу – Алексей понимал, о чём он поёт, понимал так, будто ощущал подобное. В очередной раз удивлённо качнув головой, я всё же собрался с мыслями и сделал то, что следовало. Пальцы коснулись клавиатуры, запуская приложение для видеозвонков.
– Лео-кун! Гадкий мальчишка!!! Как ты мог забыть про нас?! Риасу, этот подлец всё-таки заявился! Я же тебе говорила!
Сёстры Мияги всегда отличались вспыльчивым темпераментом и взрывным характером. Мне же приходилось пожинать плоды собственной бездеятельности и малодушия брата, позволившего девчонкам оседлать его шею ещё во время совместной учёбы. Синеволосая Рисса радостно не спускала с меня глаз, не прекращая при этом говорить, и причем так торопилась, будто я должен был вот-вот исчезнуть с экрана. Бороться со стихией бесполезно – человек не способен устоять против цунами. Вот и мне пришлось терпеливо дожидаться того момента, когда схлынет волна первоначальных эмоций и меня для начала хотя бы выслушают.
– Лео! Привет! – старшая сестра оттеснила от экрана младшую, довольно бесцеремонным образом спихнув её ногой куда-то в сторону, и сдержанно поприветствовала меня, не спуская заинтересованного взгляда. – Мы рады, что ты отыскал время для нас.
– После того шквала звонков, что обрушился накануне, это было неизбежно. Но я слышу укор в твоих словах и принимаю его. Мне следовало появиться гораздо раньше. Простите меня, девчонки… – повинился я, стараясь оставаться в рамках, навязанных именно моим воспитанием, тем самым проводя невидимую, но вполне осязаемую восприятием черту между нами.
– Твой сосед оказался очень любезен, Лео-кун, и сообщил нам, что у тебя всё в порядке, – влезла вернувшаяся к монитору Рисса, примостившаяся рядом со старшей сестрой.
Они какое-то время гипнотизировали меня взглядами, после чего переглянулись и хором заявили:
– Ты изменился! Сам на себя не похож!
– Штирлиц никогда не был так близок к провалу… – неслышно шевельнул я губами, цитируя своего друга, с трудом удержав на лице прежнее выражение, и мягко улыбнулся, разводя руками: – Это было неизбежно. Столько всего произошло. Другая страна, другие люди…
– Они научили тебя пить водку, играть на балалайке и танцевать с медведями? – воскликнула Рисса, вытаращив свои огромные карие глаза. – Этого я и боялась!
– О боги! Ну почему я должна постоянно за тебя краснеть?! – одновременно с этим вспыхнула Риасу, сопровождая негодование воспитательным приёмом под названием «затрещина от старшей сестры». – Леон-кун, не обращай на неё внимание. Это она от радости ничего не соображает. Мы писали тебе это, но подобное необходимо говорить вслух. Мы сочувствуем твоей утрате. Держись и помни, мы всегда поддержим тебя в трудную минуту. И поможем, чем сможем…
От её слов пахнуло теплом ласкового весеннего солнца, а в моей душе словно устроился умиротворяюще мурчащий кот. В горле вдруг ощутимо запершило, откуда-то изнутри подкатил комок, не дававший мне сказать ни словечка. Кивнув, я постарался улыбнуться им как можно естественнее. Но, как известно, нет ничего более неестественного, чем наигранная улыбка. И почему-то девушки восприняли её по-своему. Странные создания…