— А откуда он это узнал? — спросила Фреда.
— Не знаю, ведь эльфам случается иногда потерпеть поражение, страх они чувствуют редко, а любовь — никогда. Но с тех пор, как я встретил тебя, любимая, я испытал все три эти чувства. Я был больше эльф, чем человек, а ты снова сделала меня человеком. Я чувствую, что эльфийское начало исчезает во мне.
— И в свою очередь, что-то эльфийское проникло в мою кровь. Я боюсь, что все реже думаю о том, что правильно и свято, и все чаще о том, что полезно и приятно. Мои грехи все тяжелей…
Скафлок притянул к себе ее лицо.
— И правильно делаешь. Эта болтовня о долге, законе и грехе не доведет до добра.
— Не богохульствуй… — начала Фреда.
Но он прервал ее речь поцелуем. Она попыталась вырваться, и они со смехом начали шутливую борьбу. Фреда вновь забыла о своих предчувствиях.
После того, как тролли закончили разорение эльфийских земель, они засели в их твердынях, редко отваживаясь выходить за стены замков, разве что большими отрядами. Скафлок, добыв несколько оленей и сделав большой запас мороженого мяса, погрузился в вынужденное безделье и уныние. Теперь он целыми днями, сидел в пещере, становясь все угрюмей.
Фреда попыталась приободрить его.
— Теперь мы в меньшей опасности, — сказала она.
— Что же в этом хорошего, если мы не можем сражаться. Нам осталось только ждать конца. Альфхейм умирает. Скоро вся Волшебная страна окажется во власти троллей. А я, я сижу здесь сиднем!
Однажды он вышел из пещеры и увидел ворона, который летел по ветру в низком зимнем небе. У ног Скафлока море билось о скалы, отступая с грохотом и воем перед каждым новым ударом, и снова накатывая на берег, рассыпая брызги, замерзающие на лету.
— Что нового? — окликнул Скафлок ворона на его языке.
Конечно, он спросил его не этими словами, ибо язык зверей и птиц отличен от языка людей, но смысл вопроса был именно такой.
— Я прилетел из-за пролива проведать родню, — ответил ворон. — Тролли завоевали Валланд и Вендланд, Сконе вот-вот падет, войско Короля Эльфов откатывается к границам его домена. У нас не прекращаются пиры, но воронам следует поспешить в те края, ибо война не продлится долго.
Скафлок вспыхнул от ярости и, натянув лук, подстрелил птицу. Но едва она упала к его ногам, как гнев покинул его, он почувствовал пустоту и нарастающее сожаление.
— Это было злое дело — убить тебя, братец, — тихо сказал он. — Ты не причинил никому зла, наоборот, ты делал добро, освобождая мир от падали его прошлого. Ты был приветлив со мной и беззащитен, а я убил тебя, вместо того, чтобы напасть на моих настоящих врагов.
Он вернулся в пещеру и неожиданно разрыдался. Рыдания чуть не разрывали его грудь. Фреда обняла его, успокаивая как ребенка, и Скафлок выплакался у ней на груди. В ту ночь он не мог заснуть.
— Альфхейм гибнет, — бормотал он. — До того, как растают снега, от Альфхейма останется только воспоминание. У меня нет иного выбора, как напасть на троллей и драться для того, чтобы захватить с собой в преисподнюю столько врагов, сколько сумею.
— Не говори так, — перебила его Фреда. — Поступить подобным образом значит глупо предать все свои надежды. Отважней и лучше жить, сражаясь.
— Чем сражаться? — спросил он горько. — Корабли эльфов потоплены или рассеяны, воины — погибли, попали в рабство или скрываются, как мы с тобой. В некогда гордых замках — лишь снег да ветер, да воют волки, враг сидит на троне наших древних владык. Эльфы — наги, голодны, безоружны…
Фреда поцеловала его. И в этот миг перед его глазами, точно молния, мелькнуло видение меча, рассекающего мрак. Ему показалось, будто молот разбил железные обручи, стянувшие его грудь, и он выдохнул во тьму:
— Тот меч… дар Асов в день наречения… да-да, тот меч…
Фреда почувствовала страх, непонятный ей самой.
— О чем ты? Что за меч? — спросила она.
Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть, и Скафлок принялся шептать ей на ухо, точно боясь, что ночь сможет его подслушать. Он поведал Фреде о том, как Скирнир принес сломанный клинок, как Имрик спрятал его под главной башней Эльфийского Утеса и как Тюр предупредил его о том, что близится время, когда ему понадобится этот меч. Заканчивая свой рассказ, он почувствовал, что Фреду в его объятиях бьет дрожь ужаса, а ведь она без боязни нападала на вооруженных троллей. Она заговорила, и голос ее прозвучал тихо и неуверенно:
— Мне все это не по душе, Скафлок. Это недоброе дело.
— Недоброе? — закричал он. — Почему? Это же последняя надежда, какая у нас осталась. Один, прозревающий будущее, должно быть, провидел день гибели Альфхейма и припас для нас этот меч. Безоружные? Ничего, мы еще покажем троллям!
— Опасно иметь дело с тем, что принадлежит богам, особенно, когда боги сами предлагают это, — стала оправдываться Фреда. — Из этого произойдет великое зло. О, мой любимый, забудь об этом мече!
— Конечно, у богов свои цели, — сказал Скафлок, — но это не значит, что они противоречат нашим. Я думаю, что Волшебная страна — это шахматная доска, по которой Асы и Ётуны движут эльфов и троллей, как фигуры в некой игре, чьи правила выше нашего понимания. Умный игрок заботится о своих фигурах.
— Но ведь меч спрятан в Эльфийском Утесе. Уж я его как-нибудь раздобуду. Кажется, я даже придумал, как.
— Меч сломан. Где ты… где мы найдем того великана, который, как было сказано, сумеет починить его? И как уговорить его это сделать, если меч будет направлен против троллей, с которыми он в родстве?
— Должны быть какие-то способы и для этого, — в голосе Скафлока зазвучали металлические ноты. — Даже сейчас я, кажется, знаю один, хотя это и опасно. Мы легко можем погибнуть на этом пути, но подарок богов — наша последняя надежда.
— Подарок богов! — теперь уже заплакала Фреда. — Я говорю тебе: ничего, кроме зла, не выйдет из этого. Я чувствую это точно холодный камень в груди. Если ты пустишься на поиски меча, Скафлок, дни нашей совместной жизни сочтены.
— Ты хочешь из-за этого покинуть меня? — в ужасе спросил Скафлок.
— Нет-нет, что ты, милый. — Она припала к нему, слезы душили ее. — Но мой внутренний голос говорит мне…
Он притянул Фреду к себе, страстно поцеловал и целовал до тех пор, пока у нее не закружилась голова и к ней не вернулись смех и радость. В конце концов она приписала эти страхи своей мнительности и решила, что они не достойны жены Скафлока.
И все же в ее любви теперь появилась какая-то жадность, ибо в глубине души она сознавала, что не долго им осталось быть вместе.
XIX
Следующей ночью, за несколько часов до рассвета, они сдержали своих лошадей, которые бешеным галопом несли их от самой пещеры. Скафлок не мог дождаться, пока Эльфийский Утес уснет. На облачном небе мелькал месяц, его тусклый свет, пробиваясь через обледенелые ветви, мерцал на снегу. Пар изо рта подымался в морозном недвижном воздухе точно душа, отлетающая от губ умирающего.
— Вместе нам нельзя подходить ближе к Эльфийскому Утесу. — Шепот Скафлока прозвучал неестественно громко в тишине укрывшей их лесной чащи. — Но сам я доберусь туда в образе волка еще до зари.
— К чему так спешить? — Фреда повисла у него на руке, и он, коснувшись губами ее щек, почувствовал, что они солоны. — Почему, в конце концов, не отправиться днем, когда они уснут?
— Оборотничество невозможно при солнечном свете, — объяснил Скафлок. — Кроме того, за стенами замка нет разницы между днем и ночью: в любое время часть троллей спит, часть бодрствует. В замке я надеюсь найти помощников. Прежде всего я рассчитываю на Лиа.
— Лиа… — Фреда поджала губы. — Мне она не правится, эта сумасбродка. Неужели у нас нет другого пути?
— Ничего другого мне не приходит в голову. Тебе, любовь моя, предстоит самое трудное, ты будешь ждать здесь моего возвращения. — Он взглянул в ее помрачневшее лицо, точно хотел запомнить каждую его черточку. — Прежде всего тебе надлежит до зари сделать навес из шкур, которые мы захватили с собой, чтобы укрыть лошадей от солнца. Запомни также, что я вернусь в человеческом образе, ведь мне придется нести клинок, поэтому я смогу идти и днем, но зато медленней, так что не жди меня раньше будущей ночи. И не будь безрассудной, любовь моя, если здесь появятся тролли или я не вернусь на третий день к вечеру, — уходи. Беги в мир людей и солнечного света!
— Я смогу вытерпеть муку ожидания, — ответила она тихо, — но уйти отсюда, не зная, жив ты или, — она запнулась, — или погиб, — это выше моих сил.
Скафлок спешился, снег заскрипел под его ногами. Он быстро разделся донага. Дрожа от холода, привязал шкуру выдры к поясу, а орлиное оперение — на плечи и поверх них набросил как плащ волчью шкуру.
Фреда тоже спешилась. Они жадно поцеловались.
— Прощай, любимая, — сказал Скафлок, — прощай и жди меня с мечом.
Он отошел, не смея оглянуться на тихо плачущую девушку, и плотней натянул на себя серый мех. Затем опустился на четвереньки и произнес заклинание. В тот же миг он почувствовал, как меняются его чувства и тело. Фреда увидела, как Скафлок начал превращаться, и вот уже перед ней стоял большой серый волк с горящими во мраке зелеными глазами.
Холодный нос быстро ткнулся в ее ладонь, она потрепала волка по жесткому меху и он умчался прочь.
Он бежал по снегу между деревьев и кустов куда быстрей и неутомимей человека. Все в нем теперь изменилось. Мышцы, кости и жилы работали не так, как обычно. Ветер ерошил жесткий мех. Мир, который он теперь видел, представал перед ним темным, плоским, лишенным красок. Зато он слышал самый ничтожный шум, всякий вздох и шепот, великая тишина ночи наполнилась для него звуками, многие из которых были слишком высоки, чтобы их могло расслышать человеческое ухо. Воздух для него был точно живой, его ноздри чуяли бесчисленное множество запахов и следов. И, кроме того, теперь у него были еще новые чувства, которым нет имени в языке людей.