Это был как бы другой мир, мир, который ощущался совсем по-другому. И сам Скафлок, обернувшийся волком, изменился не только внешне, изменились его мысли, его чувства. Теперь он все воспринимал по волчьи, уже, но как бы острее. Обернувшись волком, он перестал понимать многое из того, о чем думал как человек, так же, как вернувшись в людское обличье, мог вспомнить далеко не все, о чем думал и что чувствовал в волчьем.
Вперед и вперед! Ночь и долгие мили пролетали мимо. Лес жил своей потаенной жизнью. Вот он почуял зайца, испуганного зайца, который в ужасе прошмыгнул мимо него, и его волчьи челюсти жадно клацнули. Но человечья душа погнала вперед поджарое тело серого зверя. Заухала сова. Деревья, холмы, скованные льдом реки — все слилось в одно мутное пятно, луна пробивалась сквозь тучи, а он все бежал.
И вот наконец на фоне серебристых туч стали вырисовываться покрытые изморозью башни — он увидел Эльфийский Утес. Эльфийский Утес, так любимый им, а теперь покинутый, чернел в небе воплощенной угрозой!
Он распластался на животе и пополз вверх по холму к стенам замка. Все его волчьи чувства были напряжены, чтобы вовремя заметить врага.
Почуяв змеиный запах троллей, он поджал хвост и ощерил клыки. Замок пах троллями, и хуже того, он пах страхом, бедой и подавленной яростью.
«Спокойно, спокойно, — сказал сам себе Скафлок. — Если здесь пахнет врагом, значит враг уже прошел, теперь пора снова сменить обличье».
Теперь, когда он был зверем, чтобы обернуться, ему достаточно было только пожелать этого. Он скорчился, сжался, потом у него закружилась голова, и вот уже орел взмахнул широкими крыльями и взмыл в вышину.
Теперь его зрение стало очень острым, но это тоже было не человеческое зрение; в каждом перышке пела гордость птицы, счастливой полетом, ветром и бескрайним небом. И все же он не позволил себе опьяняться полетом. Его глаза видели во тьме совсем не так хорошо, как совиные, к тому же он был отличной мишенью для стрел троллей.
Скафлок перелетел через стену, спланировав, пересек двор и тихо-тихо опустился к подножью донжона, только ветер засвистел в его длинных маховых перьях. Здесь у подножья толстой, поросшей плющом башни он обернулся выдрой.
В этом образе чутье у него было хуже, чем у волка, хотя и лучше, чем у человека, но глаза видели теперь острее волчьих, а уши слышали не хуже. Кроме того, его тело стало невероятно ловким, а каждый волосок, каждый ус приобрели неописуемую чувствительность. И все в нем теперь радовало его суетное, дерзкое, игривое сознание выдры — и ловкость, и гибкость, и блестящий мех.
Стараясь держаться в тени, он проскользнул вдоль стены. Выдра была слишком крупным зверем, чтобы ощущать себя в полной безопасности, и лучше бы Скафлоку было обернуться лаской или крысой, но такой возможности он не имел. И так он был благодарен Фреде за то, что она захватила эти три волшебные шкуры. Он почувствовал, как его сердце заполняет нежность к ней, даже в образе выдры он не перестал думать о Фреде.
Он прокрался через открытую дверь и очутился в задних комнатах. В этом лабиринте он знал каждый угол и каждую щель. Едва он втянул воздух, как у него задрожали усы. Все вокруг провоняло троллями, однако по запаху было понятно, что они спят. В этом ему повезло. Он учуял, что всего несколько врагов бодрствует, но их было легко обойти.
Скафлок пересек пиршественную палату. В ней, растянувшись, храпели пьяные тролли. Ковры были разодраны в клочья, мебель покрыта царапинами и пятнами, украшения из золота, серебра и самоцветов, бесценный труд сотен лет, разворованы. «Лучше бы все это захватили гоблины, — подумал Скафлок, — у них хотя бы хороший вкус, а эти — просто жадные свиньи…»
Он поднялся в покои Имрика. Тот, кто был теперь ярлом, спит должно быть там… и Лиа рядом с ним.
Выдра ползла, распластавшись вдоль стены. Ее зубы были остры как иглы, глаза горели желтым огнем. За поворотом она почуяла тролля. Значит ярл выставил стражу и…
Точно серая молния волк бросился на часового. Не успел полусонный страж понять, что стряслось, как клыки сомкнулись у него на горле. Он упал, гремя кольчугой, пытаясь сбросить зверя со своей груди, и уже через мгновение был мертв.
Скафлок нагнулся над трупом. Кровь, кислая на вкус, текла у него из пасти. Все произошло слишком шумно… но, нет, никто не поднял тревоги… замок, в конце концов, так велик. Быть может, тело и не найдут до тех пор, пока он не скроется. Да, но если на него все-таки наткнутся, нет, погоди…
Быстро превратившись в человека, Скафлок рассек мечом шею тролля так, чтобы можно было подумать, что воин убит не волчьими клыками, а оружием. Пусть думают, что его зарубили в пьяной стычке. Так-то оно будет лучше! Скафлок мрачно посмотрел на труп, выплюнул троллиную кровь и вытер рот.
Снова обернувшись выдрой, Скафлок рванулся вперед. Дверь в покои Имрика оказалась закрыта, но он знал, что надо особым образом свистнуть, чтобы она отворилась. Он издал этот свист и протиснулся в щелку.
Попав в спальню, выдра встала на задние лапки. Божественная голова Лиа, вся в облаке серебристых волос, покоилась на подушке. Рядом с ней лежал рыжеволосый мужчина, даже во сне его лицо выражало злобу, и все же каждой чертой, каждым мускулом это лицо не отличалось от лица Скафлока.
Итак, новым ярлом стал злодей Вальгард. С трудом Скафлок удержался от того, чтобы не схватить его за горло волчьими клыками, не выклевать ему глаза орлиным клювом, не впиться острыми зубами выдры в его внутренности.
Но это были желания зверя. Осуществи он их, и не миновать шума, а это, в свою очередь, могло стоить ему меча.
Он ткнулся носом в мягкую щеку Лиа. Длинные ресницы приподнялись, и по ее глазам он понял, что она узнала его.
Лиа медленно села на постели. Вальгард пошевелился и застонал во сне. Лиа замерла. Скафлок разобрал отдельные слова в бормотании берсерка:
— …Подменыш… секира… о, матушка, матушка!
Лиа, опершись на маленькие ножки, постепенно высвободила из-под покрывала все свое тело. Оно белело сквозь волосы, укрывшие его плащом. Как тень она проскользнула через спальню, потом еще через одну комнату, пока в третьей наконец не остановилась. Скафлок шел следом. Она бесшумно закрыла двери и только после этого выдохнула:
— Ну теперь мы можем поговорить.
Скафлок, снова приняв образ мужчины, встал перед ней, и она, то ли плача, то ли смеясь, упала в его объятья. Лиа принялась целовать его так горячо, что, позабыв на мгновенье о Фреде, он почувствовал, что за дивная женщина прильнула к нему.
Она поняла это и попыталась подтолкнуть его к ложу.
— Скафлок, — шептала Лиа, — любимый мой.
Скафлок овладел собой.
— У меня нет времени, — сказал он грубо. — Я пришел за мечом, который Асы подарили мне в день моего наречения.
— Ты устал. — Ее руки гладили его изможденное лицо. — Ты замерз, ты голоден, жизнь твоя в опасности. Позволь мне успокоить тебя, дать тебе отдохнуть, у меня есть потайная комната…
— Некогда, некогда, — огрызнулся Скафлок. — Фреда ждет меня посреди страны, по которой рыщут тролли. Проведи меня туда, где хранится меч.
— Фреда, — Лиа побледнела. — Значит смертная девчонка все еще с тобой.
— Да, и каким же удалым защитником Альфхейма она стала.
— Я и сама воительница хоть куда, — сказала Лиа, и в ее голосе соединились прежняя злая ирония и новый горький опыт. — Вальгард уже убил из-за меня Грума Ярла Троллей. Вальгард силен, но я скрутила его. — Она пригнулась к Скафлоку. — Он лучше, чем тролль, он почти что ты, а все же — не ты, Скафлок, и мне надоело притворяться.
— Скорей! — Он тряхнул Лиа за плечи. — Если меня схватят, это может быть концом Альфхейма, и с каждой потерянной минутой опасность растет.
Некоторое время Лиа молчала. Потом посмотрела в окно: тучи закрыли луну, мир застыл в холоде, тишине и мраке, сгустившемся перед рассветом.
— Конечно, — сказала она, — конечно, ты прав. Что может быть естественней, что может быть лучше: ты торопишься к своей любимой, к Фреде.
Беззвучно смеясь, она отшатнулась от Скафлока.
— Может быть ты хочешь узнать, кто твой отец? Сказать тебе, кто ты на самом деле?
Скафлок закрыл ладонью ее рот. У него захватило дыханье от страха.
— Нет! Ты же знаешь, Тюр предупреждал меня!
— Лучше замкни мои губы поцелуем, — попросила Лиа.
— Мне некогда… — Он выполнил ее просьбу. — Ну теперь мы можем идти?
— Холодный поцелуй, — разочарованно пробормотала она. — Холодный, как все, что делается по обязанности. Хорошо, пойдем. Но ведь ты наг и безоружен. Ты можешь унести железный меч только в человечьем обличии, а значит тебе потребуется одежда. — Лиа распахнула сундук. — Здесь туника, штаны, обувь, плащ и все, что тебе сможет пригодиться.
Скафлок принялся лихорадочно одеваться. Эти богато отделанные мехом одежды принадлежали когда-то Имрику, но были перешиты для Вальгарда, а потому отлично подошли и Скафлоку. К поясу он привесил меч. Лиа, прикрыв свою наготу алым плащом, повела его вниз.
Они спускались все ниже и ниже в абсолютной тишине, но, казалось, эта тишина готова взорваться в любой момент. Один раз им пришлось миновать тролля, стоящего на часах. Скафлок, напрягшись, нащупал рукоятку меча, но страж только поклонился ему, принимая его за подменыша. За время скитаний у Скафлока отросла такая же, как у Вальгарда, борода.
Они добрались до донжона. Там только редкие факелы с трудом рассеивали сырой мрак подземелья. Шаги Скафлока загремели в уводящих вниз проходах, среди теней, казавшихся окаменевшими. Лиа молча устремилась вперед.
В конце концов они уперлись в стену, на которой выделялось пятно свежей штукатурки с выцарапанными на ней рунами. Рядом с пятном Лиа показала Скафлоку запертую дверь.
— В этом подземелье Имрик держал мать подменыша, — сказала она. — Теперь он сам заперт в нем, подвешенный за большие пальцы рук над неугасимым огнем. Вальгард, когда напьется, истязает его до потери сознания.