— Чтоб ты знал, как я тебе благодарен, — воскликнул Скафлок, — я бы хотел дать тебе клятву побратима!.. Завтра…
— Да не спеши ты, горячая голова, — усмехнулся Мананнан, и его сонные глаза посмотрели на Скафлока с неожиданным вниманием. — Мы еще будем некоторое время отдыхать и пировать. Я вижу, немного веселья пойдет тебе только на пользу, и вообще, нельзя же отправляться в страну Великанов без подготовки.
Скафлоку нечего было на это возразить. Но в душе он бушевал. Не до веселья было ему в эти дни. А вино только будило воспоминания…
Он почувствовал легкое прикосновение к своей руке и обернулся к Фанд, жене Мананнана.
Женщины племен богини Дану были истинными богинями, статными и прекрасными. Не описать словами исходившее от них сияние. Но прекрасней всех среди них была Фанд.
Шелковистые волосы, золотые как летнее солнце на закате, падали из-под ее венца и волнами спускались до пят. Ее платье переливалось всеми цветами радуги, а белые руки украшали золотые браслеты, хотя ее красота сама по себе затмевала любые украшения.
Глубокие фиалковые глаза, казалось, глядели Скафлоку прямо в душу. Она спросила своим низким, мелодичным голосом:
— Неужели ты пойдешь в Ётунхейм один?
— Конечно, госпожа, — ответил Скафлок.
— Никому из смертных не удавалось попасть туда и выбраться обратно живым, кроме Тьяльви и Рёсквы, но ведь они сопровождали Тора. Ты или очень храбр, или очень безрассуден.
— Какая разница. Не все ли равно, где погибнуть, в Ётунхейме или в другом месте.
— А если ты останешься жив… — Казалось, она более опечалена, чем напугана его ответом. — Если ты выживешь, то ты действительно собираешься принести этот меч и пустить его в дело, зная, что он в конце концов обрушится на тебя?
Он безразлично кивнул.
— Кажется мне, что ты ждешь смерти как друга, — пробормотала она. — Странно это для того, кто так юн, как ты.
— Смерть — единственный друг, в котором можно быть уверенным, — ответил Скафлок. — Можно не сомневаться, что смерть всегда на твоей стороне.
— Я думаю, ты обречен, Скафлок Воспитанник Эльфов, и это печалит меня. Никогда со времен Кухулина, — на мгновение ее глаза подернулись пеленой, — никогда с тех пор не появлялся смертный, равный тебе. Горько мне, что мальчик, которого я помню столь резвым и веселым, стал таким мрачным и нелюдимым юношей. Червь гложет твою душу, сердечная рана заставляет тебя искать смерти.
Скафлок ничего не ответил, сложил руки на груди и посмотрел на нее невидящим взором.
— Горе тоже не вечно, — продолжала Фанд. — Может ты и переживешь его. Я попробую охранить тебя, Скафлок, моим волшебным искусством.
— Чудесно! — проворчал он, не в силах продолжать беседу. — Твое волшебство будет беречь мое тело, а ее молитвы — душу!
И он отвернулся к столу, уставленному кубками. Фанд вздохнула.
— Печальным будет ваше плаванье, Мананнан, — сказала она мужу.
Повелитель морей пожал плечами.
— Пусть его будет в унынье, если хочет. Мне это путешествие все равно по душе.
XXII
Через три дня Скафлок стоял на морском берегу, наблюдая, как подземный житель выводит лодку Мананнана из грота, где она была спрятана. Серебристый корпус этой изящной скорлупки казался слишком хрупким для открытого моря. Мачта была инкрустирована слоновой костью, парус и такелаж расшиты пестрыми шелками. Носовая скульптура из золота изображала танцующую Фанд, да и сама она пришла проводить их в путь. С остальными детьми богини Дану Скафлок уже попрощался раньше, теперь в сером холодном тумане раннего утра берег был пуст. Морось блестела росой на волосах Фанд, и когда она желала Мананнану доброго пути, ее глаза, казалось, стали еще темней и глубже.
— Да сопутствует тебе удача, — сказала она ему. — Возвращайся скорей к зеленым холмам Эриу и золотым дорогам страны Вечной Юности. Мой взор будет обращен в море, мой слух по ночам будет ловить рокот волн, чтобы скорей узнать о возвращении Мананнана.
Скафлок стоял в стороне. Он думал о том, что ведь и его могла бы провожать Фреда.
Обращаясь к самому себе, он сказал такую вису:
Пропадает парень,
покинут подругой.
Добрым словом дева
в дорогу не проводит.
Хлопьев пены хладной
холоднее дева,
но суженую сердце
позабыть не смеет.
— Пора в путь, — сказал Мананнан.
Они со Скафлоком спустились в лодку по маленьким сходням и подняли яркий парус. Человек сел к кормилу, а бессмертный натянул струны на арфе и запел:
Ветер, ты бродяга старый,
океанов ты жилец,
на мои откликнись чары,
прилетай же наконец.
От холмов, где дом уютный,
от бушующих морей,
ветер южный, нам попутный,
прилетай и парус взвей.
Ветер, прилетай скорей.
Откликнувшись на его пение, поднялся ветер; он стал крепчать, и скоро лодка понеслась, рассекая зеленые волны, которые осыпали их лица солеными брызгами. Лодка Мананнана была не менее ходкой, чем суда эльфов, и вот уже на краю окоема серые тучи слились с серой полоской земли.
— Сдается мне, чтобы приплыть в Етунхейм, мало просто держать на север, — сказал Скафлок.
— Верно, — ответил Мананнан. — Для этого нужны особые заклинания, а пуще того крепкие руки и отважные сердца.
Он, прищурившись, глядел вдаль. Ветер взъерошил волосы вокруг его лица, которое было одновременно суровым и веселым, напряженным и спокойным.
— Над миром людей пронеслось уже первое дыхание весны, — промолвил он. — Эта зима была самой жестокой за последние столетия, видно, дело в том, что у Етунов прибыло сил. А мы плывем прямо в их вечные льды. — Мананнан оглянулся на Скафлока. — Мне давно пора было отправиться на край света. Разве я не повелитель моря-океана? Не следовало мне откладывать это путешествие, а идти бы туда еще в те времена, когда племена богини Дану были богами, полными сил. — Он покачал головой. — Даже Асы, которые все еще боги, не без потерь возвращались после своих приключений в Ётунхейме. Что до нас с тобой, не знаю, не знаю… — А потом храбро добавил: — Я плыву, куда я хочу! Пусть не будет вод в Девяти Мирах, которые бы не взрезал киль лодки Мананнана Мак Лера.
Скафлок, погрузившись в свои раздумья, молчал. Лодка слушалась руля как живое существо. Ветер выл в снастях, и водяная пыль радужной вуалью окутывала скульптуру Фанд на носу. Было холодно, но солнце дробилось на волнах как на гранях алмаза, а волны с шумом катились под голубыми небесами, по которым ветер гнал белые облака. Кормило дрожало у Скафлока в руках. Он, будто против воли, почувствовал всю свежесть этого утра. Тогда он тихо сказал такую вису:
Весь пронизан ветром,
веющим над морем,
ярок день и ясен.
Ярость волн мила мне.
Была бы ты рядом,
был бы я беспечен.
Милая, за морем
меня ль позабыла?
Мананнан взглянул на него.
— Если не позабыла, то больше не о чем и мечтать. Тогда стоит попробовать вернуться из похода живым.
Скафлок покраснел от злости.
— Мне не нужен спутник, который боится смерти, — огрызнулся он.
— Тот, кому не для чего жить, не слишком опасен своим врагам, — возразил Мананнан.
Он снова взялся за арфу и запел одну из старинных военных песен, которые были в ходу у сидов. Странно звучало это пение среди безбрежности волн, ветра и неба. На мгновение Скафлоку привиделось, что перед ним, точно в тумане, показался отряд, готовый к битве, солнце вспыхнуло на пернатых шлемах и наконечниках копий, вздымавшихся, точно лес, знамена развевались по ветру, рога трубили и боевые колесницы с грохотом проносились в небе.
Они шли под парусом почти что три дня и три ночи. Ветер был все время попутный, и лодка ласточкой летела по волнам. Сменяя друг друга на вахте, Скафлок и Мананнан спали, укрывшись под фордеком, ели вяленую треску, сыр и сухари, а пили морскую воду, опресненную заклинаниями. За все время пути они обменялись всего несколькими словами: Скафлок был не в том настроении, когда хочется беседовать, а Мананнану вполне хватало собственных размышлений. Но тяжкий моряцкий труд сблизил их, они прониклись друг к другу еще большей симпатией, и часто их голоса согласно звучали в тех могущественных песнопениях, которые должны были им помочь добраться до Ётунхейма.
Лодка шла быстро. Мрак и холод сгущались над ними с каждым часом, с каждой милей, пройденной на север, к сердцу зимы.
Солнце садилось, скоро оно превратилось в тусклый диск над угрюмым горизонтом, едва различимый среди штормовых туч. Холод становился все безжалостней, пронизывал, пробираясь под одежду, до костей. Брызги сосульками намерзли на снастях, иней укутал золотую фигурку Фанд на носу лодки. Руки прилипали к железу, дыхание застывало изморозью на усах.
Они все дальше углублялись в царство ночи, они шли теперь по темному, отливающему серебром морю среди призрачно поблескивающих айсбергов. Абсолютно черное небо было усеяно бессчетными звездами, между звезд вспыхивали сполохи, которые снова пробудили в Скафлоке воспоминания. Только шум ветра и волн раздавался среди этих безжизненных просторов.
Путь в Ётунхейм — не то же, что дорога в какое-нибудь дальнее королевство Митгарда. Они заплыли гораздо дальше, чем доводилось кому-либо из смертных, океан вокруг становился все черней и холодней, только звезды и луна светили во мраке да сполохи плясали в небе. Скафлок решил, что это страна, должно быть, у самого края бытия, где оно погружается в пустоту, из которой вышло когда-то. Он понял, что они плывут по морю Смерти, которое окружает мир живых.
Не видев солнца в течение трех последних дней, они потеряли счет времени. Луна и звезды двигались и небе по непривычным путям, а волны, ветер и холод, оставаясь неизменными, были вне времени. Заклинания Мананнана переставали действовать, они уже покинули область, на которую распространялась его власть. То и дело налетали буйные ветры, и вряд ли какое другое судно, кроме