Видишь, Волк «Клина»? Видишь, как начинается новая жатва?
Пошел на хер из моей головы, Могильер.
Ты ошибаешься. Я вовсе не тот шарлатан. Могильер – всего одно из сотни имен…
Кто бы ты ни был, ты нарываешься на пулю в морду.
Но это ты меня привел сюда.
Сомневаюсь.
Перед глазами возник череп, развязно глядящий на меня из сетей. Почерневшие изъеденные губы кривились в сардонической усмешке.
У меня были дела на улицах Заубервиля, но с ними уже покончено. А теперь пора приступать к работе тут.
А вот теперь ты ошибаешься. Когда ты мне понадобишься, я сам приду за тобой.
Ковач-вач-вач-вач-вач…
Я моргнул. Свет голодисплея резанул глаза. Позади меня кто-то шевельнулся.
Я выпрямился, не отрывая взгляда от переборки. В синем свете голодисплея на тусклой металлической поверхности ясно виднелась каждая мелкая щербина и царапина.
Стоящий позади меня снова пошевелился.
Я сделал вдох…
…ближе…
…И развернулся, готовясь нанести смертельный удар.
– Блин, Ковач, ты меня до инфаркта хочешь довести?
На расстоянии вытянутой руки от меня, уперев в бока руки, стояла Крукшенк. Свет инфодисплея выхватил из темноты ее неуверенную усмешку и гладкую ткань рубашки под хамелеохромной курткой.
Я выпустил воздух из легких. Уровень адреналина мгновенно упал.
– Крукшенк, какого хера ты тут делаешь?
– Ковач, это ты какого хера тут делаешь? Ты ж сказал, что по нужде идешь. Чего, собирался на инфокатушку поссать?
– А ты чего за мной потащилась? – прошипел я. – Держать ее для меня собиралась?
– Ну не знаю. Тебе такое, что ли, нравится, Ковач? Ты дигитальщик? Тебя это вштыривает?
Я на мгновение прикрыл глаза. Могильер исчез, но удавья хватка в моей груди до конца так и не разжалась. Я открыл глаза, и Крукшенк по-прежнему стояла передо мной.
– Будешь так прицениваться, Крукшенк, придется что-нибудь купить.
Она ухмыльнулась. Одной рукой она с нарочитой небрежностью провела по своей рубашке. Зацепив большим пальцем край ткани, она обнажила грудь и посмотрела на нее так, словно вид недавно приобретенной плоти зачаровывал ее. Затем ее пальцы задвигались вверх-вниз, скользя по соску до тех пор, пока он не отвердел.
– Разве похоже, что я просто поглазеть на товар пришла, а, посланничек? – лениво протянула она.
Она подняла на меня глаза, и после этого события начали развиваться довольно бурно. Наши тела соприкоснулись. Ее бедро, теплое и твердое под мягкой тканью комбинезона, скользнуло между моими. Сбросив с груди ее руку, я заменил ее своей. Соприкосновение перешло в клинч. Оба наших взгляда были прикованы к ее обнаженному соску и моим пальцам на нем. Ее дыхание стало хриплым, а рука расстегнула мои штаны и, скользнув внутрь, начала поглаживать член.
Мы боком упали на койку спутанным клубком из одежды и конечностей. От койки поднялось практически видимое облако затхлости и солоноватой сырости. Своей обутой в ботинок ногой Крукшенк толкнула дверь, и та захлопнулась с лязгом, который наверняка был слышен всем сидящим на палубе. Зарывшись лицом в волосы Крукшенк, я ухмыльнулся:
– Бедняга Ян.
– А? – она подняла голову от моего члена.
– Думаю… о-о-о… думаю, его это выбесит. Он за тобой волочится с самого Лэндфолла.
– Слушай, за такими-то ногами любая особь мужского пола с гетеросексгенетикой будет волочиться. Я бы… – она начала водить рукой взад и вперед, делая между движениями секундные паузы, – не… принимала… это… всерьез.
Я задержал дыхание:
– Ладно. Не приму.
– Ну и правильно. Да и вообще, – она наклонилась к моему члену и начала медленно водить головкой вокруг своего соска. – Он, похоже, и без того по горло занят археологом.
– Что?
Я попытался сесть. Крукшенк, почти все внимание которой было поглощено процессом, рассеянно толкнула меня назад.
– Не, ты давай лежи, пока с тобой не закончат. Я тебе не собиралась говорить, но раз уж… – она показала на то, что делала, – …короче, думаю, ты как-нибудь переживешь известие. Уже пару раз видела, как они ушмыгивали куда-то вдвоем. И Шнайдер всегда возвращается с этой своей самодовольной ухмылочкой, так что… – она пожала плечами и снова приступила к размеренным поглаживаниям члена. – Ну а чего… он не урод… для белого мужика… Ну а Вардани… наверное… берет все… что дают… Нравится тебе, Ковач?
Я застонал.
– Так я и думала. Эх, вы, мужики, – она покачала головой. – Стандартный трюк из арсенала порноконструкта. Всегда идет на ура.
– А ну-ка иди сюда, Крукшенк.
– Не-а. Ни за что. Позже. Хочу видеть твое лицо, когда ты соберешься кончать, а кончить-то я тебе и не дам.
Притом что против нее были выпитый алкоголь и выкуренная трубка, прогрессирующее радиационное отравление, Могильер, засевший в моей голове, а теперь еще и мысль о Тане Вардани в объятиях Шнайдера – несмотря на все это, Крукшенк, чередуя энергичную стимуляцию руками с легкими поглаживаниями грудью, довела меня до нужного состояния меньше чем за десять минут. А когда довела, трижды не позволила мне пересечь финишную черту, гортанно вскрикивая от удовольствия и возбуждения. В конце концов, быстро и яростно двигая рукой вверх и вниз, она дала мне кончить, забрызгав нас обоих семенем.
В этот момент в голове словно что-то выключилось. Вардани и Шнайдер, Могильер и надвигающаяся смерть вылетели из моего черепа, словно их вынесло сквозь глазницы взрывной силой оргазма. Я обмяк, растянувшись на узкой койке, и стены кабины расплылись перед моими глазами.
Чувства вернулись ко мне, и я ощутил касание гладкого бедра Крукшенк, садящейся мне на грудь.
– А теперь, посланничек, – объявила она, обхватывая мою голову обеими руками, – возвращай должок.
Ее пальцы переплелись на моем затылке, и она прижала мою голову к набухшим складкам плоти, мягко покачиваясь из стороны в сторону, точно мать, баюкающая младенца. Ее щель была горячей и влажной, а обильно текущие соки – горькими и терпкими на вкус. От нее исходил запах чуть обожженной древесины, а гортанные звуки, которые она издавала, походили на хрипы ходящей взад-вперед пилы. Я чувствовал, как по мере приближения к оргазму все больше напрягаются длинные мышцы ее бедер. Под конец она слегка приподнялась с моей груди и задвигала тазом в невольной имитации коитуса. Сплетенные пальцы на моем затылке едва заметно дрожали, как у висящего над пропастью человека, чья хватка начинает ослабевать. Гортанные звуки участились и стали громче, перерастая в хриплый крик.
От меня так легко не отделаться, Волк «Клина».
Мышцы Крукшенк затвердели, как камень. Приподнявшись, она закричала от оргазма в волглом полумрак каюты.
Так легко не отделаться.
Она содрогнулась и осела мне на грудь, от чего у меня перехватило дыхание. Пальцы ее разжались, и моя голова упала на мокрые простыни.
Я захватил цель и…
– Так, – сказала она, скользя рукой вдоль моего тела. – Ну-ка, посмотрим… Хм.
В ее голосе ясно слышалось удивление, но прилагающееся к удивлению разочарование ей удалось скрыть. Ее рука сжимала мой полуопавший член, кровь от которого отливала на глазах, повинуясь приказу тела, которое готовилось к бою с существом в моей голове – или к бегству от него.
Да. Видишь, как начинается новая жатва? Беги не беги, от меня не…
Пошел НА ХЕР из моей головы.
Я приподнялся на локтях, чувствуя, как лицо принимает все более замкнутое выражение. Пламя, разожженное нами в каюте, затухало на глазах. Я попытался улыбнуться, но Могильер стер улыбку с моих губ.
– Извини. Не знаю, что тут еще сказать. Эта фигня со смертью зашла дальше, чем я думал.
Она пожала плечами:
– Эй, Ковач. Выражение «просто секс» еще никогда не было так уместно, как здесь и сейчас. Так что ты уж очень-то себя не казни, прояви мягкость.
Я поморщился.
– Ой, черт, пардон, – ее лицо приняло то же самое несчастное выражение, что и на вступительном собеседовании. Почему-то на лице маорийской оболочки это выглядело еще смешнее. Я хмыкнул, ухватившись за предложенную возможность посмеяться. Ухватившись, заулыбался.
– О-о, – протянула она, чувствуя перемену настроения. – А давай все равно попробуем? Много времени это не займет, я уже вся мокрая.
Она скользнула на прежнее место и склонилась надо мной. Мой взгляд с безнадежностью переместился на перекрестье ее бедер, едва различимое в слабом свете инфокатушки. Крукшенк ввела меня внутрь уверенным движением стрелка, передергивающего затвор.
Ее жар, настойчивость и красота сильного длинноногого тела помогали мне оставаться в рабочем состоянии, но первоклассным сексом происходящее все равно назвать было трудно. Пару раз я выскальзывал из нее, и мои проблемы становились и ее проблемами, поскольку очевидная нехватка пыла с моей стороны снижала градус и ее возбуждения, превращая наше занятие просто в дело техники, которое стоило продолжать разве что из желания довести начатое до конца.
Видишь, как…
Я перестал слушать голос, звучащий в моей голове, и сосредоточился на том, чтобы не отставать от партнерши. Какое-то время мы оба трудились, следя за правильностью позиций и обмениваясь натянутыми улыбками. Затем я вложил в ее рот палец, чтобы она его облизала, и, опустив руку к точке, где сходились ее разведенные ноги, нащупал клитор. Схватив мою вторую руку, Крукшенк прижала ее к своей груди и вскоре после этого достигла подобия оргазма.
Я не достиг и подобия, но влажный от пота полупоцелуй-полуухмылка, которым мы обменялись после того, как она кончила, его мне вполне заменил.
Секс не был первоклассным, но он помог на какое-то время изгнать Могильера. И позже, после того как Крукшенк натянула одежду и поднялась обратно на палубу под аплодисменты и возгласы остальных, я остался сидеть в полумраке, ожидая его возвращения. Однако он так и не появился.