– Что неудивительно, с таким-то дерьмищем в организме, – сказал подошедший Шнайдер, глазея на тело марсианина с другой стороны рамы. – А что с ними произойдет, если им придется какое-то время поголодать?
Вардани бросила на него раздраженный взгляд:
– Неизвестно. Вероятно, начнется процесс дезинтеграции.
– Больно, наверное, – сказал я.
– Да уж, наверное, – она явно не хотела разговаривать ни с кем из нас, зрелище поглощало ее целиком.
Шнайдер не воспринял намека. А может быть, за звуком голосов он хотел укрыться от мертвой тишины и устремленных на нас сверху взглядов крылатых существ.
– И как такое только получиться могло? В смысле, – он гоготнул, – это как-то не больно смахивает на естественный отбор. Организм, который сам себя убивает, когда проголодается.
Я посмотрел на иссохший труп с распростертыми крыльями и снова почувствовал уважение к погибшим на посту марсианам. В сознании вызревало нечто неопределенное, какая-то мысль, которую чувства посланника расценили как проблеск интуиции, готовой перерасти в знание.
– Да нет, это отбор, – слова появились сами собой. – Мощный стимул развития. Благодаря которому круче этих сукиных сынов в небе никого не осталось.
Мне показалось, что по лицу Тани Вардани проскользнула тень улыбки:
– Тебе пора издаваться, Ковач. При такой-то глубине интеллектуального прозрения.
Шнайдер ухмыльнулся.
– На самом деле, – в голосе археолога, разглядывающей мумифицированного марсианина, послышались лекторские интонации, – в настоящее время эволюционным обоснованием этого механизма принято считать поддержание гигиены в плотнонаселенных гнездовьях. Васвик и Лай, пара лет назад. До этого Гильдия считала его способом борьбы с кожными паразитами и инфекцией. Васвик и Лай не стали оспаривать эту точку зрения, они просто хотели пробиться повыше. Ну и, конечно, есть еще и всеобъемлющая концепция «крутейших в небе сукиных детей», которой придерживаются некоторые члены Гильдии, хотя их формулировки и уступают в элегантности твоим, Ковач.
Я отвесил поклон.
– Как думаешь, сможем ее оттуда снять? – поинтересовалась вслух Вардани, отступая, чтобы получше осмотреть кабели, на которых была подвешена рама.
– Ее?
– Угу. Это охранница гнездовья. Видишь шпору на крыле? Вот этот костяной выступ на задней стенке черепа? Воинская каста. А они, насколько нам известно, все были женского пола, – археолог снова окинула взглядом кабели. – Как считаешь, сможем мы с этим агрегатом управиться?
– Да почему бы нет, – я заговорил громче, обращаясь к стоявшим на другом конце платформы. – Цзян, рядом с тобой нет ничего смахивающего на лебедку?
Цзян посмотрел вверх и покачал головой.
– А рядом с тобой, Люк?
– Кстати, о сукиных детях, – пробормотал Шнайдер.
К нашей группе, сгрудившейся вокруг крылатого трупа, приближался Матиас Хэнд.
– Госпожа Вардани, я надеюсь, в отношении этой особи вы планировали ограничиться исключительно осмотром.
– Вообще говоря, – ответила археолог, – мы ищем способ ее снять. Вы имеете что-то против?
– Да, госпожа Вардани, имею. Этот корабль и все, что на нем находится, является собственностью «Мандрейк корпорейшн».
– До тех пор пока не запищал буй, не является. Так, во всяком случае, вы утверждали, чтобы затащить нас сюда.
Хэнд натянуто улыбнулся:
– Не стоит раздувать проблему на ровном месте, госпожа Вардани. Вам достаточно хорошо заплатили.
– Ах, заплатили. Заплатили мне, значит, – Вардани уставилась на него. – А не пошел бы ты в жопу, Хэнд.
Вспыхнув от гнева, она отошла к краю платформы и остановилась, глядя прямо перед собой.
Я смерил менеджера взглядом:
– Хэнд, да что с тобой такое? Я же тебе вроде говорил, полегче с ней. Архитектура на тебя так действует, что ли?
Оставив его рядом с трупом, я подошел к Вардани. Она стояла, обхватив себя руками и опустив голову.
– Прыгать вниз собралась?
Она сердито фыркнула:
– Вот ведь говна кусок. Он бы и на райские врата налепил корпоративную голометку, если бы их нашел.
– Не уверен. К вере у него довольно трепетное отношение.
– Да ну? Что-то вера совсем не мешает его коммерческой деятельности.
– Ну, это же организованная религия.
Она снова фыркнула, но на этот раз и от смеха, и тело ее слегка расслабилось.
– Не знаю, чего я так разошлась. Я все равно не могу исследовать останки – у меня и инструментов-то с собой нет. Пусть себе висит, где висит. Кого все это вообще колышет?
Я с улыбкой положил руку ей на плечо.
– Тебя, – произнес я мягко.
Купол над нашими головами был прозрачным как для радиосигналов, так и для видимого спектра. Сунь прогнала базовые тесты на тех приборах, что у нее были при себе, после чего мы все отправились обратно к «Нагини», откуда вернулись с буем и тремя ящиками инструментов, которые могли пригодиться Сунь. В каждом зале мы помечали маршрут янтарными «улитками» и, к вящему огорчению Тани Вардани, иллюминиевой краской.
– Она смывается, – голосом, исполненным равнодушия, заверила ее Сунь.
Даже при помощи двух гравподъемников буксировка буя оказалась делом долгим, сложным и к тому же предельно раздражающим из-за пузырьково-хаотической структуры корабля. После того как мы сгрузили оборудование на краю платформы, на почтительном расстоянии от мумифицированных останков прежних обитателей, я почувствовал себя совершенно разбитым. Лекарства уже ничего не могли поделать с разрушительным воздействием радиации, бушующим в клетках.
Прислонившись к центральной конструкции подальше от трупа, я уставился на небо, давая телу возможность хоть как-то стабилизировать пульс и унять подступающую тошноту. Открытый портал подмигнул мне, выплывая из-за горизонта. Мой взгляд притягивал ближайший марсианин справа. Я повернул голову и посмотрел в полуприкрытые глаза. Поднес палец к виску, отдавая салют:
– Ага. Скоро присоединюсь.
– Что?
Повернув голову, я увидел стоявшего в паре метров Люка Депре. В своей радиорезистентной маорийской оболочке он, похоже, не испытывал никакого особенного дискомфорта.
– Ничего. Общаюсь.
– Понятно, – по выражению его лица было очевидно, что ему непонятно. – Я тут подумал. Не хочешь пойти осмотреться?
Я покачал головой:
– Может, попозже. Но тебя не задерживаю.
Он нахмурился, но оставил меня в покое. Я увидел, как он удаляется в компании Амели Вонгсават. Остальные члены команды разбились по группкам и вели негромкие разговоры. Мне показалось, что кластер поющих ветвей звучит тихим контрапунктом к их беседам, но не нашел в себе сил задействовать нейрохимию, чтобы в этом убедиться. Казалось, от звездного неба исходит ощущение безмерной усталости. Платформа медленно уплывала из-под ног. Я закрыл глаза, погружаясь даже не в сон, а в какое-то состояние, обладавшее всеми его недостатками.
Ковач…
Сраный Могильер.
Скучаешь по своей расчлененной лаймонке?
Только не…
Хотел бы, чтобы она оказалась тут целехонькая? Или предпочел бы, чтобы о тебя терлись ее отдельные куски?
Мои губы дернулись там, где их коснулась, пролетая мимо, нога Крукшенк, оторванная кабелем нанобов.
Соблазнительно, м-м? Сегментированная гурия в твоем распоряжении. Одну ручку сюда, другую туда. Пригоршни сочной плоти. Нарезочка, так сказать, под потребительский запрос. Мякенькое, доступненькое мясцо, Ковач. Податливое. Можно запустить в него ручонки. Сформовать под себя.
Могильер, у меня кончается терпение…
И никакой обременительной свободы воли. Отбрось ненужные части. Части, сочащиеся выделениями, части, которые думают о чем-то помимо чувственного удовольствия. Жизнь после смерти богата удовольствиями…
Оставь меня на хер в покое, Могильер.
С чего бы? Покой холоден, покой – это ледяная бездна, глубже, чем та, в которую ты заглядывал у «Мивцемди». Зачем же я оставлю там моего закадычного дружка. Отправившего мне столько душ…
Ну все. Держись, сука…
Я резко очнулся, весь в испарине. Таня Вардани сидела на корточках неподалеку, поглядывая на меня. За ее спиной неподвижно парил марсианин, слепо озирая пространство под собой, словно один из ангелов собора Андрича в Ньюпесте.
– Ты как, Ковач?
Я прижал пальцы к глазам так сильно, что поморщился от боли.
– Не так, наверное, плохо для покойника. А ты чего не исследуешь местность?
– Дерьмово себя чувствую. Может, попозже.
Я выпрямился и сел ровнее. На противоположном конце платформы методично трудилась Сунь, ковыряясь в электронных внутренностях буя. Цзян и Сутьяди стояли рядом с ней, негромко переговариваясь.
Я кашлянул:
– У нас довольно ограниченный объем этого «подольше». Думаю, Сунь управится быстрее чем за десять часов. А где Шнайдер?
– Ушел с Хэндом. А ты сам чего не осматриваешь Коралловый замок?
Я улыбнулся:
– Ты же ни разу в жизни не видела Коралловый замок, Таня. Чего ты такое болтаешь?
Она села рядом, подняв лицо к звездам.
– Практикуюсь в харланском арго. Что, проблемы?
– Хреновы туристы.
Она рассмеялась. Я наслаждался звуком ее смеха, пока он не затих, после чего мы просто сидели в молчании, которое нарушало только позвякивание инструментов Сунь.
– Красивое небо, – произнесла наконец Вардани.
– Угу. Можно археологический вопрос?
– Задавай.
– Куда они ушли?
– Марсиане?
– Ага.
– Ну, космос большой. Кто…
– Нет, эти марсиане. Экипаж корабля. С какой стати бросать такую громадину? На ее постройку даже у них, наверное, ушел планетарный бюджет. Она, насколько мы можем судить, в рабочем состоянии. Поддерживается температура и атмосфера, функционирует причальный док. Почему они ее тут оставили?
– Кто знает? Возможно, торопились.
– Ой, да ладно те…
– Нет, я серьезно. Либо им пришлось срочно покинуть этот участок космоса, либо их кто-то уничтожил, либо они уничтожили друг друга. Они же бросили кучу вещей. Целые города вещей.