Но ощущение тревоги не проходило. Обостренные до предела чувства посланника сигнализировали: что-то не так, настолько не так, что я практически чувствовал запах паленого.
…вой несущего сигнала…
…поющие ветви…
…замедляющийся ход времени…
Я уставился на экраны.
Надо убираться отсюда.
– Ковач?
– Надо…
Слова уже сами собой – словно моей оболочкой управлял не я, а кто-то другой – начали слетать с пересохших губ, но прозвучать так и не успели.
Атакующий корабль наконец нанес настоящий удар.
С передней части судна словно сорвалось какое-то живое существо. Аморфная, бурлящая темная масса устремилась на нас, будто сгусток ненависти. На вспомогательных экранах было видно, как рвется вокруг нее ткань пространства, обнажая подкладку грубо попранной реальности. Догадаться о том, что это такое, не составило особенного труда.
Гиперпространственное оружие.
Клише из фентезийной эксперии. Извращенная мечта любого капитана протекторатского флота.
Корабль, марсианский корабль – а только теперь интуиция посланника помогла мне осознать, что другой корабль не был марсианским, вообще ничем не походил на этот, – завибрировал так, что у меня скрутило желудок и заныли зубы. Я зашатался и опустился на одно колено.
Из нашего корабля что-то вылетело навстречу темному сгустку. Оно вскипело, сжалось и распахнулось в подобии взрыва. Корпус корабля сотрясла отдача – и она, казалось, уходила куда глубже простой вибрации вещественного пространства.
Темное тело на экране распалось на мельчайшие, странно липкие на вид куски. Внешний щит вспыхнул, содрогнулся и потух, как пламя задутой свечи.
Корабль издал крик.
Никаким другим словом описать это было невозможно. Протяжный, усиливающийся крик, исходящий, казалось, из самого воздуха. Звук был так силен, что по сравнению с ним визг ультравиб-батареи «Нагини» показался почти терпимым. Но если грохот батареи бил по ушам, нынешний звук пронзал их с легкостью лазерного скальпеля. Непроизвольно вздергивая вверх руки, я осознавал, что зажимать их будет бесполезно.
Но все равно попытался.
Крик нарастал, достиг апогея, после чего стал затихать, сменяясь менее мучительной для слуха мешаниной флейтовых сигналов тревоги, исходящих от инфосистем, и тоненьким, как щепка, тающим эхом…
Я резко развернулся.
…пения ветвей.
На этот раз сомнения быть не могло. Воздух наполнили звуки, напоминающие тихий шелест ветра, стачивающего камень. Впитав крик корабля, ветви теперь воспроизводили его в чуть измененном виде, обмениваясь друг с другом ритмическими фразами, которые легко можно было принять за музыку.
Именно это я принял за несущий сигнал.
Сверху словно бы донесся ответный шепот. Я вскинул голову, и мне показалось, что под куполом промелькнула чья-то тень.
Снаружи снова активировались щиты.
– Черт, – произнес Хэнд, поднимаясь. – Это еще что за новое бл…
– Помолчи, – я напряг зрение, вглядываясь в место, где мне померещился промельк, но теперь, без фона звездного неба, все тени под куполом тонули в перламутровом сиянии. Из центра ослепительно сверкающей инфосистемы на меня смотрели мертвые глаза марсианина. Плач ветвей все не смолкал, заставляя тревожно сжиматься сердце.
Затем палуба под ногами снова низко загудела и тяжело завибрировала.
– Ответный огонь, – сказала Сунь.
На экране навстречу атакующему кораблю полетел еще один сгусток темной материи, выплюнутый какой-то установкой из брюха марсианского судна. На этот раз отдача продолжалась дольше.
– Поразительно, – сказал Хэнд. – Поверить не могу.
– Ты уж поверь, – мой голос был лишен всякого выражения.
После того как улеглось эхо последней атаки, ожидание неминуемой катастрофы никуда не делось. Напротив, оно даже усилилось. Я попытался задействовать интуицию посланника, погребенную под слоем усталости, головокружения и тошноты.
– Приготовиться, – крикнула Вонгсават. – Затыкайте уши.
На этот раз ракета атакующего корабля успела подойти гораздо ближе, прежде чем защитная сеть перехватила и уничтожила ее. Взрывная волна уложила нас всех на пол. Ощущение было таким, словно корабль вокруг нас скручивается, словно его выжимают, как тряпку. Сунь согнулась в приступе рвоты. Внешний щит отключился и не спешил включаться обратно.
Я приготовился снова услышать крик корабля, но вместо этого прозвучал низкий, долгий плач, перебравший своими когтями все мои сухожилия и ребра. Поющие ветви уловили напев и воспроизвели его в более высокой тональности, на этот раз уже не в виде слабого эха, а громко и отчетливо.
За моей спиной раздалось шипение. Повернувшись, я увидел, что Вардани на что-то смотрит – так, будто не может поверить своим глазам. Проследив направление ее взгляда, я увидел ту самую тень, что приметил раньше. Отчетливо различимая, она порхала вдоль верхнего края инфодисплея.
– Что… – голос Хэнда оборвался, когда слева появилась вторая тень, на несколько мгновений присоединившись к танцу первой.
К тому моменту я уже все понял, и, как ни странно, первой моей мыслью было, что уж Хэнду не пристало так удивляться, что он должен был догадаться раньше.
Первая тень нырнула вниз и описала круг возле трупа марсианина.
Я повернул голову к Вардани и поймал ее изумленный, неверящий взгляд.
– Нет, – практически одними губами прошептала она. – Этого не может быть.
Однако же могло.
Они появлялись со всех сторон, поначалу по одному-двум, поднимаясь по прозрачным стенам купола и неожиданно отслаиваясь от плоскости, обретая трехмерность с каждой новой конвульсией корабля, ведущего битву с врагом. Они ныряли вниз, затем снова воспаряли и начинали кружиться вокруг центральной конструкции. Казалось, нас они совсем не замечают, но все же ни разу никого не задели в полете. Инфосистема никак не реагировала на их присутствие, не считая мелкой ряби на дисплеях, когда они касались купола или даже пролетали насквозь, оказываясь в открытом космосе. Из трубы, через которую мы вошли на платформу, выпархивали все новые тени, поднимаясь. Наверху становилось тесновато.
Звук, который они издавали, был тем же самым плачем, которым только что разразился корабль, тем же самым причитанием, что выпевали поющие ветви, тем же самым несущим сигналом, что я слышал в коммуникаторе. В воздухе витал легкий аромат горчицы и вишни, но теперь к нему примешивался запах гари и ветхости.
Гиперпространственные искажения рвали на части космос вокруг нас, щиты снова активировались, поменяв цвет на фиолетовый, корпус корабля беспрерывно сотрясался отдачей орудий. Все это меня уже не волновало. Я больше не испытывал физического дискомфорта, если не считать тяжести в груди и давящей боли в глазах. Платформа, казалось, раздалась вширь, и все стоящие на ней отодвинулись так далеко, что больше не имели никакого значения.
Неожиданно я понял, что и сам захожусь в рыданиях, что стенки моих носовых пазух сокращаются в конвульсиях бесслезного плача.
– Ковач!
Я повернулся, чувствуя себя при этом так, словно стою по пояс в ледяной воде, и увидел Хэнда. Карман куртки открыт, протянутая ко мне рука сжимала парализатор.
Расстояние между нами, как я припомнил позже, составляло меньше пяти метров, но на то, чтобы преодолеть его, казалось, ушла целая вечность. С трудом дошагав до Хэнда, я перехватил его руку с оружием и ударил локтем в лицо. Хэнд взвыл и повалился на пол. Парализатор покатился по платформе. Я прыгнул на Хэнда сверху, напрягая расфокусированное зрение, чтобы найти горло. Он слабо отбивался, что-то выкрикивая.
Моя правая рука напряглась, готовясь нанести смертельный удар. Перед глазами все расплывалось, но нейрохимия пыталась произвести коррекцию.
– …все погибли, поганый ты…
Я занес руку для удара. Хэнд разразился рыданиями.
Туман перед глазами.
Влага на ресницах.
Я вытер слезы, поморгал и увидел лицо Хэнда. Его щеки были мокрыми. Рыдания душили его так, что я почти не мог разобрать слов.
– Что? – расслабив ладонь, я с силой хлестнул его по лицу. – Что ты сказал?
Он сглотнул. Перевел дыхание.
– Выруби меня. Выруби нас всех. Возьми парализатор, Ковач. Вот почему погибла предыдущая команда.
И тогда я понял, что и по моему лицу бегут слезы, что и мои глаза полны ими. Рыдания сдавили распухшее горло, меня пронзила боль – та же боль, которую изливали поющие ветви, – исходящая не от корабля, а от экипажа, покинувшего его тысячу лет назад. Острая, как кинжал, боль – горе марсиан, сохранившееся здесь каким-то невероятным образом, о котором можно услышать разве что в байках у костра где-нибудь на мысе Митчема; ледяная нечеловеческая боль в груди, которую ничем нельзя заглушить, и звук в ушах – одна чуть неверная нота, выворачивающая наизнанку мою душу.
Краем сознания я отметил новый близкий разрыв темного вещества. Тени, кружащиеся под куполом, с пронзительным криком взметнулись вверх.
– Давай же, Ковач!
Я неловко распрямился. Достал свой собственный парализатор и выстрелил в Хэнда. Затем поискал глазами других.
Депре сжимал виски, раскачивался, точно дерево на ветру. Сунь оседала на пол. Сутьяди стоял между ними, едва различимый за пеленой слез. Вардани, Вонгсават…
Так далеко от меня, слишком далеко – за стеной яркого света и пронзительного горя.
Подготовка посланника выправила перспективу и укротила бурю эмоций, вызванную рыданием вокруг. Дистанция сократилась. Восприятие действительности нормализовалось.
Я отключил защитные механизмы, с помощью которых психика пыталась приглушить поступающие извне сигналы, и причитания теней стали громче. Я вдыхал их горе, словно «Герлен-20», чувствуя, как оно разъедает какую-то систему сдерживания внутри меня – систему, неопределяемую в терминах аналитической физиологии. Ущерб становился все существеннее, угрожая перерасти в критический.
Я вскинул парализатор и начал стрелять.